Страница 7 из 14
Лежу весь такой в состоянии забившего на всё умиротворения, как оно и положено забить в пятницу после обеда и довольно уже далеко после.
Пальцы позади затылка сплёл себе и с одобрением наблюдаю безмятежность моря на фоне монументально достопримечательной раковины посреди пляжа.
Двустворчатая, как и все те беззубки-перловицы, которых в детстве вдоль берега речного или на озере из-под воды выколупываешь, а они изнутри так запрутся, что да ничем же ты ж её и не откроешь, пока в костре не поваляется.
Но эта тутошняя не чета тем им – заморская штучка, в ладонь не ухватить, диаметром-то метра на полтора вымахала и весом за центнер потянет, а створки круглые вместо продолговатых как у её сородичей из пресных вод.
Опять же отделка шикарно экваториальная: от места сочленения этих круглых полусфер к противоположному краю каждой, гребни выпуклые лучами веерно расходятся типа толстых шнуров позумента, но гладенько так пришлифованы как будто уральские мастера тут опытом делились по обработке малахита из местного сырья.
Про себя я эту достопримечательность «Пектинидой Епифановной» прозвал, сам даже и не знаю почему. Дно всей этой кастрюлищи в песке гребешками увязло, а крышка слегка так приподнята, вроде как чтобы проветриться.
Только ветриться там нечему, Епифановна ещё до моего появления в лучший мир отошла, между створками от неё даже мантии не осталось, всё раскулачили, вымели, выгрызли нахрен, одна только жёсткая конструкция замешкалась посреди пляжа.
Ну что ж, все там будем, из праха вышли в прах и обернёмся…
Совсем, конечно, не пятничные мысли накатили, а к ним в унисон откуда-то ещё и ветер подвывать поднялся, причём порывистый, и эта характерность его подвывам придавала определённый оттенок эмоциональности, ну типа там «вай! Епифановна! Да на кого ж ты меня покинула!» Хотя, казалось бы, где моллюски, а где ветер, но—поди ж ты!—воет…
Да плюс к тому, учитывая направление, он дул поперёк муссонов, которые по пятницам тут стационарно – если не от, то уж обязательно к берегу. Так нет же! Его сука ВДОЛЬ береговой линии потянуло!
Да знаю я конечно, что на ветер грамотнее «кобель» сказать, но у этого совсем уже какие-то аномальные завихрения, прям тебе натуральный гермафродит, гидра гидрометеорологическая!
Всего минуту тому дышавшее покоем и лучезарностью небо погасло, стиснутое головоногим моллюском чёрной тучи, что распростёрла щупальцы из края в край.
Волны, только что неспешно и привычно ласкавшие берег предварительной игрой, вдруг вздыбили острые гребни пены на своих взбеленившихся маковках и ринулись обрушивать кипящую яростью водную массу на замерший в ужасе пляж.
Нежданный сумрак навалился со всех сторон, сгущаясь непроглядно, а в нём, словно белесые призраки, проносились ошмётки пенных полотнищ морской воды сорванной шквалом с волн колошматящих пляж беспорядочной, вдребезги бьющейся очередью.
А вот уже и ливень хлынул, трамбуя нещадными струями берег, растекаясь бурлящими, непредсказуемо стихийными потоками…
Всё ждало грома, всё неудержимо изливало обезумелую мольбу: пусть сильнее грянет!. И вот он—КРГАХДЫКДАН!!—ахнул одновременно с молнией рассёкшей мир надвое, горизонтально, с шипением и треском переброшенной щупальцем в присоски противоположного—ШШЫХХ-НХЛ-ЧХК!!
Конечно, я уже стоял полностью и напряжённо, стоял вцепившись в ствол пальмы, что гнулась вслед беспорядочно мятущейся бахроме насквозь мокрой листвы своей верхушки.
Я цеплялся, потрясённый невиданной мощью ливня, что вот-вот должен был смыть меня в хлещущую кипень прибоя.
Я цеплялся, поверженный в ужас, что уж следующая-то молния не преминёт шарахнуть в это единственное на весь пляж дерево.
В оцепенении, я ждал: который из страхов оправдается первым? – и вдруг сквозь струи дождевой воды бегущей по моим глазам, на фоне необузданного беснования волн, ливня, шквала, я различил недвижимую полусферу резьблённой крышки Епифановны…
Дальнейшее произошло само собой—отчаянный рывок на краткую дистанцию… сука не могла пошире раздвинуть… голова прошла, остальное тоже влезет… и, обдирая всё, что обдиралось, я втиснулся-таки меж створок бивальвии внутрь её полуметровой высоты…
Грянул запоздавший удар грома.
А хера тебе, падла, – выкуси! Тут уж не достанешь!.
Я мокр как хлющ и здесь ужасно тесно, однако получается дышать не захлёбываясь потоками с неба…
Сворачиваюсь калачиком в излюбленную позу внутриутробных младенцев. Хорошо хоть стенки без особых выступов…
Плеск ливня снаружи постепенно стихает…
Да но чёт я не пойму – с чего это прибоя тоже не слыхать?
В ответ раздаётся сухой щелчок – зубец верхней створки вошёл во впадину нижней…
Тесную темень окутала плотная тишь. Всё тонет в густой непроглядности и нерушимом безмолвии сурдокамеры…
* * *
Бутыль #5 ~ Дороги, которые нас выбирают ~
29 лет это серьёзный срок, в Советском Союзе, из-за гуманности строя, больше 15 лет заключения не давали, а сразу же переходили к высшей мере наказания – расстрелу.
За 29 лет Никита Сергеевич Хрущёв, который рулил СССР-Империей с 1953 по 1964, построил бы в Советском Союзе 1.45 Коммунизма (почти полторы штуки), если бы дворцовый заговор в ЦК КПСС не отправил его провести остаток жизни на персональной даче, чтобы короновать в Генсеки Леонида Ильича Брежнева и тот паханил дальше, с 1964 по 1982.
Какие же, на подобном фоне, можно привести смягчающие оправдания моей волоките с производством ХР (он же Хулиганский Роман) растянувшейся на такой серьёзный срок?
Стечение и заковыристое переплетение всевозможно разных, но одинаково неблагоприятных обстоятельств детерминировали досадный залипон.
Начать с того, что я подписался на войну.
Выбор на ту пору широтой не отличался, шла всего лишь одна война в Афганистане (1979 – 1989), однако её империалистическая суть претила моему мировоззрению и я подписался на войну предстоящую, которая проистекла, отчасти, и из моей подписи тоже.
Первая война за независимость Карабаха…
Зайдя в деревенский клуб—практичное сооружение из бутового камня, которое служило церковью, пока с него не сняли крест, а внутрь добавили сцену и ряды фанерных сидений—куда по вечерам сходились до десятка мужиков для игры в шахматы и нарды да потрандеть непонятно о чём, поскольку Армянским я ещё не владел, а раз в месяц привозили индийские двухсерийные фильмы и зал заполнялся до половины—я удивился необъяснимой многолюдности.
Председатель выступал из-за высокого бруствера фанерной трибуны на сцене, его часто прерывали бурные ораторы из зала, которые на сцену не поднимались, а просто вставали со своих мест, чтобы стать слышнее, которых прерывали другие ораторы вставшие с других мест.