Красный блокчейн

Хунбиш кивнул. Надел футболку. Попрощался со всеми и, придерживая у щеки пакет со льдом, вышел на улицу. Возвращаться в хостел не хотелось.

Он пошёл влево вдоль проспекта, рассеянно глядя на вскрытую плитку тротуара и накиданные вповал алые пластиковые трубы. День приближался к своему исходу, и за крышами домов уже затаился в ожидании своего времени выхода сумрак.

То, что он видел – что это было? Видение было вполне отчётливым. Несмотря на обстоятельства его возникновения и некоторые детали внутри себя. «Завтра в двадцать три сорок пять», – сказал он себе, чтобы получше запомнить.

Сразу за домом обнаружилась калитка. Видимо, в тот самый парк, деревья которого были видны из башни тату-студии. Он отодвинул скрипнувшую дверь и прошёл в парк. Указатель приглашал посетить детскую площадки или прокат, но он медленным прогулочным шагом направился по алее, обрамлённой деревьями.

Слева оказался дикий овраг, заросший беспорядочно натыканными кустами. – «Почему вот так не было у нас, в Сайншанде? – грустно подумал он. – Сколько бы игр можно было придумать вместе с Бага и Турганом… С Муной».

Справа всё так же гудел пыльный и жаркий проспект, контрастируя с этой буйной растительностью.

Ещё одни указатель извещал, каким образом можно пройти к беседке 800-летия Москвы, или же к летнему домику графа Орлова XVIII века. Под ногами его был оранжевый песок, которым присыпали асфальт. Хунбиш присел на корточки, пропустил песчинки через пальцы. Знакомое ощущение.

Он двинулся в глубину парка. Оказался на аллее, уставленной гипсовыми кадками цветов. Аллея привела к монументу. Под ним на лавочке загорал коричневый дряблый мужчина в стрингах. Рядом рабочие сажали клумбы. Бледно-жёлтые бабочки гонялись друг за другом. На другой скамейке расположилась парочка: он сидит в телефоне, она откинула голову ему на колени, и тоже что-то скроллит в такой неудобной позе.

Он пересёк детскую площадку с брутальными инсталляциями: цельные брёвна, жестяные трубы для катания. Под ногами мягко пружинила стружка. Овраги по левую руку приобрели совсем угрожающие размеры, и тут Хунбиш уткнулся в пруд, забранный бетонными парапетами. На неподвижной воде пруда кто-то разместил конуру. Она была установлена на деревянном постаменте. Хунбиш немного постоял, недоумевая, кому предназначен этот крошечный домик, а потом спустился вниз по крутому оврагу, из которого лезли щупальца корней.

Он наконец оторвал от щеки пакет со льдом. Под глазом пульсировало, но в целом было терпимо. Спустился по лестнице. Кусты раздвинулись, и перед ним раскрылась река. Он остановился, глядя на далёкие гладкие волны. Ниже был асфальт, по которому то и дело проносились велосипедисты. Хунбиш перешёл дорогу. К реке порогами уходило русло, и по нему тёк небольшой ручей. Он начинался в нише, в которой суровый дедуля купал свою собаку. На набережной внизу виднелись статуи двух рыбаков с вырывающейся добычей. Он хотел спуститься к ним по широким ступеням.

И тут понял, что стоит рядом с ней. С той самой пловчихой с фотографии.

Она была в метре от него. Возвышалась над нишей с водой, где только что плескалась собака. Пловчиха отвела руки назад. На лице её было внимание: не пропустить бы выстрел стартового пистолета. Пальцы ног цепко захватили стартовую тумбу. Постамент под ней завершался меандром в виде бесконечно сворачивающейся волны.

Хунбиш сделал шаг. Потрогал икру пловчихи. Ощутил неровности краски. На чёрной тумбе под ногами пловчихи кто-то написал мелкими, но вполне разборчивыми буквами: «4 Нуга-усан».

Рассудительный стремится к отсутствию страданий, а не к наслаждению.

Аристотель

Вари с Илюшей уже не было. Они съехали. И к лучшему. Солнце за окном негостеприимно выжигало пыльный двор.

Назначенная на ночь встреча каким-то образом заранее обесценила весь день, который только ещё начинался. Нужно было просто его прожить, сделать промотку – так, чтобы наконец наступило ожидаемое время.

Хунбиш не мог найти себе места. Расхаживал по своей комнатушке в хостеле. Вышел на улицу. Заглянул в продуктовый магазин, снова удивившись непропорциональному обилию фруктов и овощей, а потом вышел без покупок. Зашёл в аптеку. Купил там бепантен. Зачем-то завернул на обратном пути в хозяйственный. Побродил между высоченных полок, вспомнил вчерашние слова мастера, и приобрёл упаковочную плёнку, чтобы перевязать руку.

Вернулся к себе. Промыл в раковине тату, стараясь касаться кожи только кончиками пальцев – чтобы не тревожить место надписи. Промокнул. Намазал. Завернул в плёнку, поднимая руку. Долго с этим провозился – было неудобно разматывать катушку одной рукой. Хорошо было бы попросить кого-нибудь помочь, конечно. Хунбиш справился сам.

Заставил себя заварить большое ведро лапши с говядиной. Не спеша поел. Понял, что больше не может находиться в таком режиме ожидания – всё пропиталось каким-то тягостным мороком, и время словно бы специально не желало двигаться к нужным цифрам на часах. Нужно было идти куда-нибудь. Неважно, куда. Просто двигаться.

Он шёл по московским улицам пешком. Времени в запасе было много. Наступил поздний час пик, когда главные пробки уже помаленьку начали рассасываться, но всё равно на дорогах стоял густой гул.

Зашёл в парк. Там на лошади катали девочку. Она гордо смотрела свысока на гуляющих с колясками мамаш, пыхтящих бегунов, лавирующих между людьми самокатчиков. Мимо проехал грузовичок, забитый спилами деревьев. В закутке между деревьев стояли полукругом старушки, держа перед животом руки с растопыренными пальцами – собирали энергию, глядя на молодого улыбчивого ведущего.

Хунбиш сел на скамейку. Достал телефон. Рядом пропрыгала белка. Хунбиш залез в карман, и белка остановилась. С одной стороны пасти у неё вверх торчал неестественно длинный клык. Белка не выглядела милой. В кармане у Хунбиша не нашлось ничего съедобного, и он показал ей пустые руки. Белка двумя прыжками оказалась у дерева, растопырила лапы, закрепилась, и быстро поднялась наверх по стволу. Перевернулась вверх ногами, замерла и стала косить на Хунбиша. Потом сделала кое-что странное: резко и угрожающе качнулась на него, вытянула губы дудочкой, отчего её нос сморщился, и зарычала – натурально, как медведь. Грудным рыком. Вибрирующим. Только негромко. Выглядело это страшновато. Хунбиш отвернулся.

Рядом села девушка, не поглядев в его сторону. Хунбиш хотел заговорить с ней, но не знал, как это сделать. Он начал листать телефон, а потом решился:

– Здесь белка, – сказал он. – Вот на этом дереве. Она рычит.

Девушка никак не отреагировала. Хунбиш видел, что она сидит с наушниками в ушах. Но она, без всяких сомнений, должна была заметить его движение. Хотя бы боковым зрением. Значит, просто не нисходит.

На Хунбиша влажной тяжёлой тряпкой опустилась тоска. Ему захотелось вернуться в свой, понятный и простой мир. Мир песка и земли.

Земли.

Это там, где короткая жёлтая трава, пробившаяся через плоские сланцевые пластины камней, которые звенят тонким чугунным звуком, когда их пинаешь. Там, где красный песок. Где рассыпчатые дюны с острым хребтом, через который, пыля, льётся и беззвучно поёт песочный ветер. В этом мире – тишина. Она – как пустой контейнер, нехотя наполняемый ветром и пылью. И только там, в высоте, в белом далёком небе лениво и одновременно настороженно нарезает круги рыжешеий ягнятник.

Хунбиш встал. Купил мороженое, сделал три размеренных круга по парку. Оставалось ещё два часа до назначенного времени. Выставил на навигаторе маршрут. Если идти не торопясь, то он будет на месте примерно в полдвенадцатого. Самое то.

На Патрики он пришёл в одиннадцать десять. Сел на траву у пруда и стал смотреть на дрожащее отражение освещённой беседки. За спиной, на лавочках, кто-то разговаривал о чепухе: диете для собаки, записи через третьих знакомых к известному нутрициологу и планах на август. Может быть, не будет для вас никакого августа, – неожиданно для себя подумал Хунбиш.