Просто 1

Александр Комарцов

Просто 1

КНИГА 1

Глава 1

Просыпаюсь. Чуть слышатся далёкие уличные шумы, чирикают воробьи, затевая свои весенние птичьи свадьбы. Окно открыто, штора чуть колышется от набегающего ветерка, пахнет весной. Далеко в море проревел пароход, надрывно, несколько раз. Моё сознание ещё не включилось, я только слышу, чувствую. Слышу запах лекарств, запах свежего белья, но, мои мысли только слышат эти ощущения. В теле непонятная тяжесть. Сразу захотелось вскочить и в душ, почувствовать на своём теле струи воды, захотелось подставлять под эти струи лицо, голову, шею, плечи. Я, обычно, люблю контрастный душ, добавляю холодную воду, ощущая при этом возмущённые импульсы кожи в мозг. Тело уже готово проснуться.

Я открыл глаза. Первая фаза идентификации: где я? Вторая фаза идентификации: кто я? Начала включаться память. Тут вошла, даже не вошла, вбежала, влетела мама. На ходу запахивая, застёгивая халат, она подбежала ко мне. Сынок, ты пришёл, ты пришёл в себя – шёпотом, но достаточно громко шептала, почти кричала она. По её лицу текли слёзы, она обнимала меня, но, как-то осторожно, как игрушку из тонкого стекла. Я заметил, что к моей голове и к моим рукам были подключены какие-то датчики, соединённые с непонятными приборами. Такое я видел в фильмах, когда люди долго находятся без сознания. Мне захотелось встать, и я начал свои движения, только, тело моё было тяжёлым, непослушным и неповоротливым. Казалось, к рукам и ногам были привязаны тяжёлые гири. Мама почувствовала мои попытки и испугалась, обняла меня ещё крепче. Моё сознание опять начало растворяться, как будто кто-то невидимый стал уменьшать в комнате звук и яркость изображения. Я начал проваливаться в какую-то бездну. Моё сознание отказывалось воспринимать окружение, и я опять свалился в сон. Сколько это длилось?

По всей видимости, моё забытьё длилось недолго. Мама обнимала меня за плечи, прижимала к себе и плакала, я чувствовал её слёзы у себя на лице и от этого мне делалось спокойней и защищённей. Мне неполных 15 лет, по человеческим меркам ещё ребёнок, правда, давно уже не маленький. Я открыл глаза. Что-то изменилось. Это была другая комната, на мне не было никаких датчиков, не было приборов. Я лежал на широком диване. Мама продолжала обнимать меня. Она тоже обводила взглядом комнату, диван. На окне была чуть открыта форточка и с улицы доносились щебетания птиц, разговоры людей, играли дети. Слышались их крики, дети же тихо играть не умеют. Мама встала, удивлённо подошла к окну и заглянула в него. На её лице было смятение и удивление. Я резко встал. Куда девались мои тяжелые руки и ноги? Тело было в некоторой степени непослушным, но, я опять вспомнил про душ. Всё такое знакомое, это окно, этот диван, этот письменный стол со множеством вырезанных из газет и журналов фото самолётов под стеклом. Теперь уже новая идентификация – это квартира в далёком карельском городе Питкяранта, это наша с братом комната. Здесь я прожил детство, учился в школе, занимался моделями самолётов, ходил на охоту. Здесь было моё детство. И что стало с предыдущей идентификацией, где я только что пришёл в сознание, чем несказанно обрадовал свою маму? Куда исчезла моя комната, где датчики, подключённые к моей голове и моим рукам? Где наш дом на берегу моря, в котором я только что вместе с мамой находился? Как произошла такая быстрая трансформация? Я только что был в Италии, а сейчас нахожусь в России, в Карелии, на берегу Ладожского озера. Там я разговаривал на итальянском и французском языках и даже не представлял, где находится Россия с Ладожским озером, а сейчас свободно думаю на русском языке и смотрю в окно на холодное Ладожское озеро, вдоль берега которого ещё не сошел лёд. Я посмотрел на свою маму, она стояла у окна и смотрела на меня, смотрела на комнату, в которой мы находились, и в её глазах видел ужас непонимания. Она смотрела на меня, который только что лежал беспомощным, а сейчас стоял напротив и точно так же с непониманием смотрел на неё. Я узнал эту комнату, это окно и вид из него. Но, что случилось, как мы оказались здесь? Как связан итальянский мальчик и его мама с российской Карелией, с этой квартирой и с этим видом из окна? Я подошёл к матери, взял её за руку и обнял. Стал говорить, что не нужно ничего бояться, что скоро мы всё поймём и не нужно сильно переживать.

Я стал рассказывать про этот город, про эту квартиру, про эту комнату. Мне раньше отец в Италии рассказывал про параллельные миры, про параллельные реальности, говорил, что это не фантастика, что многие люди попадают в аналогичные истории, но, только многие и не возвращаются. В другой параллельной реальности жил мальчик Саша, перед днём рождения он тоже сильно болел, я это каким-то образом помнил. В то время почти все заболевания называли гриппом. Лечили народными средствами, у кого на сколько фантазии хватало. Да, я вспомнил своё пятнадцатилетие. То пятнадцатилетие. Когда я это сказал, я сразу посмотрел на мать, а она на меня. А мальчик Саша, где он? Постель, с которой я встал, разобрана, измята. Мы всё это время находились только в этой комнате, да и времени прошло не более двух минут с того момента, как мы здесь появились. Я вышел в коридор, который соединял эту комнату с остальной квартирой. Каким-то образом прекрасно помнил расположение комнат, помнил даже где что стояло, помнил цвет штор. Карельская мама, я её так буду называть, не любила дверей между комнатами и на каждом дверном проёме висели красные, даже тёмно бардовые шторы из плотной ткани. Моя комната появилась после получения квартиры родителями, конечно, карельскими родителями. Дом был кирпичный. И, так как отец был директором карьера, приказом присоединил одну комнату от соседней двухкомнатной квартиры, сделав оставшуюся часть квартиры квартирой для приезжих командировочных. Предприятие, которое возглавлял отец, было московского подчинения, приезжих было больше, чем достаточно. Так вот, новая присоединённая комната стала моей, и я сейчас имею в виду себя того карельского Сашу. А коридор, достаточно длинный, около пяти метров, стал комнатой моего брата Гены, который на четыре года был младше меня, там он лепил из пластилина солдатиков и играл в них. Солдатики у него получались неимоверно красивые, он ваял их с великой любовью, пуговицы, канты формы, ремни, портупея, фуражки с кокардами, были выделены очень чётко и прорисовывались иголкой после лепки. Так вот, мы вошли в этот коридор, а за ним находился зал. Так называлась главная комната, в которой никто не спал, там стояли диван, телевизор и пианино. Все семейные праздники проходили здесь, у мамы был прекрасный вкус, красивая удобная мебель, в общем, уютно. Никого в квартире не было, я заглянул даже в родительскую, кухню и туалет. Мама с любопытством всё разглядывала. Конечно, это не сравнить с нашим итальянским домом. У меня там комната была размером с эту квартиру. Рояль занимал только сколько места.

Меня не покидали мысли о том, как мы попали сюда – где сам Саша? Мне всё время казалось, что он здесь. Я вспомнил своё детство в Карелии, вспомнил свои 15 лет и как я тогда болел. Высокая температура, кошмары во сне из серии наших ужастиков, тогда мне снились змеи, они обвивали моё тело, сжимали, выкручивая суставы, и тянули, как будто хотели разорвать. У каждого человека есть такие события, которые запоминаются на всю жизнь. Мой папа называл их жизненными реперными точками. Мы обошли всю квартиру, Саши нигде не было. Я подошёл к пианино, проиграл несколько фраз, взял стул и тихонько стал музицировать. Музыка со мной, можно сказать, всю жизнь. Папа играл почти на всех инструментах, даже на губной гармошке. Мама – на рояле. Её сестра была профессиональной певицей. Мне очень нравился её голос. Я же просто люблю музыку, первый раз в три года сел за рояль, мне понравилась эта игра, в таком возрасте дети всё воспринимают за игру. Даже много побеждал на международных музыкальных конкурсах, взрослые пророчат мне прекрасную музыкальную карьеру, только, для меня это просто любовь, сильная, страстная и захватывающая.