Страница 7 из 11
В Главном следственном управлении Роберта ждал сюрприз... Точнее выражаясь, в вестибюле Главного следственного управления Роберта ждал сюрприз. Потому что в само Главное следственное управление Роберта не впустили.
– Никакого Баканина здесь не было, – глядя на Васильева из-за стеклянной перегородки честными – пречестными, до голубизны, глазами, внушал ему дежурный. – Я как раз дежурил позавчера вечером, отлично помню: не было такого пропуска.
– Но я хочу узнать, кто и зачем приглашал моего клиента.
– Нечего вам узнавать. Отвлекаете только пустяками всякими. Тут трудятся занятые люди. Не было вашего клиента, значит, не было, чего вам еще? Идите отсюда: на вас пропуска никто не заказывал. Ну, чего топчетесь? Идите-идите, все равно не впущу.
Делать было нечего. Приходилось уходить несолоно хлебавши.
Отворив тяжелую, изукрашенную звездным орнаментом, будто из сталинских времен, дверь и отойдя от здания ГСУ примерно на три метра, Васильев, повинуясь наитию, обернулся и поднял глаза. Из окна второго этажа на него смотрели двое. В первом он распознал только что виденного дежурного; второй был очень худ и сутул, с длинным лицом. Заметив, что они обнаружены, оба отступили в глубину комнаты.
Если до этого эпизода Роберт и подумывал о том, чтобы методично прочесать все милицейские сводки, касающиеся маршрута следования Баканина в Главное следственное управление, то теперь надобность в этом отпала. Адвокат Васильев не сомневался, что его клиент, глава концерна «Зевс», не вышел из стен ГСУ. И если он не находится там до сих пор, значит, его оттуда вывезли под конвоем...
А это, в свою очередь, значит, что Баканину пришлось столкнуться с силой, противостоять которой молодому адвокату Васильеву не хватит возможностей. Придется обратиться к старшим коллегам. В частности, к знаменитому адвокату Юрию Петровичу Гордееву.
Москва – Александрбург.
Ночь с 11 на 12 марта 2006 года. Валентин Баканин
Поздней ночью из Москвы этапировали человека.
Этапировали с широким размахом. Усиленный конвой. Две бронированные автомашины. Арендованный самолет.
Кто же этот монстр, заслуживший столь пристальное внимание со стороны милиции? Страшный маньяк-убийца, способный голыми руками уложить десяток противников, а после съесть их глаза и вырезать для своей мрачной коллекции языки? Фанатичный террорист, который постоянно выжидает момент, чтобы покончить самоубийством, унеся с собой на тот свет как можно больше жизней мирных граждан? Шпион враждебного государства, обученный всем секретным приемам спецслужб? На худой конец, матерый расхититель государственной собственности?
Валентин не знал, к какой из вышеперечисленных категорий он относится: ведь по завершении игры под названием «мешок на голове» ему так и не сказали, в чем его обвиняют. Но, судя по количеству окружавших его вооруженных людей с бдительными лицами, Ганнибал Лектер по сравнению с Валькой Баканиным – не более чем сосунок... Гордись, Валька, ты получил свои пять минут славы! Была, должно быть, глубокая ночь, возможно, близко к утру, и сознание избитого, дезориентированного, ни минуты не спавшего Баканина плавало и расплывалось, как свет фонарей в его затуманенных глазах. Глаза эти способны, однако, были различить за линией конвоя пассажиров, присутствовавших в аэропорту в этот глухой час. На лицах тех, кто перемещался без конвоя, читались страх и опасение: как бы не вырвался на свободу этот зверь, которого везут куда-то с эдакой помпой! Правда это было, или только состояние Баканина стало тому виной, но он не заметил на этих лицах ни единого проблеска жалости... «Я невиновен! – хотелось крикнуть Валентину. – Я не знаю, что происходит! Я не знаю, что со мной собираются сделать! Спасите! Позвоните моему адвокату!» Но крик, непрерывно звучащий внутри, так и не вырвался вовне. Кто ему поверит? Даже если бы кто-то и поверил, преступнику не дали бы довести свое воззвание до конца. Заткнули бы рот или – автоматная очередь... Кто знает, вдруг именно этого они и добиваются? Убийство при сопротивлении... Тело обмякло, точно лишилось костей. Нет, не костей лишился Валентин – он лишился достоинства честного человека. Когда столько глаз устремлено на тебя, и во всех ты отражаешься страшным преступником, очень трудно не поверить самому, что ты – преступник...
«А ну, встряхнись! – прикрикнул на себя Валентин. – Мямля! Ты-то сам знаешь, что ничего плохого не совершал? Ну вот, а это главное. И прекрати психовать! Прекрати, я сказал! Эх, не было бы наручников, закатил бы себе пощечину. Нечего киснуть! Бывают же следственные ошибки? Бывают. И не всегда в нашей стране торжествует правосудие. Но тем более нельзя поддаваться панике. Надо бороться. Будем, Валька, бороться...»
Обращенная к себе зажигательная речь имела определенный успех: по крайней мере, заставила встряхнуться. Кости снова очутились на месте, где им и положено. Мышцы ног сокращались исправно. По трапу самолета Валентин поднялся без понуканий и подталкиваний; правда, дважды чуть не потерял равновесие, потому что подниматься по ступенькам в наручниках ему еще не приходилось.
Кажется, придется овладевать и этим навыком... Наручники, кстати говоря, были маловаты – слишком тесны для фамильных баканинских ручищ, широких, словно у крестьянина. Может, это было сделано специально, чтобы увеличить его мучения, может, просто не нашли подходящих наручников, но факт остается фактом: руки онемели, как зуб под заморозкой. Даже мурашки, которые так раздражали его в первые часы задержания, перестали бегать в пальцах. Не видя, он затруднялся сказать, есть ли у него еще пальцы и если есть, в каком они состоянии...
– Снимите наручники, – попросил конвоиров Баканин, едва очутился в салоне самолета, который показался ему необыкновенно тесным и грязноватым, похожим отчего-то на выеденный изнутри огурец. Может, из-за того, что обивка кресел здесь была зеленая? И зеленые шторы на иллюминаторах... – Снимите, пожалуйста, я не буду сопротивляться.
Один из конвоя пробубнил что-то в духе, что инструкций насчет снятия наручников не получал.
– А чтобы довести меня до ампутации рук, такие инструкции вы получали? – настаивал Баканин.
Все-таки они были не звери. Обычные серенькие мужики, служаки, которые, возможно, даже не знали, кого им выпало везти. Тот, который говорил об инструкциях, связался по рации с кем-то отсутствующим и, выслушав, скомандовал своим людям:
– Наручники снять!
Судя по тому, как они возились, толкали и трясли его, отечность передавленных кистей не сразу позволила исполнить приказ. Зато потом Баканин почувствовал – правда, физически почувствовал – движение крови в сосудах. И на пределе силы воли удержался, чтобы не взвыть, потому что движение крови возвращалось с дикой болью, и зуб под заморозкой превратился в зуб с глубоким дуплом, в котором орудует шершавое заржавленное сверло бормашины...
Отвлеченный страданиями, которые причиняли ему – теперь уже снятые – наручники, Валентин как-то упустил момент, когда самолет, вдоволь напрыгавшись по взлетной полосе, оторвал шасси от земли и взмыл в небо. Мелкие неприятности, связанные с перепадом давления, вроде закладывания ушей, на этот раз миновали его. А ведь всегда считал, что у него слабый вестибулярный аппарат... Баканин просто сидел в кресле, осторожно поглаживал одна о другую свои непослушные синеватые, в багровых пятнышках, кисти и размышлял о том, что лучшее средство от шалостей вестибулярного аппарата – чрезвычайная ситуация. Ему доводилось читать, что заключенные в концлагерях временно избавлялись от прежних болезней – инстинкт выживания, активизировавшийся в сложных условиях, побеждал хворь. Зато после освобождения все старые болячки возобновлялись с новой силой, иногда приводя к смерти... Ну а ему нечего думать о смерти. Раньше смерти он еще поборется...
– Куда меня везут? – спросил Баканин конвоира.
Тот предпочел изобразить глухонемого. Очевидно, контакты между конвоирами и конвоируемым не поощрялись. А может, о Баканине успели наговорить черт знает чего...