Страница 11 из 14
(На заметку любителям этнографии. Да, «Рашид» не Армянское имя однако игра с именами вполне в традициях Армянского этноса, лишь бы родители сочли благозвучным или правильным из политических соображений. Отсюда такое множество Артуров, Гамлетов, Офелий, Лаэртов, Дездемон, Джеймсов, Джоников (уменьшительное от «Джон») Карин и т.д., и т.п.
Учительницу географии 7-й школы звали Аргентина Вараздатовна (это не кличка, а по паспорту) или такое вот вполне заурядное и тоже по паспорту: Чапаев Ваникович Григорян—не каждому дано понять, что «Чапаев» это имя, ну а дальше, как положено – отчество («Ваник» – уменьшительное от уменьшительного «Ваня»), фамилия.
А зацени конструктивизм при составлении довольно распространённого в Армении имени: В(ладимир)+И(льич)+Лен(ин), скобки сокращаем и остаётся «Вилен».
Женщине по имени «Элекрофикация» пришлось всю жизнь откликаться на сокращённое – «Эля» (а и неплохо звучит, между прочим, скажи?).
Или взять хотя бы историю возникновения имени моей свояченицы? Свекровь её матери (моей тёщи) гостила у родственников в Москве и ей там приглянулось слово из прозвучавшей радиопостановки про Жанну Д’Арк из Орлеана (радиопостановка это сериал, но только по радио, дело-то было в 50-е и до телевидения СССР тогда ещё не развился, факт входа телевизоров в Американский быт в 30-х, ещё одно доказательство, что Запад начал загнивать раньше нашего), которое она и попросила записать для неё на бумажке.
Ну и чем плохо, спрашивается: «Орлеана Александровна»?
Хотя и суеверия тоже примешиваются – если дети в семье рождаются квёлыми или умирают в раннем возрасте, надо поставить мусульманское (чаще всего турецкое) имя и – помогает, потому что верят, будто должно помочь.
Отсюда сторож с именем Рашид и его постоянно радостной улыбкой квадратными зубами.
Мне встречался пацанёнок по имени Эльчибей (имя воинственного президента Азербайджана в 90-х), шустрый и крепенький.)
По утрам семья сходилась на квартиру для завтрака, а если шёл обстрел, я относил в подвал чайник воды вскипячённой на газовой плите, после чего отправлялся проведать семьи остальных двух дочерей тёщи, в подвалах их пятиэтажек, и передать хлеб испечённый ею накануне в духовке газовой плиты.
Взамен передавалась баночка сливок или варежки Ашоту, из которых кузен его уже вырос, да пока ещё великоваты, но вполне мужского кроя и расцветки…
Обычный внутрисемейный кругооборот понятный тем, кто застал эпоху дефицитов…
А затем, с чувством исполненного долга и крахмальным поскрипыванием чистой совести, я снимал висячий замок с двери редакционного здания и запирался изнутри, потому что завхоз переживал на тему пишущих машинок с Армянским и Русским шрифтами в комнатах второго этажа.
Переводческая находилась на первом и, когда редакционную дверь снаружи дёргали, мне недалеко было пойти посмотреть (пару раз в неделю) кого там принесло и чего ради.
Ну скажем, машинистке Сильве рассказали ложный слух будто редакция сгорела от Алазани, она пришла и убедилась, что это брехня, а заодно, на радостях, решила забрать тапочки из ящика в столе под её машинкой, на всякий, ей в них печатать удобнее.
Или же посторонний ветеран графомании (за щетиной не разобрать, но под восемьдесят как минимум) принёс свёрток «материала» приготовленного для газеты, которая уже два месяца как не выходит.
А куда ей выходить, если все газетные киоски заперты либо разбиты? Погружённый в пыл творчества он этого не заметил…
При совсем близких взрывах здание подпрыгивало и, с прощальным звяком, роняли окна на пол осколки своего стекла. Я сгребал их веником и подсоблял Рашиду забивать пустые оконные рамы виниловой плёнкой из запасов завхоза. От сторожа разило винищем и он матерно жаловался своему молотку на уборщиц, которые совсем перестали являться для исполнения их служебного долга.
Я молча пропускал мимо ушей его инвективы, потому что не хотелось догадываться в чей огород эти камешки.
Вообще-то от Алазани больше грохота, чем эффективности, кладку стен толщиной в 40 см пробить ей не удавалось. Да, наружную сторону раздолбает, внутри стена пойдёт трещинами, но не насквозь. Ну а если в окно влетит или через балконную дверь, тогда конечно – квартира всмятку, перегородкам не устоять, да и халабуду древне-деревянной застройки разворотит до основания.
Зато по ночам, выйдя за водой, я имел возможность любоваться чарующим зрелищем их полёта—чисто эстетически—жёлтая ленивая комета дугообразно падает из Шуши на город, следом другая (но раз так высоко над головой, точно не в меня), а с земли, навстречу их пламенеющему полёту, торопливо длинные стежки трассирующих очередей из автомата – сбить… Толку никакого, но сюрреализм картинки впечатляет.
А после того, как Степанакерт покинули не только войска особого назначения, но и гарнизон обычной Советской армии, его начали бомбить ракетными установками Град и тут уж ничего не скажешь – мощь. Прямое попадание пары ракет оставило от трёхэтажного крыла горисполкома (где находилась телестудия) невысокие холмики битого камня и запах горелой резины, то ли от от взрывчатки, то ли от погребённой в их нутре аппаратуры…
* * *
Бутыль #8 ~ Смена ракурса ~
Сначала темень не казалась абсолютной, какие-то точечные сполохи торопливо промелькивали по краям её, тёмные, на грани с чернотой, сероватые полосы стационарно устоялись на фоне поля цвета битума, но постепенно вся эта статика с динамикой таяли и, сходя на нет, сменялись сплошной обугленностью, и чем шире я раскрывал глаза, тем больше вливалось в них густой дегтярно аспидной беспросветности. Тишина, казавшаяся совсем недавно—до финального захлопа крышки—такой желанной, начинала давить на перепонки, пеленать плотную тьму саваном безмолвия.
– Аааа! – что есть мочи, в ужасе вскричал я, пытаясь выпутаться, сбрыкнуть вязкий кошмар слепоглухоты, но получилось ещё хуже – вопль заставил осознать, что я ещё и нем вдобавок – крик звучал только лишь во мне, виртуально, не отмечаясь органами слуха, однако звучал ли?
Узник сдвоенной клетки, учетверённой даже – три слоя нерастворимого известняка в скелете раковины и слепоглухонемота, подменившая мешок мантии моллюска.
Жуть ожгла как оголённый провод в 240 вольт, затрясла как чёрт сухую грушу, но дёрганью тоже не доставало места – колени уткнуты в нос, твердь жёсткого дна под левым плечом, правое трётся в шершавую крышку, ног не расправить.
Заточили бесы в таз да тазом и накрыли!
Лишь голове оставлен зазор трахать затылком о стенку, но и этот долбёж без достаточной амплитуды разгона для удачного самоубийства, о котором мечтал Льюис Повел из группы поддержки убийцы Линкольна. Покончить с собой хотя бы как-нибудь, лишь бы не дёргаться в петле на потеху толпы жадной до зрелищ казённых казней… но попыткам мешал мешок удушающе чёрной ткани, натянутый ему на голову, сбивал возможность прицельного выбора долбонуться вдрызг хоть во что-нибудь, садистски смягчал удар – врёшь! не подпортишь нам развлекуху!.
Конечно при мне мой непременный аксессуар – абордажный пистоль с разбитого галеона подвешен на грудь, да только порох вымыло ливнем… постой! но ведь на голове нет смягчающей ткани, там одни только волосы. Вот чего не учли. Просчитались, суки!