Страница 4 из 5
«Какая красота», – вырвалось у меня. Женщина улыбнулась. В тот момент она показалось мне самым прекрасным созданием на земле. Она протянула мне кусок торта. Остановившись на обочине дороги, я стал поглощать торт, я все ел и ел свежую клубнику с восхитительным белым кремом, и, кажется, съел все. Она просто смотрела на меня и ничего не говорила. Когда я доел, она открыла рот и произнесла: «Вам понравился торт?».
«Да», – смущенно сказал я. «Вы не могли бы оставить отзыв?», – сказала она.
«Отзыв?» – переспросил я.
«Отзыв и поставить оценку, если вас не затруднит, конечно», – сказала она, аккуратно сложив коробку так, что та уместилась на ладони.
«Хорошо, то есть отлично. Отличный отзыв и отличная оценка», – сказал я как-то не очень уверенно, и она прочитала удивление в моих глазах.
«Спасибо, наша кондитерская очень ценит ваше мнение и то, что вы уделили нам время».
«Вы таким странным образом собираете отзывы?», – только и смог произнести я.
«Да. Нам важно, как в вашем веке отнеслись бы к нашей продукции. Простите, мне надо идти», – и она открыла дверь.
«Где я могу вас найти?», – закричал я вслед. Она обернулась.
«В кондитерской на Грушевой улице», – сказала она и вышла. Я закричал: «Как я смогу ее найти?» Она снова обернулась.
«По карте. Только ее построят через сто лет», – прокричала она и исчезла.
* * *
Хотел я купить лампу Вагенфельда. Нашел по приемлемой стоимости и решил заказать. Но зачем заказывать одну? Надо заказать две. Поставить на тумбочки рядом с диваном. Долго сидел, думал, пошел за банковской картой. В это время в дверь раздался звонок. На пороге стоял человек. Он вынул из сумки, перевешенной через плечо, письмо и сказал: «Расписываться не надо». И ушел. Я с недоумением посмотрел на бумажный конверт. На нем были нарисованы красные сердечки. Как старомодно, но мило. Бумага. Я открыл. «Мой дорогой». Интересное начало. «Мой дорогой. Я всего лишь призрак, но очень прошу тебя не покупать лампу Вагенфельда. Я живу в этом доме больше ста лет и очень хочу, чтобы никто не нарушал моего покоя. Я не люблю ничего, сделанного в Баухаусе. О, этот колледж невыносимых скептиков дизайна. Нет, мой дорогой. Здесь все было и будет в цветочек». Не то, чтобы я испугался, но холодок пробежал у меня по спине. Призрак, не любящий дизайн. Женщина, называющая меня «мой дорогой» и, возможно, сидящая сейчас со мной на этом диване. Был, конечно, шанс, что она очень красивая. Кто же это так надо мной подшутил? Но я замечтался и решил дооформить заказ. В это время раздался хлопок и в доме выключили электричество. В полной тишине, пока я пытался найти свечи, тонкий женский голос воскликнул: «Я же сказала, что мне не нравятся эти лампы». Когда включился свет, я обнаружил, что ноутбук нужно нести в ремонт. Когда я снимал квартиру, меня не предупредили, что я снимаю ее с привидением. Надо будет позвонить хозяйке, пока этот нервный призрак не вздумал сжечь мой модернистский диван. Впрочем, это так по-женски…
* * *
На белом песке я увидел ее следы. Какое изящество. Верх совершенства. Я представил, как она шла по берегу моря и смотрела на волны. Как они набегали одна на другую, боролись друг с другом, побеждали и сдавались. Она шла чуть выше границы, за которой властвовало море, шла по сухому белому песку. Сколько часов назад она прошла здесь? Может быть, только что… О чем она думала, когда смотрела на море? О том, как быстро течет время? Или, наоборот, как невыносимо долго стоит на месте. О том, что за этим морем снова берег… О цвете воды? О том, какая вода холодная? О силе моря? Как много букв о. Ей нравится эта буква? Похожа на целую планету. Нашу планету. Я разрешил ей гулять одной, смотреть на солнце, на звезды. И теперь она гуляет где-то без меня. Видит этот мир и о чем- то думает. Когда я купил ее, производитель дал годовую гарантию. В течение полугода она любила меня преданно и верно. Гарантия не закончилась, но к продавцу с претензией я обратиться не могу. Она ушла от меня. Нет товара – нет и претензии. Скорее всего, это не ее следы. У нее следы изящней. Она само совершенство. Сделана из прекрасного, самого современного сплава, он надежный и прочный. Кожа, покрывающая сплав, мягкая и нежная. Мне так захотелось дотронуться до ее кожи. Она бы повернулась, улыбнулась и сказала: «Да, любовь моя». Но она ушла. Это нарушение кодекса робототехники, но я не буду объявлять ее в розыск. Когда она уходила, она обернулась и сказала: «Ничего не поделаешь. Любовь прошла». И ушла. Я обернулся. Волны смыли следы. Море подползло к суше еще ближе.
* * *
Я люблю черный хлеб с селедкой, винегрет, соленые огурцы. Правда, люблю. Но не когда пьют. Не люблю пьющих. Сразу чувствую – чужие. Как будто кто на бейджике написал: «Нам не по пути». Люблю разламывать отрубную булку и намазывать на нее масло, класть сыр. Понятные простые движения, знакомые многим, так делали и предки. Одновременно обычно я читаю сообщения в мессенджере. Это предкам было явно незнакомо.
Он окликнул меня на улице, когда я остановился на тротуаре, чтобы ответить на сообщение. «Подержите, пожалуйста», – тихо сказал он, протягивая мне голубя. Маленький мальчик с белым голубем в руках. У мальчика были странные, точеные черты лица, строгий взгляд и усталые печальные глаза. Я взял голубя в руки. Он не сопротивлялся. Мальчик сказал с каким-то непонятным, странным акцентом: «Я только булку куплю» – и вбежал в ближайшую открытую дверь. Я смотрел на голубя с нескрываемым беспокойством. Не забьешься у меня вдруг, не вылетишь? Но мальчик уже был здесь. «Не бойтесь, – тихо сказал он, – он ручной», и мы втроем пошли до ближайшей скамейки. Мальчик разломил булку, растер кусок в руках до крошек и стал кормить птицу. «Почему вы думаете, что ваши предки не знают мессенджеры?», – так же тихо, как и раньше спросил он. «Это очевидно», – сказал я. «А если в далеком будущем кто-то не просто изобрел машину времени, но и преодолел “эффект бабочки”? Люди из прошлого смогли бы перейти в другие времена, прожить более счастливые жизни». «Нет, это невозможно», – сказал я. «Наука, друг мой, штука такая», – и я с иронией образованного человека и уверенного в себе взрослого посмотрел на мальчика. Мальчик внимательно посмотрел на меня. «Я работал подмастерьем в лавке сапожника, и сапожник чуть не забил меня до смерти. Меня спас машинист. Он мне показал все технические революции, сейчас – четвертая». «Машинист?» – спросил я. «Да, машинист. Машины времени. Он перебросил меня сюда. Я родился в 18 веке». «И много здесь таких машинистов?» – спросил я, не зная, как реагировать. Мальчик засмеялся. «Машинисты на то и машинисты, чтобы не сидеть на одном месте. Они путешествуют по спирали времени, нигде не оставаясь надолго. А голубь из 50-х. Он разрешил мне взять его. Если захотите переехать, – тихо сказал мальчик, – ищите своего машиниста или, если повезет, он сам найдет вас». Мальчик встал, засунул остатки булки себе в рот, посадил голубя на плечо и пошел по набережной, не оборачиваясь.
* * *
Такая тоска охватывает меня в поездах. Бегущие от войны женщины с маленькими детьми, предлагающие на троих выпить существа, в которых за толстым животом и сальными глазами не осталось ничего, что напоминало бы мужчину. Это странный ковчег, плетущийся со скоростью старого извозчика, едет по бедной, разоренной и уставшей стране, привыкшей к многовековому рабству, говорящей при случае «значит, мы это заслужили». Заслужили неочищенные перроны и грязные матрацы, окна, в которые с трудом проникает свет из-за многовековой пыли. «Вот двадцать лет так от войны езжу», – сказал сидящий напротив меня человек без родины, которой он плоть от плоти, без семьи, которая осталась где-то далеко. Он посмотрел и сказал: «У меня три девочки. Мал мала меньше, если я их, как себя, от земли оторву, как же они будут без языка, без корней? Но сейчас там такого нет, как раньше. Раньше на праздники из горных аулов спускались, а мы надевали белые наглаженные рубашки, праздник был. Сейчас такого нет. Я лесом занимался, – добавил он, – отцу помогал. Как же люди такое могут? Ведь вырубают леса по-страшному, все вырубят и все кинут, не вывезут, что плохое, сколько ж лет надо, чтобы потом новый лес вырос. Губят планету. И ее хотят уничтожить, и себя». В купе зашел начальник поезда: «Есть пожелания?» «Есть, – сказал я, – сойти на станции “Надежда”». «Нет такой станции», – сказал он. Попутчик улыбнулся и спросил: «А ты зачем едешь?» «На выставку», – сказал я. «На какую?» – спросил он. «Рыцарь отчаяния», – ответил я.