Страница 1 из 19

Мрачные сказки

Эрншоу Ши

Ши Эрншоу

Мрачные сказки

В этом мире всегда есть опасность

для тех, кто ее боится.

Shea Ernshaw

A HISTORY OF WILD PLACES

Перевод с английского Ирины Павловой

Оригинальное название: A History of Wild Places Text Copyright

Отрывок из книги первой в цикле «Элоиза и Лисий Хвост»

Загадочный лис хитрыми зелеными глазами впился в окно Элоизиной спальни. Была среда, солнце уже опустилось за ели, о чем-то тихо шептавшиеся с соснами. И Элоизе давно пора было спать, но девочка все думала и думала о лесе. А еще о крепости с односкатным навесом, которую она с младшим братиком соорудила у основания сосны: насколько прочно их убежище? Выдержит ли сильные снежные бури?

А те зеленые глаза за стеклом… Они, конечно же, ей снились. Как и снежинки, что кружились в хороводе за окном, припорашивая острую рыжую мордочку. Лисы редко забредали так далеко в горы. Впрочем, сны Элоизе теперь снились нечасто. Она больше не видела ярких и четких образов, когда спала. Мир красочных детских грез как будто стал закрытым для нее. Скудные сновидения поражали своей странностью. И даже ночные кошмары случались редко.

Часть первая

Амбар

Смерть обычно оставляет следы, маленькие частицы прошлого, отчаянно цепляющиеся за настоящее, оседающие, прилипающие, окропляющие его мелкими крапинками. Один-единственный каштановый волос с медным отливом – с корнем вырванный из черепа, застрявший в дверной петле или стиснутый похолодевшими, сжатыми в кулак пальцами. Капля крови или крошечный кусочек содранной кожи, небрежно забытые в раковине ванной комнаты, которые следовало смыть или стереть.

Подсказками служат и личные вещи: браслет со сломанной застежкой, оброненный в красный суглинок; ботинок, слетевший с ноги во время борьбы и придавленный задней шиной грузовика; контактная линза, выпавшая из глаза, когда ее владелец отчаянно звал на помощь в темной лесной глухомани, где его некому было услышать…

Эти артефакты рассказывают мне о том, где находилась та или иная жертва. И о ее последних шагах и действиях. Только не так, как вы, возможно, подумали.

Прошлое пронзает меня всего, образы отражаются на роговицах, демонстрируя напряжение и ужас, искажавшие лица пропавших. Тех, кто исчез. Ушел из дома и так и не вернулся. Сцены сменяются перед глазами в четкой последовательности – как слайды или кадры старого черно-белого фильма в театре Никеля.

Это поистине ужасный дар – брать в руки предмет и видеть его прежнего владельца, наблюдать его последние минуты и ощущать, как твое тело отзывается на них дрожью и содроганием, словно ты в тот момент находился с ним рядом, был свидетелем мрачного, чудовищного окончания человеческой жизни. Увы, подобные вещи, точнее способности, вернуть дарителю невозможно.

Падая на лобовое стекло, снежинки покрывают его тончайшей наледью, похожей на изящное белое кружево. Печка в пикапе отказала еще три дня назад, и руки дрожат даже в карманах утепленной куртки. Я остановился у заправки «Тимбер-Крик», рядом с минимаркетом – крошечным, освещенным неоновыми огнями магазинчиком на окраине безымянного горного поселка. Напряженно всматриваюсь вперед. Но все, что мне позволяет разглядеть порывистая снежная круговерть, – это скопление домиков, утопающих в куще скрученных пушистых сосен, да несколько лавчонок, давным-давно заколоченных досками. Работают лишь небольшая пожарная часть, служба эвакуации автомобилей и бензоколонка. Вывеска над кучей дров перед ней гласит: «5 ДОЛЛАРОВ ЗА ВЯЗАНКУ, САМООБСЛУЖИВАНИЕ». Ниже, уже мельче, приписано: «Лучшая цена на всей горе». Этот поселок – не более чем ничтожный нарост, рискующий в любой момент оказаться снесенным с лица земли сильным ветром или неудержимым лесным пожаром.

Распахнув дверцу пикапа, под тягучий скрип застонавших на холоде ржавых петель я выхожу из машины в беззвездную ночь. И пока пересекаю парковку, мои ботинки оставляют в двухдюймовом слое выпавшего снега глубокие отпечатки; уши и ноздри успевают окоченеть на морозном воздухе, а каждый выдох превращается в белое облачко.

Но едва открываю дверь минимаркета, меня окутывает волна теплого спертого воздуха, пропитанного запахами моторных масел и пригоревших корн-догов. На мгновение я даже испытываю головокружение, а придя в себя, пробегаю глазами полки. На них царит почти апокалиптическое запустение. Единичные товары на запыленных поверхностях – явно зачерствевшие батоны, печенье «Поп-тартс» и крошечные коробочки хлопьев в дорогу, все со старомодными и выцветшими логотипами – походят на реквизиты из другой эпохи, собранные для киносъемок. В жужжащем у дальней стены кулере сиротливо ютятся банки с пивом, тетрапаки с молоком и энергетики.

Это место не призрачное (с чем я привык сталкиваться). Оно, словно парализованное, застыло во времени. За прилавком, угнездившись на табурете под вызывающими головную боль люминесцентными лампами, сидит женщина с волосами, пестрящими серыми прядками, с еще более серой кожей. Она барабанит пальцами по деревянной столешнице – словно постукивает по пачке сигарет. Я направляюсь через магазин прямиком к ней.

Слева от кассового аппарата стоит кофеварка, покрытая толстенным слоем пыли; меня так и подмывает взять из пирамидки бумажный стаканчик и наполнить его застоявшейся и, скорее всего, едва теплой жидкостью. Но меня удерживает подозрение: как бы этот кофе на вкус не оказался таким, каким выглядит. А выглядит он как отработанное машинное масло. В итоге – стиснув кулаки в карманах куртки и ощущая, как к кончикам пальцев снова приливает согревшаяся кровь, – я позволяю своему взгляду вернуться к женщине, продавщице и кассирше в одном лице.

Она смотрит на меня с тем нервным нетерпением, за которым зачастую скрывается подозрительность. Мне хорошо знаком такой взгляд. Я этой женщине не понравился сразу. Отросшая за последний месяц борода совершенно не украшает мою физиономию. Она не только старит меня лет на десять, но и придает неухоженный, запущенный вид шелудивого бездомного пса. Я даже после душа похожу на дикаря-бродягу – того, кому не следует доверять.

Стараясь показаться неконфликтным и безобидным, я улыбаюсь кассирше; как будто ее может переубедить оскал моих крепких зубов. Нет, не переубеждает. Угрюмое лицо незнакомки только мрачнеет.

– Добрый вечер, – начинаю я, но голос звучит грубо и дребезжит от волнения – сказывается недосып.

Кассирша не произносит ни слова, лишь сосредоточивает на мне цепкий взгляд. Может, ждет, что я потребую деньги из кассы?

– Вы не слышали о женщине по имени Мэгги Сент-Джеймс? – спрашиваю я.

Когда-то у меня отлично получалось вызывать к себе доверие людей таким способом – сообщая им детали, которые они бы никогда не раскрыли полиции, демонстрируя осведомленность в том, что хранила их память. Однако этот дар давно исчез, словно в воду канул.

Мне удается вызвать интерес кассирши. Она фыркает, и из ее пор выделяется запах сигаретного дыма. Солоноватый, пепельный душок напоминает мне о деле трехлетней давности – поиске в Огайо пропавшего мальчика. Мне удалось разыскать ребенка; он прятался в заброшенном двухэтажном доме за запустелой стоянкой для автоприцепов. И стены в том доме имели похожий душок – запах соли и дыма, такой стойкий, словно его источали нарциссы и папоротники на обоях.

– Здесь все слышали о Мэгги Сент-Джеймс, – наморщив курносый нос и выпучив на меня пожелтевшие от никотина белки глаз, отвечает женщина (не слишком приветливо). – Вы из газеты?