Тайна происхождения. Трилогия

А Кейт? Может, внутри?

– Кейт! – позвал Дэвид. Терять все равно нечего. Если внутри кто-то есть, цоканье его трости по металлическому полу слышно было за милю, так что на элемент внезапности рассчитывать не приходится.

Никакого ответа.

Говард пристроился позади него.

Подкравшись к краю входа в камеру, Дэвид заглянул внутрь. Помещение напоминает какой-то центр управления. Или мостик с креслами, выстроившимися вдоль гладких поверхностей – компьютеры? Или нечто более совершенное?

Дэвид двинулся в комнату с предельной осторожностью. Совершил полный оборот, опираясь на трость, как на ось, и зорко озирая в комнате каждый дюйм.

– Ее здесь нет, – резюмировал он. – Но дневник, вся эта история была правдой.

Ступив в комнату, Говард нажал на клавишу выключателя позади себя. Дверь комнаты с шипением закрылась, скользнув справа налево.

– О да, чистейшей правдой.

– Вы читали его? – вгляделся в него Дэвид, смыкая пальцы на рукоятке пистолета, заткнутого за пояс.

Лицо Говарда преобразилось. Обычного доброжелательного выражения как не бывало. Он был доволен, прямо-таки лучился блаженством. И самоуверенностью.

– Да, я читал его. Но не из праздного любопытства. Я знал, о чем там говорится, потому что был там. Я видел все это собственными глазами. Я нанял Патрика Пирса разыскать это место. Я – Мэллори Крейг.

Сидя на узкой пластиковой скамейке, Кейт разглядывала белые стены. Она в какой-то лаборатории или научно-исследовательском комплексе, вот только не догадывается, где именно. Она потерла виски. Боже, как же кружится голова, перед глазами все так и плывет. Где-то над океаном в салон вошел человек и предложил ей бутылку воды. Она отказалась, и тогда он схватил ее, зажав ей рот белой тканью, отчего она почти тотчас впала в беспамятство. Чего ж еще ей было ждать?

Встав, Кейт принялась расхаживать по комнате. В белой двери обнаружилось узкое окошко, но за ним виднелся лишь наружный коридор еще с парой дверей – точь-в-точь таких же, как в ее комнате.

В одну из стен комнаты врезано прямоугольное зеркало, утопленное в стену на пару дюймов. Несомненно, это комната наблюдения – такая же, как имеющиеся в ее лаборатории в Джакарте, только безмерно более жуткая. Кейт вгляделась в зеркало. Есть ли там кто-то, наблюдающий за ней в эту самую секунду?

Развернувшись всем телом к зеркалу, Кейт устремила туда пронзительный взгляд, словно видя таинственного наблюдателя по ту сторону – своего тюремщика.

– Я свое обязательство выполнила. Я здесь. Я хочу видеть своих детей.

– Сообщите нам, чем вы их лечили, – раздался из громкоговорителя голос, приглушенный и искаженный компьютерной обработкой.

Кейт задумалась. Выложив сейчас все, что знает, она напрочь лишится рычагов воздействия.

– Сначала я хочу увидеть их, потом вы их освободите, а уж потом я вам все скажу.

– Вы не в том положении, чтобы торговаться, Кейт.

– Я не согласна. Вам нужно то, что известно мне. Так что показывайте мне детей, или говорить нам не о чем.

Почти минуту ничего не происходило, потом на зеркале сбоку засветился экран. По-видимому, эта часть зеркала представляет собой нечто вроде компьютерного дисплея. На экране крутился видеоролик, показывающий детей, идущих по темному коридору, держась за руки. Кейт подошла ближе к зеркалу, протягивая руку. Перед детьми распахнулись титанические ворота, явившие взору лишь бездонную тьму внутри. Дети вошли в них, и видеоролик застыл на паузе, как только ворота начали закрываться.

– Вы же читали дневник тоннелепроходчика. Вам известно о сооружении в Гибралтаре. Тут аналогичное сооружение в двадцать раз больше. Оно просуществовало здесь, под двумя милями льда, несметное число тысяч лет. Дети внутри него.

Экран в зеркале переключился на крупные планы детей перед тем, как они ступили в ворота. Камера сделала наезд на рюкзаки, висящие у детей на плечах. На них виднелись простые светодиодные цифровые индикаторы, как на будильниках, показывающие ряд цифр. Обратный отсчет.

– В этих рюкзаках дети несут ядерные боеголовки, Кейт. У них осталось менее тридцати минут. Мы можем дезактивировать их дистанционно, но вы должны поведать нам, что вы сделали.

Кейт отступила от зеркала. Это какое-то безумие. Да что за человек мог так поступить с двумя невинными детьми? Доверять этим людям нельзя ни в коем случае. Она ничего им не скажет. Они непременно причинят детям вред, тут уж и сомневаться нечего. Надо подумать.

– Мне нужно время, – пробормотала она.

Изображение рюкзаков исчезло с зеркала.

Прошло пару секунд, и дверь распахнулась. Через порог, как робот, ступил человек в длинном черном плаще и…

Кейт узнала его.

Как такое может быть? Перед глазами пронеслись воспоминания о дорогих обедах, ее смехе, когда он очаровывал ее, озаренные сиянием свечей апартаменты в Сан-Франциско. И день, когда она сказала ему, что беременна – последний раз, когда она его видела… до этой минуты, здесь.

– Ты… – только и смогла выдавить Кейт. И попятилась, когда он промаршировал в комнату. Почувствовала, как уперлась спиной в стену.

– Пора поговорить, Кейт. И зови меня Дорианом Слоуном. А вообще-то давай-ка отбросим эти псевдонимы. Так что Дитер. Дитер Канн.

Дэвид сопровождал взглядом человека, вышагивающего по комнате – человека, известного ему как Говард Киган, директор «Часовой башни», а теперь объявившего себя Мэллори Крейгом.

– Вы лжете. Крейг нанял Пирса почти сотню лет назад.

– Это правда, так оно и было. И мы искали его дневник почти столько же лет. Пирс был чрезвычайно умен. Мы знали, что он переправил дневник Иммару в тридцать восьмом, но не были уверены, что тот попал по назначению. Мне было любопытно, что там говорится, сколько секретов он раскроет. Когда ты читал его, разве не было тебе любопытно, на какую сделку он пошел с нами? Почему мы остались, трудясь во благо Иммари почти двадцать лет спустя после того, как испанская инфлюэнца убила его жену и нерожденное дитя? Как там он это назвал? Своей «сделкой с дьяволом», – расхохотался тот.

Дэвид вытащил пистолет из-за пояса. Надо заставить его говорить еще хоть чуточку подольше.

– В толк не возьму, какое это имеет отношение к вам.

– Правда? А почему же, по-твоему, Пирс согласился работать с нами?

– Иначе вы бы его прикончили.

– Да, но смерти он не боялся. Ты же читал концовку дневника. Он бы принял гибель с распростертыми объятьями, поубивал бы нас всех во блеске славы. Мы отняли у него всё, что он любил. Но его любовь к собственному дитяте была могущественнее, нежели его ненависть. Как я сказал, Патрик Пирс был чрезвычайно умен. Едва выйдя из трубы, он тотчас понял, что это такое. Трубы анабиоза, камеры приостановленной жизнедеятельности… В этом импровизированном госпитале, на складе у нас над головами он пошел на сделку. Он поместит мертвое тело Хелены в одну трубу, а Канн – Дитера, своего умирающего сына, – в другую. Оба стали одержимы медицинскими исследованиями. Оба мечтали о дне, когда смогут открыть трубы и спасти своих возлюбленных. Разумеется, идеи Канна были более радикальными, более расистскими. Он посвятил себя отысканию способа пережить воздействие Колокола. Перевез его в Германию и… об экспериментах ты уже знаешь. Нам было известно, что Пирс работает против нас, что-то затевает. В тридцать восьмом году, накануне своей экспедиции, Канн приказал своим штурмовикам схватить Пирса и поместить его в трубу.