Страница 3 из 18
– Фелисити, снимай свои проклятые стекляшки.
– Они нужны мне для чтения, – отвечает она, не отрываясь от книги.
– Обеденный стол не место для чтения.
– Отец…
– Живо снимай, а то я их переломаю. Генри, я хотел бы поговорить.
Слышать свое имя из уст отца оказывается так больно, что я не могу подавить гримасу. Нас с ним зовут одинаково, и каждый раз, произнося это проклятое «Генри», он еле заметно стискивает зубы, будто глубоко раскаивается, что назвал меня в свою честь. Я не удивился бы, если бы они и Гоблина назвали Генри, чтобы еще хоть кто-то имел шансы не опозорить это имя.
– Может быть, позавтракаете с нами? – предлагает матушка. Руки отца лежат на ее плечах, и она накрывает его ладонь своей, пытаясь усадить его на пустое кресло по другую сторону от себя. Однако отец высвобождается.
– Мне нужно переговорить с Генри с глазу на глаз.
Он мельком, почти не глядя в их сторону, кивает дядюшке и тетушке Перси: подобающим образом приветствовать пэров ниже себя титулом он не считает нужным.
– Но мальчики сегодня уедут! – возражает матушка.
– Я помню. О чем, по-вашему, я собираюсь говорить с Генри? – Он бросает на меня хмурый взгляд: – И поживее.
Я кидаю на стол салфетку и вслед за ним выхожу из залы. Когда я прохожу мимо Перси, он сочувственно мне улыбается. Россыпь еле заметных веснушек у него под глазами идет рябью. Я успеваю ласково щелкнуть его по затылку.
Мы с отцом заходим в его кабинет. Окна распахнуты, кружевные шторы отбрасывают на пол узорчатые тени, с улицы несется тошнотворный дух загнивающих на лозе цветов. Отец садится за стол и принимается рыться в стопках бумаг. Сперва мне кажется, что он так и уйдет в работу, а я буду сидеть и пялиться на него, как умственно отсталый. Оценив перспективы, я тянусь к буфету за бренди, но отец окликает меня:
– Генри.
И я замираю.
– Да, сэр.
– Ты помнишь мистера Локвуда?
Я поднимаю голову: оказывается, у камина стоит какой-то ученого вида хлыщ. Рыжий, краснощекий, с клочковатой бородкой. Я так усиленно пялился на отца, что сразу его не заметил.
Мистер Локвуд коротко мне кланяется, и с носа у него соскальзывают очки.
– Мой господин, уверен, в нашем предстоящем путешествии мы познакомимся поближе.
Меня снедает искушение опустошить свой желудок прямо на его туфли с пряжками, но я воздерживаюсь. Я с самого начала не хотел путешествовать с сопровождающим: меня ни капли не волнуют всякие высоколобые штучки, которым он должен учить своих подопечных, и я более чем способен сам находить развлечения на свой вкус, особенно вместе с Перси.
Отец оборачивает документы, с которыми возился, кожей и протягивает Локвуду.
– Сопроводительные бумаги. Паспорта, денежные обязательства, медицинские справки, письма моим французским знакомым.
Папка исчезает в полах сюртука сопровождающего, и отец оборачивается ко мне, опершись одним локтем на стол. Я подкладываю ладони себе под бедра.
– Выпрямись, – бросает отец. – И так-то коротышка.
Я с бóльшим усилием, чем требуется, расправляю плечи и смотрю отцу в глаза. Он хмурится, и я едва не горблюсь снова.
– Генри, как ты думаешь, о чем я хочу с тобой поговорить? – спрашивает он.
– Не знаю, сэр.
– Тогда угадай. – Я опускаю взгляд. Добром это не кончится, но я просто не могу иначе. – Смотри в глаза, когда с тобой разговаривают.
Я поднимаю глаза и упираюсь взглядом в точку над отцовской головой, чтобы лишний раз не видеть его лица.
– Вы хотели обсудить, как именно я проведу год в Европе?
Он на секунду возводит глаза к небу: ровно настолько, чтобы я успел почувствовать себя последним простаком. На меня накатывает гнев: зачем задавать глупые вопросы, только чтобы поиздеваться надо мной? Но я молчу. В воздухе, как грозой, пахнет приближающейся нотацией.
– Перед твоим отбытием я хотел убедиться, что ты полностью осознаёшь условия своего путешествия. Я все еще убежден, что мы с твоей матерью не должны были так тебя баловать, особенно после того как тебя исключили из Итона. Однако же я готов вопреки здравому смыслу дать тебе еще год, чтобы ты поумнел. Ты меня понял?
– Да, сэр.
– Мы с мистером Локвудом разработали наилучший возможный план твоего гран-тура.
– План? – повторяю я, переводя взгляд с одного на другого. До сих пор я был уверен, что этот год проведу по своему усмотрению. Сопровождающий пусть заботится обо всякой скукоте: еде, жилье, – но в остальном править бал будем мы с Перси.
Мистер Локвуд весьма звучно прочищает горло, выходит на бьющий из окна свет и тут же отступает обратно, моргая от ударившего в глаза солнца.
– Ваши родители, – произносит он, – выбрали меня вашим сопровождающим и вверили мне заботу о вашем благополучии. Уверяю вас, я подойду к этому вопросу крайне серьезно. Мы с вашим отцом обсудили ваши… склонности, и можете быть уверены: под моим присмотром не будет никаких азартных игр, никаких сигар и табак в строго ограниченном количестве.
Что-то это перестает мне нравиться.
– Будут строжайше запрещены посещения обителей разврата, – продолжает он, – а также любых злачных мест. Никакого буянства. Никаких внебрачных связей с особами женского пола. Никакого распутства. Также я не потерплю праздности и пренебрежения режимом дня.
Кажется, он нарочно решил пробежаться по семи смертным грехам, причем напоследок припас мои самые любимые.
– А еще, – забивает он последний гвоздь в гроб гран-тура, – распитие спиртных напитков будет строго ограничено.
Я уже открываю рот, чтобы громко возмутиться, но сдуваюсь под жестким взглядом отца.
– Я полностью доверяю решениям мистера Локвуда, – добавляет он. – Во время вашего путешествия он будет выражать мою волю.
Да уж, марионетка отца – последнее, что я хотел бы взять с собой в Европу.
– Надеюсь, – продолжает он, – что в нашу следующую встречу ты будешь трезв, уравновешен и… – Он кидает взгляд на Локвуда, будто не зная, как деликатнее выразиться. – …по крайней мере, чуть более сдержан. Я больше не потерплю твоих незрелых попыток привлечь внимание. По возвращении ты начнешь помогать мне управлять имением и ознакомишься с делами пэрства.
Признаться, я предпочел бы, чтобы мне выкололи глаза десертной вилкой и мне же их скормили, но лучше промолчу.
– Мы с вашим отцом обсудили путь следования. – Локвуд выуживает из кармана записную книжку и, прищурившись, читает: – Лето мы проведем в Париже…
– Я хотел бы, чтобы там вы навестили некоторых моих товарищей, – перебивает его отец. – Важно приобрести полезные знакомства. Когда займетесь имением, их нужно будет поддерживать. Кроме того, я попросил дозволить вам сопровождать господина посла, лорда Роберта Уортингтона, с супругой на бал в Версале. И не вздумайте меня опозорить.
– Разве я когда-нибудь вас позорил? – бормочу я.
Мы оба тут же принимаемся перелистывать страницы памяти, заполненные воспоминаниями о том, как я снова и снова оказывался недостоин отца. Страницы всё не кончаются. Вслух мы об этом не заговариваем. При мистере Локвуде это недопустимо.
Локвуд решает махом разбить неловкое молчание, сделав вид, что паузы не было.
– Из Парижа мы отправимся в Марсель, где оставим вашу сестру. Там мисс Монтегю будет посещать школу. Я уже нашел нам апартаменты в Париже и Марселе. Перезимуем в Италии: я предлагаю Венецию, Флоренцию и Рим, ваш отец со мной согласен. Потом, в зависимости от уровня снега в Альпах, отправимся в Женеву или Берлин. На обратном пути мы заберем вашу сестру, и лето вы проведете здесь, в поместье. Мистер Ньютон отправится на обучение в Голландию уже без вас.
В комнате слишком душно, и это начинает действовать мне на нервы. Или, быть может, на нервы мне немножко действует столь кислая прощальная речь. А еще меня по-прежнему пугает то, что после нашего гран-тура Перси уедет в свою проклятую школу проклятых адвокатов в проклятую Голландию, и я впервые в жизни окажусь с ним совершенно разлучен.