Лаборантка

Я двигался, не сбавляя наращенный ритм, раздвигая припухлые губы, добиваясь её каждого восторженного стона. Дана быстро обессилила и обмякла, рухнув на мои плечи, но продолжала послушно подаваться бёдрами. Её порывистое дыхание жгло кожу, твёрдые соски и мягкая объемная грудь волнующе терлись о мою грудную клетку, пока я рьяными толчками входил по основание. Руки крепко держали женские округлые ягодицы, чуть раздвигая их навстречу проталкивающемуся члену. В паху сгущалось саднящее удовлетворение, только на душе было больно. Я не желал отказываться от Даны…

Ещё один дрожащий поцелуй, и ещё. Бесчестное число соприкосновений наших губ, напористые толчки один за другим, наполняющие тело блаженной эйфорией. Ни один наркотик не смог бы привести меня в эту точку, кроме мысли о том, что я ее полюбил.

Когда мы оба продрогли от приближающегося финала, я не знал, как суметь остановиться. Со сладостной горечью на губах следил за наполненными упоением светлыми глазами, сверкающими в темноте, а потом вдруг экран моего телефона на прикроватной тумбочке остро загорелся, осветив ее личико.

Дана сладко кончила, простонав мне в ухо: длинные ресницы, плечи, грудь задрожали, а искусанный, зацелованный рот болезненно искривился. От того, насколько она была красива, я отрезвляюще прикусил губу, продолжая туго двигаться внутри содрогающейся девушки. Её непослушные бёдра крепко сомкнулись, и я едва успел оттолкнуть лаборантку, когда словно надувшийся член запульсировал, и на кровать брызнула горячая жидкость.

Но после окатившего тело облегчения, моментально наступила зияющая пустота. Я не дал нам отдышаться. Кинулся обнимать обессиленную девушку, приподнимая её и прижимая крепче — зная, что наша последняя ночь подошла к концу. Правда была в том, что это могла быть очередная ночь, если бы только я не оставил Дану наедине с Алёной в тот чёртов день. Ничего не исправить теперь, но я ощутил, как губы ненавистно скривились. Либо тюрьма, либо жизнь с Алёной Борисовной в неволе — даже думать об этом смешно. И ни в одном сценарии Даны не было…

Телефон снова загорелся, напоминая мне о своём существовании. Не хотелось верить, что это она… Я небрежно дотянулся до мобильника, не разрывая объятий с тяжело дышащей Даной, и глубоко вздохнул, страшась заглянуть в содержимое сообщения.

Я знаю, что ты не спишь. Напиши, что решил.

Глава 23

Вьющиеся русые волосы зло распущены, выпытывающий взгляд, старательно непринуждённый, но нетерпеливый, умоляюще въедался мне в зрачки. Я не давал ответ, пока позволяла ситуация. Дана Евгеньевна два дня провела на учёбе, и мы не виделись. Почти не виделись — пришлось караулить лаборантку ночью у её дома. Мы немного сидели в машине, под фонарным освещением и в полном молчании, а потом мне удавалось успокоить возбужденную девушку, и она засыпала на моих руках. Держать обещание перед самим собой, смотря в её блестящие глаза, стало труднейшей задачей в моей жизни. Между нашими губами каждый раз оказывался только лишь хлипкий довод: "ты решил больше не обманывать". Но вы же оба этого хотите… Она всё равно ни о чём не знает — ни о преступлении, ни о внезапно проснувшемся благородстве. Ещё разок…

В груди разжигалась требовательная, ноющая боль, когда приходилось отказываться от её губ. Но не приезжать, лежать в своей кровати, зная, что Дана бродит по ночному городу без сознания — вот, с чем я действительно не смог бы смириться.

— А где Дана Евгеньевна? — обернувшись на голос, от которого теперь рефлекторно саднило в горле желчью, я сглотнул и удивлённо осмотрелся. Максим Игоревич вышел из лаборатории, а я возился с новой поставкой вредного, тягучего глицерина, сверяя его свойства с показателями паспорта, теперь наедине с Алёной Борисовной.

— На учёбе. Она выйдет на следующей неделе, — я взял мерный стакан и отлил на глаз миллилитров двести растворителя, водрузил его на магнитную мешалку. В день выставки мы здорово просели по рабочему графику, теперь мне нужно было исправиться. Производство отдушек всё ещё существовало, но без должного присмотра это вряд ли продлится долго… — А что, хотела её дождаться, чтобы вызвать оперативников?

Тонкие брови приподнялись в возмущении. Слишком грубо для шантажистки, в руках которой наши судьбы?

— Я думала, для этого она вам с Максимом и была нужна. Разве нет? — Алёна одним щелчком выключила ротатор и плавно приблизилась ко мне со спины. Горячие ладони обжигающе огладили торс, поднялись выше, и вдруг острые ноготки мерзко вонзились в плечи. Я вздрогнул. — Вы попросили подсказать вам способную студентку, я и посоветовала Даночку. Но я же не знала, что вы искали расходный материал…

Тошнота подступила к горлу. Хотелось вцепиться ей в волосы и ударить улыбающимся лицом по металлическому столу… Но Алёна всего лишь озвучила правду, о которой я и сам знал, просто в подобающей моему агрессивному вопросу форме. Усилием обозленных мыслей я с дрожью выдохнул, и позволил жестокому чувству мести устроиться поглубже в теле.

— Она, когда начала брыкаться и бормотать, я, конечно же, подсмотрела через щёлку в двери. Очень было шумно и страшно, — Алёна прислонилась подбородком к моему плечу так, что её тёплое дыхание и провоцирующая речь теперь ласкали шею. Мерзость. — Но если бы я не знала, с кем работаю, то у меня и мысли бы не было…

Её неприятные, медленно надвигающиеся, словно удушье, объятия увенчались сомкнутыми на моей груди руками.

— Я бы скорее подумала, что Дана эпилептик. Но я, к сожалению, знакома с Максимом Игоревичем слишком давно, чтобы думать о людях лучшее, — губы, по которым я совсем не скучал, спрятанные под жирным слоем алой помады, ощутились на порябевшей от холода коже. Ненавижу.

Но ей было позволено.

— Откуда такая неприязнь к Максиму? — чем Алёна выводила из себя друга, я чувствовал на собственной шкуре.

— Я не считаю наркоманов за людей, — небрежно прорычав это на ухо, девушка выпрямилась, похлопав меня по плечам на последок.

Жестокий, изуверский подход. Но не мне было её осуждать — если бы не горе-друг, я, наверное, придерживался бы такой же точки зрения. Только откуда Алёна знала о пристрастиях Максима? Я считал, что для неё наш рабочий коллектив выглядел более, чем образцово и профессионально, умело скрываясь под толщей вранья.

— Ты видела, как он принимает? — какое ещё может быть объяснение? Я слегка облегченно выдохнул, когда Алёна отстранилась и уложила руки на груди. Растёр по шее её ледяное прикосновение.

— Я удивлена, что он тебе не рассказывал, — от этой фразы и мои брови изумлённо приподнялись, я заинтригованно обернулся к девушке. — Мы вместе учились в университете, и Максим распространял среди студентов наркотики.

Что за чушь… Несогласно поджав губы, я замотал головой.

— Максим не учился в университете, у него нет образования, — отчаянно цепляясь за обрывки в воспоминаниях, я за долю секунды лишился сомнений. — Нет у него диплома, Алёна Борисовна. Вы ничего не путаете?

У его бабушки не хватало денег, чтобы оплатить обучение в ВУЗе. Я помню, как предлагал свою помощь, но Максим только в асфальт харкнул, прежде, чем уйти.

— Диплома нет, а образование — есть, — копна кудрей чуть подпрыгнула, когда девушка уселась за своё рабочее место и с треском натянула перчатки поверх длинных накрашенных ногтей. Уголки красных губ заговорщически приподнялись. И что это значит? — Ирина Андреевна приводила его на лекции и практикумы.

— Как приводила? — какая бы не была святая бабушка, кто пустит человека на порог учебного заведения без документа о зачислении… — Подожди, ты знаешь его бабушку?

— Знаю, конечно. Ирина Андреевна — шея кафедры, если не всего химфака. Она преподаёт там всю жизнь и издевается над студентами. Какой внучок ненормальный, такая и бабушка…

Новость была вполне обычная по сравнению с теми, что приходилось усваивать в лаборатории в течение месяца, но почему-то больно резанула по сердцу. Я не знал этого. И, похоже, многое еще скрывалось за бортом нашей крепкой дружбы.