Итальянец

– И правда, – улыбается Елена. – Такое мне в голову не придет.

– Уверяю тебя, это чрезвычайно эффективное математическое упражнение. Словно ты удостоился привилегии присоединиться к созданию какого-то общемирового и почти совершенного сюжета… Понимаешь меня?

Она снова улыбается:

– Пытаюсь.

– Если однажды этим займешься, тебя затянет: точность и четкость сочетается с актуальностью, а острота – с непредсказуемостью технических дефектов или человеческих ошибок… Тебе обязательно нужно попробовать.

– Я непременно так и сделаю.

Сокас окидывает ряды книг грустным взглядом, в котором теплится надежда.

– Есть какие-нибудь новости о ежегоднике немецкой сети железных дорог? О расписании сорокового года?

– Пока нет, хотя я надеюсь, что удастся достать… Учти, сами немцы изъяли его из продажи, даже за границей.

Доктор смиренно соглашается:

– С их стороны это логично. Они не хотели облегчать жизнь врагу.

– Наверное.

– Но нас, любителей, они лишили настоящей жемчужины… Тебе не кажется?

– Где-нибудь да найдется, мы продолжаем искать. Один мой друг в Мадриде, хозяин букинистической лавки, тоже в курсе дела. Будем надеяться.

– Прекрасно, моя дорогая. Просто прекрасно.

И доктор вновь погружается в созерцание американского расписания поездов. Элегантный и эксцентричный холостяк, он трижды в неделю пересекает границу, так как работает в Колониальном госпитале и консультирует в Ла-Линеа, но настоящая страсть Самуэля Сокаса – железные дороги. Он состоит в разнообразных ассоциациях любителей и сам ходячая энциклопедия локомотивов, вагонов и железнодорожного полотна всех стран мира. Он даже выпустил в свет за свой счет «Краткую историю европейских железных дорог» – в книжном магазине Елены имеется пять экземпляров, правда, ни один не продан; Елена никогда не бывала у Сокаса в доме, но знает, что доктор располагает специальной библиотекой, коллекцией макетов и диорамой с миниатюрными путями, вокзалами, туннелями и мостами, по которым ездят игрушечные поезда. Посмеиваясь над Сокасом, его приятель Пепе Альхараке, муниципальный архивариус, уверяет, что доктор, в халате и тапочках приводя дорогу в действие, надевает фуражку начальника станции и дует в свисток: всегда заканчивается тем, что доктор все бурно отрицает, но в то же время загадочно улыбается.

– Ты давно не была на Гибралтаре, Елена?

Сокас оторвался от справочника и доброжелательно смотрит на нее. Она пожимает плечами:

– Недели три. Думаю поехать на днях, надо кое-что купить… ну и сигареты, конечно.

Сокас ничего не говорит, но поднимает брови в знак солидарности. В Испании, стране строгой морали и добрых традиций, только мужчины имеют право курильщика покупать табак по карточкам. Ни одна порядочная женщина не может приобрести его официально. Даже если она замужем или вдова.

– Я буду там как раз завтра утром… Мне нужно в госпиталь ровно к девяти. Если хочешь, могу поехать с тобой. Меня на границе знают и всегда помогают переходить на другую сторону.

– Спасибо тебе.

– Документы у тебя в порядке? И пропуск?

– Конечно.

– Обычно я прохожу очень рано. Тебе как, нормально?

– Абсолютно.

– Тогда в четверть девятого у решетки.

– Отлично.

Доктор сует книгу под мышку, достает кошелек, не моргнув глазом платит весомые шестнадцать песет – именно столько стоит американское расписание поездов, – и Елена дает ему сдачу.

– Как там последняя бомбардировка? – интересуется она. – В «Хронике Гибралтара» почти ничего не пишут.

– Да уж, – говорит доктор, кладет сдачу в карман и отвечает подробно: – Налицо всеобщее возмущение, поскольку итальянцы летают только по ночам и, пользуясь темнотой, нарушают границы воздушного пространства Испании.

– Были жертвы?

Сокас смотрит на Курро, занятого своими делами.

– Один убитый и трое раненых, все военные, – понизив голос, отвечает он. – Хорошо еще, что жителей Ла-Линеа обязали каждый вечер возвращаться на эту сторону. Меньше риска для наших патриотов.

Так и есть. Елене известно, что шесть тысяч испанцев ежедневно пересекают границу, поскольку работают в британской колонии, особенно с той поры, как гражданское население, из тех, кто находился там без крайней необходимости, было эвакуировано. Если не считать рыболовства, контрабанды и казарм военной базы, сам город Ла-Линеа и его окрестности существовали за счет английской части Гибралтара.

– Много разрушений?

– Да уж есть, не без того… Бомбы попали в Арсенал, в склады «Шелл», в электростанцию и в угольное хранилище на Южном молу.

– А корабли в порту и на рейде в бухте?

Доктор, снова листая вожделенное расписание, рассеянно пожимает плечами:

– О-о, про это новостей нет. Воздушные атаки происходят в основном в районе Пеньона, а итальянцы-подводники не орудуют в бухте уже какое-то время… Там везде противолодочные сетки, защита очень мощная, английский Королевский флот патрулирует акваторию между мысом Европа и мысом Карнеро.

Старший матрос Дженнаро Скуарчалупо приводит в движение стрелки часов. Затем, наклонившись, прислушивается к тому, как реостат наращивает обороты электродвигателя.

– Теперь все в порядке, – говорит он.

– Переведи на вторую скорость, – приказывает Тезео Ломбардо. – И потом на третью.

Верхом на переднем сиденье управляемой торпеды, по колено в воде, Скуарчалупо медленно поворачивает колесико контроля, чувствуя, как ток в сто восемьдесят ампер ускоряет обороты винта. Чтобы он не крутился вхолостую, майале погружают в бассейн до середины, глубже хвостом, чем носовой частью, и закрепив четырьмя канатными подпругами, чтобы она оставалась неподвижной.

– Сделай поменьше, – говорит Ломбардо.

Скуарчалупо поворачивает регулятор в обратную сторону на несколько делений. Двигатель слушается беспрекословно. Позади стабилизатора бурлит вода, и этот звук отдается в металлических переборках просторного трюма.

– Сделано.

– Вроде да.

– Останови.

Выключенный двигатель еще несколько секунд едва слышно жужжит, и наступает тишина. Скуарчалупо встает и поднимается на бортик бассейна; вода с него капает на палубу из тикового дерева. Ломбардо протягивает ему полотенце и сигарету.

– Одной проблемой меньше.

– Да уж.

В трюме душно и плохо проветривается, вентиляция накрылась. Водолазы работают в плавках. Пару минут они молча курят, с удовлетворением оглядывая продолговатую, темную майале. SLC, «силуро а лента корса», серия 200, по последнему слову техники. Из семи метров длины метр двадцать занимает носовая часть: там расположена съемная капсула, содержащая двести тридцать килограммов тротила и взрыватель Борлетти с часовым механизмом, достаточные для того, чтобы отправить на дно любое плавсредство. Из бассейна, устроенного в трюме на уровне моря, узкий проход ведет в порт и бухту Альхесирас. Мощные электрические лампы освещают такие же длинные темные очертания остальных пяти майале, установленных вдоль борта бассейна, на специальных ко́злах. Повсюду валяются кабели и электрические батареи, стоят цистерны со смазкой и маслом, лежат инструменты и подводное снаряжение. Трехцветный флаг Десятой флотилии свисает с переборки над черепом с гвоздикой в зубах, вырезанным из дерева.

– Уже утвердили состав экипажей на послезавтра? – спрашивает Скуарчалупо.

Ломбардо кивает. Голый торс блестит от пота, и он похож на античного атлета, смазанного оливковым маслом.

– Ты со мной, как и ожидалось.

– Это хорошо… А сколько нас всего?

– Два экипажа. Второй – капитан-лейтенант Маццантини и Этторе Лонго.

– А разве нас не три экипажа?

– Маццантини говорит, что на этот раз достаточно двух. Он не хочет сильно рисковать. Надо посмотреть, как пойдут дела.

Скуарчалупо оглядывает майале.

– Дела пойдут прекрасно, – вздыхает он.

– Тем лучше для нас.

– И когда предполагается операция?

– В ночь убывающей луны ожидается волнение на море, которое будет усиливаться. В худшем случае у нас уйдет два часа, чтобы пересечь бухту… От полутора до двух часов.