Глазами пришельца

— Смотри, как туман быстро движется, — указал Рад на дальние горы, которые только что накрылись водяной дымкой.

— Это не туман, — посмотрел в указанном направлении Василий. — Это дождик сюда бежит. Надо спешить, а то и нас догонит.

Утро понеслось навстречу, резкой прохладой расчёсывая волосы и проникая под штурмовки. Ещё один поворот. И вот уже потянулась серая трасса, с отяжелевшей от росы пылью. Василий притормозил возле дома Лежнёвых, с надеждой посмотрел на окна. Но ни одна занавесочка не шевельнулась. Попрощавшись, умчался прочь. И как только рёв мотоцикла затих, новые звуки окружили Рада. Это были звуки просыпающейся деревни. Мычание коров перемешивалось с призывным пением петухов. Лай собак, то лениво-предупреждающий, то яростно-пугающий, несся вслед удаляющемуся мотоциклу. Где-то блажили голодные поросята.

Рад открыл калитку. На крыльце поджидал хозяйский кот Тишка. Потянувшись, продемонстрировал блестящую чёрную шерсть на спине и пушистую белую — на груди.

— А я про тебя не забыл, — Рад достал из кармана штурмовки серебристого карася. — Держи!

Тишка стремительно вонзил зубы в рыбу. Миролюбивое мурлыканье сменилось грозным рычанием. Хвост дёрнулся из стороны в сторону, глаза подозрительно стрельнули в сторону кирзовых сапог. И в следующее мгновение Тишка исчез с добычей в угольной стайке. И тут же первые капли дождя разбились о землю.

Бегство

Самолёт вынырнул из нависших над Саянами облаков и стал заходить на посадку. Глаза у Вити загорелись. Он часто наблюдал за самолётами, но летать до сегодняшнего дня не доводилось. И вот уже ЯК-40 бежит по взлётной полосе. Многочисленные пассажиры столпились у стеклянной двери, ведущей на поле. Витя отпустил руку мамы и подбежал к учителю.

— Родион Родионович! — сказал взволнованно. — Я хочу сказать, что очень люблю вас! И не боюсь операции. Буду держаться мужчиной!

— Я обязательно приду навестить тебя в больнице, — пообещал растроганный Рад и пожал маленькую ладошку.

— Правда, придёте? — расцвёл от счастья мальчик.

— Приду. Я как раз собираюсь в Красноярск.

— Я буду ждать! — Витя вернулся к маме и, пока стюардесса вела их к трапу самолёта, несколько раз оглянулся, выискивая в толпе провожающих любимого учителя.

Рад не спешил занять место в автобусе, терпеливо ожидавшем прибывших пассажиров. Смотрел, как самолёт взмыл в небо и скрылся в облаках, которые по мере того, как спускались с гор, всё ниже прижимались к земле. Они несли очередной дождь жителям лугановского района. Пасмурная погода третий день хмурила небо, упорно закрывая солнце, которое ещё с утра урывками пробивалось к пропитанной влагой земле, но ближе к обеду окончательно пряталось за свинцовыми занавесками. Дождь падал на землю во второй половине дня. То мелкий, нудный по-осеннему, то неожиданно сильный, грозовой, взбивающий огороды сельчан и делающий мутными окрестные речушки.

Водитель автобуса предупредительно посигналил, и Рад поспешил на посадку. Перспектива идти пешком до посёлка, да ещё наверняка попасть под дождь не прельщала. И вскоре уже наблюдал за разразившимся ливнем из окна учительской.

— Погода не балует, но она почти всегда такая в это время года, — в учительскую вошла Светлана Алексеевна. — О чём задумались, Родион Родионович?

— О дальнейшей судьбе, — сказал откровенно Рад.

— Да, тут есть над чем подумать, — согласилась директриса. — Будете продолжать учить детей, или у вас другие планы?

— Наверное, учительствовать больше не буду, — задумчиво сказал Рад. — Поищу другую работу.

— Поищите. В нашем обществе право на труд гарантировано, так что без работы не останетесь. Было бы желание, — Светлана Алексеевна протянула Раду большой самодельный конверт.

— Что это?

— Сюрприз. С сегодняшнего дня вы уволены. Становитесь вольной птицей. Можете претворять свои мечты в действительность. Здесь документы и деньги. Честно заработанные.

— Но я ещё не подписывал обходного листа, — несколько растерялся Рад.

— Эту формальность я сделала за вас, — махнула рукой Светлана Алексеевна. — В знак благодарности за всё, что вы сделали для нашей школы.

— Не так уж много и сделал.

— Не скромничайте. Вы заложили мощный фундамент для физического воспитания учеников. Я сделаю всё возможное, а может быть, и невозможное, чтобы продолжить ваше дело. А если захотите вернуться, то, как в песне поётся, для вас всегда открыта в школу дверь, — последние слова директрисы прозвучали не совсем искренне, и она, будто бы поперхнувшись, кашлянула в кулак. — К сожалению, мы не поняли друг друга. Возможно, различие в возрасте и в воспитании. Разные взгляды на жизнь.

— Спасибо, Светлана Алексеевна, — Рад грустно улыбнулся. — Это значит, что меня не желают видеть на выпускном вечере?

— Нет, нет! — директриса для большей убедительности отрицательно мотнула головой. — Я уже много лет провожаю ребят во взрослую жизнь. Словно частицу сердца каждый раз отдаю. И в ответ всегда слышу слова благодарности. Ребята очень полюбили вас. К сожалению, а может и справедливо, в наших разногласиях они заняли вашу сторону. И знаете, я ревную. Ревную, но умоляю вас прийти. Не хочу, чтобы на меня смотрели враждебно на выпускном балу. Вы обязательно придёте. И будете улыбаться. И я буду улыбаться и плакать. Такова моя роль. Это надо не мне и не вам. Это надо ребятам. Этот вечер должен остаться в их памяти на всю жизнь. Светлым пятном, без какого-либо горького осадка.

— Я всё понимаю, — Рад через силу улыбнулся. — И я приду на вечер.

— Вот и договорились, — свободно вздохнула директриса. — А сейчас идите и отдохните, как следует. Время есть. Впереди ещё один экзамен. Кстати, коллеги хотят устроить вам своеобразные проводы. Вы умеете нравиться людям.

— Как выяснилось, не всем, — печально заметил Рад.

— Мне вы тоже симпатичны, — призналась Светлана Алексеевна.

— Зачем же тогда записали наш разговор на магнитофон? — обезоруживающе улыбнулся Рад.

Директриса замерла, изумлённо раскрыв глаза.

— Кто вам сказал, что я записывала? — наконец смогла спросить.

— Никто. Я слышал звук работающего магнитофона в ящике вашего стола.

— А я не слышала, — озадаченно сказала директриса.

— У меня острый слух, — скромно сказал Рад.

— Вам бы подошла роль шпиона, — Светлана Алексеевна, недовольная, что её уличили ещё в одном неблаговидном поступке, решительно направилась к двери.

— И всё-таки, вы не ответили на мой вопрос! — чуть ли не крикнул вслед Рад.

— Ответ вы узнаете скоро, — пообещала Светлана Алексеевна. — Возможно, даже сегодня, в течение дня.

Дверь хлопнула. И Раду осталось только гадать, что означают слова директрисы.

***

— Вот и всё, — Рад накрыл Веру простынёй. — Вы отлично справляетесь. Только массаж надо проводить более интенсивно и, если так можно выразиться, грубее. Простым поглаживанием тут не поможешь.

— Я буду делать так, как вы скажете, — заверила мама девочки.

— И нажимайте на точки сильнее, — продолжал давать наставления Рад. — Даже если Вера будет стонать. Есть у неё одна нехорошая черта. Любит изображать боль. Притворяется, одним словом. Я правду говорю, Вера?

— Да, — смело призналась девочка. Она завернулась в простыню и перевернулась на спину.

— И упражнения делайте каждый день.

— Может, и массаж продолжать делать? — мама умоляюще сложила руки.

— Нет, нужен перерыв, — категорически сказал Рад. — Минимум полтора месяца. Потом пятнадцать сеансов и снова перерыв.

— Я всё записала, — вздохнула мама. — Только боюсь, у меня не получится так же хорошо, как у вас.

— Всё у вас получится! — Рад встал. — Я пойду. Возможно, мы больше не увидимся.

— Не пообедаете с нами?

— Нет, дела, дела.

— Мы так благодарны вам, — мама засуетилась и неловко сунула в руки учителя пакет. — Вот возьмите.

— Что это?

— Деньги, — мама опустила голову. — Здесь не так уж и много. Вы заслуживаете большего.