Светлейший князь 2

В устье Золотой сержант Леонов еще летом поставил сторожевой пост, срубив небольшую избенку, возле которой мы встали на привал.

До Енисея мы шли еще четыре дня. Дозорная тропа была достаточно наезжена, но нас шел целый караван, да и наступившая зима не способствовала быстрому продвижению. Местами в ложбинках снега оказывалось неожиданно много. По ночам температура падала до минус десяти и останавливаться на ночную стоянку надо было основательно, разводить костры и всю ночь поддерживать огонь.

После второго дня я с Ванчей и следопытами ушли вперед, опередив в итоге наш караван на один дневной переход. Перед устьем реки берега Уса одеваются в хорошие сосновые леса. Найдя подходящее место, мы срубили четыре сосны и крепко скрепив их досками, перекинули наше сооружение через Ус. Когда подошел весь караван, по нашему мостику можно было осторожно перейти на другой берег реки.

Разведя на обеих берегах костры и изготовив несколько десятков факелов, мы работали всю ночь, укрепляя и расширяя наш мост. Утром Ванча, Леонов, Осип, разведчики-староверцы и я со своими камердинерами, осторожно переведя по мосту своих лошадей, направились вниз по Енисею. Остальные под руководством Лонгина остались доделывать мост.

В этих местах я никогда не был и считал их непролазными. Крутые подъемы, ущелья, болота, буреломом, пройти вдоль Енисея нельзя, местами горы вплотную подходят к нему. Но Ванча уверенно шел вперед и к полудню мы вышли к окрестностям Джимовой горы. Сделав короткий привал, мы преодолели распадок Джимальского лога и вышли к какому-то безвестному ручью, текущему на север.

Ванча махнул рукой вдоль ручья и радостно сказал:

— Григорий Иванович, до Каракерема рукой подать. Их лагерь в том месте, где ручей в речку впадает, — заметив мое недоверие, Ванча повернулся к староверцам, едущим сзади него. — Я всё время с ними разговаривал, заставил их целых три раза описать место их лагеря и как они шли. — Ванча натянул поводья, останавливая свою лошадь.— Не сомневайтесь, Григорий Иванович, правильно идем. К вечеру найдем их.

Я собирался подать сигнал остановки на привал. Но наши староверцы так на меня посмотрели, что я решил немного повременить. А вскорости мы почувствовали запах дыма и примерно через час с высоты склона распадка, по которому протекал ручей, мы увидели лагерь староверцев.

Глава 8

Мы остановились и староверцы вместе с сержантом Леоновым поехали к своим. Он вернулся очень быстро, мы только-только успели разбить лагерь.

— Беда, ваша светлость, — в этот момент подбежал запыхавшийся староверец Стрельцов. Леонов толкнул его вперед. — Сам говори.

— Ваша светлость, пока мы ходили тут начались болезни. А потом в лесу на мужиков напали на медведи и троих потрепали изрядно, — еще мгновение и староверец начнет плакать. — Один отлежался, а двое помрут видать. — Стрельцов замолчал, его остановившийся взгляд смотрел куда-то вверх. — Брат мой Федька помирает.

Леонов кашлянул.

— Они народ собрать успели. Все согласны. Подписываются сейчас, ежели кто не подпишется, — сержант еще раз кашлянул, — решили пусть остается здесь.

В лагере староверцев я с Осипом, Леоновым, Ванчей, Прохором и Митрофаном спустились практически уже в темноте. Положение староверцев было просто отчаянное. Разведчики ушли в поиск когда еще основная часть староверцев была на северном берегу Каракерема. А потом они умудрились потерять самое ценное, почти все запасы провианта. Случилось просто невероятное.

Когда все люди перешли на южный берег небольшой таежной речушки, на десяток староверцев, оставшихся с обозом на другом берегу, внезапно напали целых три медведя. Невероятно, три огромных медведя вместе. В итоге, трое раненых и потеря почти всего провианта, оружия и части инструментов. Староверцы вырыли землянки и кое-как в них ютились. Быстро начал приближаться голод, а самое главное, двое раненых умирали.

Ситуация действительно была печальной, у одного мужика инфицированная рана левого плеча, а у второго всё еще хуже: передняя брюшная стенка разорвана в правой подвздошной области, а в ране я явственно видел уже инфицированные петли кишечника. Почему раненый еще жив мне было совершенно не понятно.

Шансов помочь несчастному минус сто. Я уже хотел сказать свое мнение Стрельцову, а погибающий раненый и был его братом, как внезапно боковым зрением увидел какое-то шевеление. В углу землянки валялась какая-то тряпка и она шевелилась.

— Подними факел, что там? — Стрельцов поднял выше факел, которым он освещал землянку и я увидел, что это кусок исподнего, пропитанный гноем. А шевелились опарыши уже размножившиеся на этой тряпке.

Мне в голову пришла совершенно дикая идея. Я повернулся к Осипу:

— Мы сейчас с тобой сделаем, как люди не делают, — затем взял из рук Стрельцова факел и распорядился, — а ты иди собирай по всему лагерю опарышей, чем больше, тем лучше.

Раненый получил наше обезболивание и затих, до этого он метался и стонал. Я только молился, чтобы он не умер именно сейчас. Стрельцов озадачил народ, тут же вернулся и стал нам помогать.

Раненый лежал на каком-то грубом бревенчатом топчане на постеленных хвойных ветках. Когда брат вернулся, он успокоился и заснул. Мы положили его на землю, на топчан постелили чистую простыню, потом раздели раненого и переложили на неё. В землянке было не холодно от раскаленных камней, рядом с землянкой полыхал костер.

Наша доморощенная анестезия работала просто на десять баллов. Мы работали молча и сосредоточенно, быстро обработали рану и операционное поле, удалив обычную грязь и гной. Насколько возможно, я сделал ревизию брюшной полости, удалил сантиметров пятнадцать некротизированного тонкого кишечника и восстановил целостность кишечной трубки.

— Осип, давай опарышей, — пока Стрельцов ходил, мы набрали опарышей половину керамической кружки нашего производства. Осип подал мне этих «зверей» и я высыпал их в открытую брюшную полость.

От сделанного мною у меня у самого волосы по всему организму дыбом встали. Представил себе состояние помогавших мне Осипа, Леонова и Стрельцова. Хотя скорее всего староверец плохо понимал, что происходит. От горя он впал в прострацию, а когда мы начали удалять мертвую плоть, упал на колени в углу землянки, где висела какая-то икона и начал исступленно молиться. Осип с Леоновым помогали мне совершенно невозмутимо, но в один из моментов я, несмотря на достаточно плохое освещение увидел взгляды, которыми они обменялись. Такое, как пишется в книжках, не забывается никогда.

Я же был в ужасе от факта того, что я делаю. Как можно пытаться по сути перитонит лечить таким способом? Ну хорошо, гной эти твари съедят, а дальше? Как к примеру потом их удалить из брюшной полости? Всякие такие мысли по кругу бегали в моей голове, выедая мои мозги. В итоге я принял соломоново решение: проблемы решать по мере поступления.

Пока мы терзали несчастного Федора, Прохор и Митрофан соорудили шалаш, соорудили там два лежбища, навели там подобие дезинфекции, нанесли кучу раскаленных камней и застелили лежачие места чистыми простынями. В этот шалаш перенесли прооперированного раненого, если конечно сделанное мною можно было назвать операцией. Со вторым староверцем все было проще, там не надо было ничего удалять и шить, мы обработали рану и поселили в неё живность.

Свои экзекуции я закончил глубокой ночью. Когда я вышел из шалаша с ранеными, то увидел в темноте плотную стену молча стоящих мужиков. При свете факелов картинка была жутковатой. Увидев меня, они также молча, повалились мне в ноги. Потом один из них также молча встал и начал говорить:

— Твой казак убедил нас, мы согласны на твои условия. Все, — он повернулся и показал на стоящих передо мной на коленях, — согласны. Бумагу твоего попа подписали все.

Староверец Константин Москвин еще в начале ночи ушел к Лонгину с моим приказом готовиться к приему староверцев. К рассвету он обернулся, как он сумел это сделать, для меня осталось загадкой, в состоянии стресса люди и не то еще делают.