Мрачные сказки

– Вы частный детектив? – спрашивает кассирша, выбивая пальцем из пачки сигарету.

– Нет.

Я почесываю бороду; мне делается слишком жарко в этом маленьком магазинчике, ставшем вдруг тесным и душным.

– Тогда зачем вы приехали сюда зимой и расспрашиваете о той женщине? Вы ее хахаль или приятель?

Я трясу головой; в глазах мелькают вспышки, появляется резь – та самая, хорошо знакомая боль, что пытается увлечь меня в прошлое. Я подбираюсь к Мэгги все ближе. Я это чувствую!

Губы кассирши вытягиваются в строгую линию; похоже, она заметила, что мне не по себе. Я поспешно отступаю от прилавка, не дожидаясь, когда она поинтересуется, в чем дело.

– Спасибо, что уделили мне время, – сопровождаю я свою благодарность легким кивком.

Рот женщины остается открытым, как пасть дикого зверя, ждущего корма. Она не сводит с меня взгляда, пока я ретируюсь к двери и выныриваю из магазина на улицу.

Порыв холодного воздуха приносит мне странное облегчение. Снег и ветер остужают перегревшуюся плоть. Но в висках все еще стучит, а затылок ломит от острой потребности в кофе и сне и от свербящей уверенности: цель близка. Эта бензоколонка была последним местом, где Мэгги Сент-Джеймс видели перед исчезновением, и звон в ушах сигнализирует мне: я на верном пути.

Снова сев в пикап, я прижимаю руку к виску. Мне не помешали бы сейчас горсть аспирина да мягкая постель, не пахнущая дешевой прачечной замшелого мотеля. А еще – тепло чего-то знакомого, чего-то, что уже позабыл. Быть может, старой жизни?

Да, так и есть: я испытываю острую потребность в том, что давным-давно утратил. Потребность в нормальной, размеренной жизни без той адской, мучительной боли, что живет внутри меня и разъедает.

Колеса пикапа прокручиваются на льду, дворники шаркают по лобовому стеклу, я выруливаю с парковки обратно на дорогу. В зеркале заднего вида отражается лицо кассирши, наблюдающей за мной сквозь стеклянную стену минимаркета; неоновый свет окрашивает его в неестественный голубоватый оттенок. А в моей голове мелькает вопрос: не это ли лицо видела и Мэгги Сент-Джеймс, отъезжая от заправки пять лет назад? Может такая же дрожь пробегала по ее спине?

Мэгги понимала, что скоро исчезнет?

Передние фары пикапа прорезают темноту лишь на несколько ярдов вперед, освещая обледеневшее дорожное полотно, похожее на чернеющую под безлунным небом реку, и отбрасывая желтоватые блики на согбенные под снегом деревья.

Примерно час я еду по той же дороге, по которой следовала Мэгги, мимо хаотично рассеянных ветхих домишек. И за это время мне попалась всего одна машина, промчавшаяся в обратном направлении. Наконец за высокими, стоящими, как часовые, соснами и снежными валами на обочине проглядывает красный амбар. Вернее, то, что от него осталось.

Кассирша с заправки была права – его левая стена полностью обвалилась, и куча сломанных досок, щепок и старых гвоздей теперь погребена под снегом. Но металлический флюгер все еще венчает острие крыши, а подвижные части постройки удерживаются на месте, скованные морозом или ржавчиной. Именно этот амбар я видел на сделанной полицейскими фотографии, которую мне показали родители Мэгги. Но на переднем плане того снимка был запечатлен и светло-зеленый четырехдверный «Вольво» новейшей модели – автомобиль их дочери. Она припарковалась на бровке дороги, покинула салон с водительского сиденья, забрала с собой сумочку и мобильник, а затем… исчезла.

Притормозив, я съезжаю на обочину и останавливаюсь на том же самом месте, что и Мэгги. Она была здесь в середине лета, когда на деревьях зеленела здоровая и свежая листва, над головой бодряще и ослепительно сияло солнце, которое, должно быть, хорошо прогрело автомобиль. Наверное, Мэгги опустила стекла и вдохнула сладкий запах полевых цветов и кустиков толокнянки, выстилавших кювет. Возможно, она – еще сидя в машине – на мгновение прикрыла глаза, взвешивая свои возможности и варианты. И, быть может, даже прокрутила в памяти все то, что привело ее в это место: обрывки прошлого, фрагментарные события из жизни, которые воскрешаются в памяти и завладевают твоим вниманием лишь в такие – поворотные – моменты.

Мэгги придумывала в голове историю под стать тем сказкам, что уже написала. Только теперь это была ее собственная история, с еще не сочиненной концовкой. Или с уже предугаданной?

Перед моими глазами – горная дорога, резко заворачивающая влево, и одинокий домик. Единственный на несколько милей в округе, он стоит, спрятавшись за соснами; и лампочка на крыльце высвечивает серую входную дверь. Здесь живут мистер и миссис Александеры. В этом приземистом одноэтажном домишке они провели сорок три года – большую часть своей жизни – и были в нем, когда полицейские обнаружили автомобиль Мэгги. Дознаватели потратили много времени на допросы Александеров. Судя по полицейскому отчету, мистер Александер явно попал под подозрение следователей, которые даже перекопали весь задний двор в поисках улик: бедренной кости, сережки, любых доказательств того, что Мэгги нашла свою погибель именно здесь. По одной из версий полиции, машина Мэгги сломалась (хотя завелась она сразу, как только подъехал тягач для буксировки); в надежде на приют и помощь молодая женщина постучалась в дом Александеров. Но вместо этого мистер Александер затащил ее в свой гараж, запятнанный каплями крови. Правда, впоследствии выяснилось, что это кровь грызунов: мистер Александер обрывал страдания мышей, угодивших в мышеловку, увесистым молотком. Однако мнение полицейских не изменилось; для них он остался главным – и единственным – подозреваемым.

В деле Сент-Джеймс не было множества зацепок, и местные следаки, истоптавшие этот участок дороги вдоль и поперек, никуда не продвинулись. Такие дела зачастую не раскрываются, повисают «глухарями». Чем больше времени проходит, тем меньше шансов их раскрыть. Без тела, без следов крови или признаков борьбы… Быть может, Мэгги Сент-Джеймс просто решила исчезнуть, как предположила кассирша с заправки. И преступления в этом действительно нет…

Сунув руку в рюкзак на пассажирском сиденье, я достаю крошечный серебряный амулет. В ушах усиливается звон. Амулет выполнен в виде миниатюрной книги с узким корешком и тонкими металлическими страницами; по размеру он не больше ногтя на моем мизинце. Эту вещицу мне отдали родители Мэгги, объяснив, что дочь носила ее на цепочке, которую никогда не снимала. На цепочке было пять амулетов-подвесок – пять крошечных серебряных книжечек (по числу книг цикла «Лисий Хвост»). И на каждой подвеске был выгравирован номер. На той, что лежит в моей ладони, значится цифра 3.

Этот амулет – единственный намек на возможную борьбу – полицейские нашли в нескольких футах от багажника «Вольво». Кто-то мог силой вытаскивать девушку из машины, а она сопротивлялась как могла – брыкалась, лягалась, царапалась. И во время драки подвеска слетела с цепочки и упала на гравий дорожной обочины. Но никаких улик в подтверждение этой версии найдено не было. Ни волос, ни сломанных ногтей, ни волокон ткани. Ничего…

Амулет очень легкий, почти невесомый. Закрыв глаза, я сжимаю подвеску в руке, ощущаю ее острые уголки и представляю, как она, стиснутая четырьмя другими схожими амулетами, свешивалась с серебряной цепочки Мэгги – в ауре тепла, исходившего от ее груди. Воздух вокруг меня начинает вибрировать: уши закладывает, горло сдавливает. Еще миг – и я сижу в зеленом «Вольво» Мэгги, в точности так, как сидела она, и ленивый летний ветерок просачивается в открытое окно внутрь салона.

Приемник включен; по радио транслируют старую кантри-песню в исполнении Уэйлона Дженнингса: «Она славная, добрая женщина. Полюбила мужчину, охочего до развлечений. И продолжает его любить, хотя и пребывает в недоумении – по причине его поведения». Музыка разносится из трескучих динамиков, вырывается из салона наружу в открытые окна; и с ней вместе из глубинных недр моего сознания на поверхность всплывает воспоминание. Только принадлежит оно не мне и походит на слайд-шоу из искаженных, деформированных образов-изображений со старой кинопленки, воспроизводимой барахлящим проектором.