Страница 12 из 14
И я бьюсь затылком в твердокаменный карбонат кальция раковины. Боль мешается с дикой радостью – ага! Хотя бы осязание при мне!!
Про! Счи! Та! Лись! Су! Ки! Про! Счи! Та!.
Не знаю сколько раз я повторил эту мантру-считалочку—по слогу под каждый размашистый "бздэнц!"—пока не снизошла милосердная потеря сознания, принося отключку, освобождение от всего…
………………………………….
… тесным кругом стояли мы не касаясь друг друга, кого-то я знал по имени, кого-то нет, хотя всех видел впервые, а может успел забыть когда-то…
…всё утопало в равномерно расплывчатой серости сумрака скрывшего своей неясностью время суток или чего бы то ни было за пределами круга, или откуда вообще исходит этот странно белесый свет, в котором контур каждого лица, плеча, малейшей волосинки взърошенного вихорка на голове, оттенялся внешним, совсем тонюсеньким отблеском, каёмкой неизбежно серого и такого же непонятного, но чуть более яркого свечения…
…взгляды стоящих не встречались, всяк устремлён долу, каждый сосредоточенно перескакивает в круговоротном слежении за указательным пальцем, непонятно чьим, что перескакивал внутри круга с груди на грудь, не прикасаясь, словно стрелка часов, которую зачем-то подменили компасной с её зеленовато-жутковатым отливом флуоресцирующе фосфорного разложения…
…голос звучал отстранённо и глухо, как случается в удушающе густом тумане, бесследно поглотившем любой, наималейший отголосок звука:
– На златом крыльце сидели царь-царевич король-королевич сапожник-портной мильцанер-городовой кто ты будешь такой?
КТО?
ТЫ?
БУДЕШЬ?
…тесный круг откликнулся нестройно нарастающим слиянием лишённых эха голосов: – Шышел!
Мышел!
К Чёрту!
ВЫШЕЛ!!.
…жестяно плоский хор пресёкся разом, вдруг, и в тот же миг пропало беззвучно нервное тиканье пальца по кругу и вместе с ним исчезли все, оставив по себе лишь рыхлую серость – сплошную, без контуров, однако в ней уж брезжили и разливались отсветы более ясного источника, перетекая понемногу в некую направленность…
Всмотревшись, я различил всплывающие из ничего неопровержимо босые ступни ног, моих—обрисовываясь и проступая словно на куске утопленной в проявитель фотобумаги—расставленных широко, чтобы смягчить толчки и качку палубы или вкогтиться и срастись с помостом эшафота, но вместо этого под ними проявилась пористая поверхность асфальта залитого ярким светом солнца.
Я поднял голову и вынуждено зажмурился. Какая боль!.
Где я?
Зря! Ох, как зря я её запрокидывал – слепящий свет дня безжалостно и безвозвратно расплавил всё, всё что в ней было, в моей голове, оставив только шлак невнятно спёкшийся в бесформенные сгустки: вспых поперечной молнии, чёрная щель подобной же горизонтальности…
Затылок щемило и жгло, должно быть ободрался о створки Епифановны… но кто такая Епифановна?!.
Кто я?.
Вокруг меня почти пустая улица прожаренная отвесными лучами солнца, корявый асфальт в дороге разделил два ряда зданий разнокалиберно противостоящих друг другу—лицом к лицу своего поединщика в боевой линии напротив, из точно таких же стен с оттенком утомлённости всем и вся, буквально, включая даже и самоё себя, и тесный строй соратников, и усохшее дерево, усопше застывшее кверху из тротуара пропахшего пылью, и скамью рядом с ним, почти пустую.
Я направился к ней…
Привольно раскинувшийся в центре продольных брусьев её сиденья старик оказался поразительно словоохотливым, однако поток его речевой активности упорно не укладывался в картину осмысленной связности. Журчание за пределами смысла сменялась оживлённостью без постижимого стимула. Спорадически.
Более всего прочего поражали его глаза наполненные картографическими прожилками напряжённо кровеносных сосудов поймавших в свою густую сеть глазные яблоки оттенка сизого тумана, в котором плавали тёмно-карие радужки с широкими зрачками, а те, в свою очередь, плавали тоже, но сдержаннее, чтобы не переплёскиваться на белки.
Подобные органы оптики не редкость, а может быть даже и козырь, в среде прославленных киноактёров и ведущих шоу-бизнесменов Афро-Американской ориентации.
Зная, судя по всему, о такой своей одарённости, он прилагал немало стараний удерживать их в прищуре, что придавало довольно изнурённым чертам его лица выражение статуэток почти смеющегося Будды, явно с целью сбить со следа и панталыку настырных охотников за автографами.
Из-за невнимательности или же вследствие утомления, какое-либо из век порой сползало книзу, что, впрочем, ни на йоту не повышало коллекционерам шанса на успех, в особенности тем, кто, ринувшись за Азиатски жизнерадостным автографом Джеки Чана, вдруг нарывался на угрюмый взор Моргана Фримена из соседнего глаза и наоборот.
Между собой, на жаргоне автогрофоманов, подобный облом называется "схлопотать по иероглифу", так как в любой группе на основе сходства интересов неизменно возникает свой особый сленг…
Однако слушал я его в вполуха, поскольку остальная половина сосредоточилась на отголосках производственного гула напряжённой работы мыслей за тонкой перегородкой дуры матерной вокруг извилин серого вещества.
Со мной, по-видимому, пользующийся широкой популярностью классический случай – «тут помню, тут не помню». Зачем, спрашивается, мне вспомнился мой дядя нейрохирург (как его звали-то?), который показал мне картинку среза черепа для демонстрации оболочек головного мозга, где упомянутую уже перегородку испещряли всевозможные граффити: латинскими буквами «дура матерная», потом кириллицей «здесь был Вася» и вновь латынь – «Kilroy was here».
Но потому-то и гудит так гулко, что нет сырья для переработки, впустую пробуксовывают мысли, как если пытаешься вспомнить тот длинный сон, что снился так долго очень—всю ночь—но ты успел уже побриться и завтракаешь, а от сна неясные обрывки, там чёт про Беломор было, нет?
Ну допустим, подо мной сейчас твёрдая скамейка и этот старый долбоёб зудит там сбоку не понять что, но сам-то кто я и откуда?
А эти два вопроса, не получая мало-мальски вразумительный ответ, способны запросто подбить на бетолковку и сковырнуть кого угодно в непролазные сомнения: а существует ли вообще – этот этот самый я?
А! Вспомнил! Там вовсе даже не про Беломор было, там кто-то тупо повторял: «а был ли мальчик?. а был ли мальчик?.»
Но кто однако я? Или же обойтись софизмом: «я жопой чувствую брусья скамейки, следовательно я существую»??
И в это мгновение я услыхал знакомый перезвяк подков моего Росинанта… цок-цок… цоки-цок… я жокей? Олимпийский чемпион в конкуре? или мы гоняли на рысистых бегах?
Любопытство меня встрепенуло и обернуло лицом к разочарованию – цокали ноги самки из отряды бесхвостых приматов обутые в блеск жёлтых каблуков по серовато-чёрному асфальту…
Ах Росинант, где же мы потеряли друг друга?.
Вид её довольно короткой попоны вновь стеганул непрошеным припоминанием – я видел дрань такой точно фактуры и чётко знаю где – сундук окованный железом, крышка настежь, заполнен тёмными бутылками, плашмя, слои перемежает такая же вот потраханная молью ветошь, игриво угловатые змейки солнечных зайчиков сплетаются, явно отражаясь водной рябью, трепещут на досках потолка… где это было? в каком сне?
Мой сосед по брусьям снова завёлся, уже на спортивную тематику, то ли о чемпионате городошного спорта или же про виды бит для бейсбола. Может он тренировал ЦСКА до пенсии?