Лишь

Лишь с восторгом обнаруживает, что гостиница называется «Обезьяний дворец». Это настоящее царство искусства и музыки: в вестибюле висит огромный портрет Фриды Кало с сердцем в каждой руке. Под ним проигрывает перфоленту со Скоттом Джоплином[18] пианола. Артуро что-то говорит на скорострельном испанском грузному мексиканцу с блестящими, как платина, волосами, и тот поворачивается к Лишь:

– Добро пожаловать в наш скромный дом! Мне сказали, вы знаменитый поэт!

– Нет, – говорит Лишь. – Но я знаком со знаменитым поэтом. Нынче, похоже, этого достаточно.

– Да, он знал Роберта Браунберна, – траурным голосом объявляет Артуро, сцепив руки замочком.

– Браунберна! – восклицает хозяин гостиницы. – Для меня он лучше, чем Росс! Когда вы познакомились?

– О, давным-давно. Мне был двадцать один год.

– Вы уже бывали в Мексике?

– Нет-нет, не бывал.

– Добро пожаловать в Мексику!

Кого еще пригласили на это жалкое сборище? Анонимный позор он еще выдержит, но вдруг здесь окажется кто-то из его знакомых?

Артуро так виновато на него смотрит, будто разбил дорогую его сердцу безделушку.

– Сеньор Лишь, мне так жаль, – говорит Артуро с таким видом, будто разбил его любимую вазу. – Кажется, вы не говорите по-испански, правильно?

– Правильно, – отвечает Лишь. Как же он устал и какая же тяжелая эта папка с буклетами! – Долгая история. Я выбрал немецкий. Чудовищная ошибка юности, но я виню в этом родителей.

– Да. Юности. Понимаете, завтра весь фестиваль на испанском. Я могу вас туда отвезти. Но вы выступаете только на третий день.

– На третий день? – переспрашивает Лишь с видом человека, взявшего бронзу в забеге на троих.

– Может быть, – вздыхает Артуро, – я отвезу вас в центр посмотреть город? Вместе с соотечественником?

– Чудесная мысль, Артуро, – с грустной улыбкой отвечает Лишь.

В десять часов утра Артур Лишь стоит на гостиничном крыльце. Ярко светит солнце, а наверху, в ветвях жакаранды, три черные птицы с хвостами веером испускают странные ликующие звуки. Они подражают пианоле, догадывается он. Лишь ищет кафе; гостиничный кофе оказался удивительно слабым и американским на вкус, а из-за недосыпа (ведь он полночи тоскливо мусолил воспоминание о прощальном поцелуе) он чувствует себя совершенно разбитым.

– Это вы Артур Лишь?

Произношение американское. Перед ним человек шестидесяти с лишним лет, настоящий лев с косматой серебристой гривой и золотистыми глазами.

– Гарольд ван Дервандер, организатор фестиваля, – говорит человек-лев, протягивая неожиданно миниатюрную лапу. – Я составлял программу конференции и готовил панели. – Он называет университет на Среднем Западе, в котором преподает.

– Очень приятно, профессор Вандер… Ван…

– Ван Дервандер, у меня голландско-немецкие корни. Вы знаете, у нас был истинно звездный состав. У нас были Фэрборн, Джессап и Макманахан. У нас были О’Бирн, Тайсон и Плам.

Лишь переваривает полученную информацию.

– Но Гарольд Плам умер, – говорит он.

– С годами состав претерпел некоторые изменения, – признается организатор. – Но изначальный список был шедевром. У нас был Хемингуэй. У нас были Фолкнер и Вулф.

– То есть Плама вы так и не получили, – резюмирует Лишь. – И Вулф, полагаю, тоже.

– Мы не получили никого, – отвечает организатор, гордо вздернув массивный подбородок. – Но я все равно попросил, чтобы оригинальный список распечатали; вы найдете его в папке с материалами конференции.

– Чудесно, – растерянно моргает Лишь.

– Вместе с конвертом для пожертвований в Стипендиальный фонд имени Хейнса. Знаю, вы только приехали, но, проведя уикенд в стране, которую он так любил, вы, может статься, захотите внести свою лепту.

– Я не… – говорит Артур.

– А там, – говорит организатор, указывая на запад, – виднеется вершина вулкана Ахуско. Как вы помните, Хейнс описал его в стихотворении «Утопающая».

Лишь видит только туман и облака. Он никогда не слышал ни о Хейнсе, ни о его стихотворении «Утопающая».

– «Как-то раз вы упали в углеспускную печь», – декламирует организатор. – Припоминаете?

– Я не… – говорит Артур.

– Вы уже видели здешние farmacias[19]?

– Я…

– О, сходите обязательно, тут одна прямо за углом. «Фармасиас Симиларес». Непатентованные лекарства. Из-за них-то я и провожу этот фестиваль в Мексике. У вас рецепты с собой? Здесь все гораздо дешевле. – Проследив за его взглядом, Лишь замечает аптечную вывеску; в этот самый момент низенькая круглая женщина в белом халате раздвигает решетку у входной двери. – «Клонопин», «Лексапро», «Ативан», – мурлычет его собеседник. – Но в первую очередь я езжу сюда за виагрой.

– Я не…

Организатор расплывается в кошачьей улыбке.

– В нашем возрасте нужны резервы. Я припас одну пачку на вечер, завтра отрапортую. – Приставив к паху кулак, он выбрасывает вперед большой палец.

Сверху над ними хихикает скворцовый регтайм-бэнд.

– Сеньор Лишь, сеньор Бандербандер. – Это Артуро; на нем та же одежда, что и вчера, и та же прискорбная мина. – Вы готовы?

– Вы едете с нами? – изумленно спрашивает Лишь. – Разве вам не нужно на конференцию?

– Панели у нас – просто шик! – признается организатор, положив руку на грудь. – Но я на них никогда не хожу. Видите ли, я не говорю по-испански.

Он уже бывал в Мексике? Да.

Артур Лишь ездил в Мексику почти тридцать лет назад – на видавшем виды белом «БМВ» с магнитолой «Стерео 8» и двумя аудиокассетами, где в багажнике валялась пара наскоро собранных чемоданов, под запасным колесом были приклеены пакетики с марихуаной и мескалином[20], а водитель рассекал по дорогам Калифорнии, будто скрывался от закона. Тот водитель: поэт Роберт Браунберн. Рано утром юного Лишь разбудил телефонный звонок: Роберт велел ему собрать вещи на три дня, а уже через час был у его подъезда и нетерпеливо махал рукой. Как это понимать? Просто причуда. Со временем Лишь к ним привыкнет, но тогда они были знакомы всего месяц; приглашения сходить куда-нибудь выпить переросли в свидания в гостиничных номерах, а теперь вдруг это. Спонтанная поездка в Мексику: лучшее приключение за всю его молодую жизнь. Они неслись сквозь миндальные рощи Центральной Калифорнии под рев Роберта поверх рева мотора; они ехали под музыку, а когда кассета заканчивалась, ехали в тишине; они останавливались в дубравах, где Роберт целовал его до слез. Лишь не знал, что и думать. Уже потом ему пришло в голову, что Роберт был под чем-то; видно, его угостили амфетаминами у Русской реки. Так или иначе, ему Роберт не предлагал ничего забористее косяка. Счастливый, и взвинченный, и забавный, все двенадцать часов от Сан-Франциско до Сан-Исидро, где пролегает мексиканская граница, Роберт вел машину почти без остановок, а потом еще два часа через Тихуану и вдоль побережья от Росарито до Энсенады, где у них на глазах посреди океана разгорелся пожаром и угас до неоново-розовой полоски закат. В отеле Роберта хлопнули по плечу и вручили им по стопке текилы. Весь уикенд они курили и занимались любовью, покидая душный номер только ради мескалиновой прогулки по пляжу и чтобы перекусить. Под окнами пели мариачи, без конца исполняя одну и ту же песню, которую вскоре выучил даже Лишь. Он подпевал их причитаниям, а Роберт курил и смеялся.

18

Скотт Джоплин (1868–1917) – темнокожий композитор и пианист, автор 44 регтаймов.

19

Аптеки (исп.)

20

Наркотик-галлюциноген, который получают из некоторых видов кактусов.

21

Из песни «El Rey» (1971) мексиканского исполнителя и автора песен Хосе Альфредо Хименеса.