Копьё царя Соломона

И Лонгин, неожиданно для самого себя, поднял руку для приветствия. И в этот миг обрушилась тишина и рев толпы заглушил все вокруг.

Через несколько мгновений, когда эта безобразная толпа умчалась, улица вновь наполнилась праздным людом, таким шумным и беспечным, как будто ничего не происходило вот тут, только что. Лонгин постоял еще немного. Снова и снова перед его глазами всплывала картина безумствующей толпы и одинокого человека посередине ее. Это было как наваждение. Лонгин повернулся и, как-то сразу обессилев, побрел к постоялому двору. Пока он шел, не замечая ничего вокруг, его мучило одно и тоже, ему казалось, что он когда-то раньше видел этого человека, которого несла с собой беснующаяся толпа.

Элиоз всю ночь не сомкнул глаз. Едва забрезжил рассвет, как он уже шел в верхний город, к храму. Несмотря на ранний час, в дальней части храма толпился народ. Элиоз после вчерашней встречи с Анной уже знал, что вчера схватили того рыбака и торопятся с судилищем над ним. Ибо была пятница, двенадцатое нисана, а на следующий день, в субботу уже никто ничего не мог бы сделать. Элиоз попытался пройти через толпу. Его немилосердно толкали, он несколько раз споткнулся и чуть было не упал. Наконец, он смог пробиться до той палаты, где заседал синедрион. В это время распахнулась дверь и оттуда вышел быстрым шагом, в развевающихся одеждах, взбешенный Иосиф Каиафа, зять Анны. Элиоз бросился к нему.

— Скажи, что решил синедрион?

Каиафа пожал плечами.

— Его отведут к прокуратору. А тот велит его распять. Вот и все, о чем тут можно говорить? Ты подожди, Элиоз, у меня к тебе очень важное дело.

Элиоз плохо слышал, от усталости его стало трясти мелкой дрожью. Каиафа, откидывая в стороны длинные рукава своего платья, отвел Элиоза в сторону.

— Мне понадобятся сегодня люди из охраны твоего каравана паломников. Приведи несколько человек вместе с сотником к дому Анны. Только поторопись.

И он легонько подтолкнул Элиоза, а сам, высоко подняв надменную голову, прошел сквозь толпу, которая почтительно расступилась перед ним, обратно, в палату суда.

«Проснись, сотник, прошу тебя, проснись!» — услышал сквозь забытье, охватившее его после возвращения из города, Лонгин. Он открыл глаза и резким пружинистым движением сел на своем ложе. Он не сразу узнал в темной согбенной фигуре на фоне освещенного солнцем четырехугольника распахнутой двери, Элиоза. Увидев, что Лонгин уже не спит, Элиоз, не спросив даже разрешения, вошел, что было совсем уже непостижимо для него, всегда такого деликатного.

— Что с тобой, рабби? — изумленно спросил Лонгин, не узнавая в этом трясущемся человеке всегда спокойного и ровного Элиоза.

— Прошу тебя, сотник, возьми несколько своих воинов и пойдем. Я отведу тебя к Анне, первосвященнику.

— Зачем? — удивился Лонгин.

— Прошу тебя, не спрашивай, так просто не объяснишь. Мне так тяжко, как будто в груди камень. Пойдем со мной, Лонгин, — попросил Элиоз.

Все более изумляясь, Лонгин молча встал, оделся и они вместе зашли на постоялый двор. Лонгин подозвал к себе несколько воинов, наиболее преданных ему. Непонятность происходящего тревожила его и он не велел брать с собой оружие, чтобы не попасть в какую-нибудь неприятную историю. Сам он был тоже невооружен, если не считать кинжала, который он не снимал даже тогда, когда ложился спать.

Молча шли Лонгин и его воины за понурым, но быстро шагавшим Элиозом, пока не дошли до дома Анны.

— Вели своим воинам подождать здесь, — тихо сказал Элиоз.

Лонгин бросил несколько слов и его люди остались у ворот дома. Элиоз и Лонгин вошли вовнутрь.

Анна, с красными воспаленными глазами и трясущимися от плохо скрываемого гнева руками, ждал их.

— Наконец-то, Элиоз! — раздраженно бросил он так, будто Элиоз был его слугой. — Где твой сотник?

Элиоз отступил в сторону и слабым движением руки показал на Лонгина. Лонгин стоял, слегка расставив ноги, крепко и независимо, высоко подняв голову и безразлично глядя поверх Анны. Лукавый старец не пришелся ему по вкусу.

Анна, сразу почувствовав в Лонгине своевольного человека, преобразился. Он приблизился к Лонгину, нервно потирая руки и растягивая тонкий рот в кривой притворной улыбке.

— Слушай, сотник. Это не займет много времени ни у тебя, ни у твоих людей. Зато будет щедро, очень щедро оплачено, — многозначительно произнес Анна.

Сотник молчал, не меняя позы.

— Хе — хе — хе, — захихикал Анна. — Это такое пустяшное дело. Ты и твои воины должны будут нести стражу в течение нескольких часов на одном месте. Вообще это дело римлян, но прокуратор отказался дать своих воинов.

Лонгин молчал. Анна беспомощно развел руками и требовательно посмотрел на Элиоза.

Потупив глаза, Элиоз попросил слабым голосом:

— Согласись, сотник.

Лонгин дернул плечом. И вдруг в его памяти всплыла картина отъезда из Мцхета и девушка с заплаканными глазами и золотистыми волосами. Ему показалось, что и она просит его о том же.

— Хорошо, я согласен, — хрипло ответил Лонгин.

Элиоз продолжал стоять, не поднимая головы. А Анна радостно засуетился.

— Где твои воины? — деловито спросил он у Лонгина.

— Ждут возле дома.

— У вас есть с собой оружие?

— Нет, мы безоружны. И возвращаться за оружием не намерены.

Анна понял, что сопротивление продолжается и задумался. Он хлопнул дважды в ладоши и в комнату вошел пожилой слуга, доверенный Анны. Анна подозвал его к себе и тихо что-то сказал. Тот вышел. Потом Анна снова повернулся к Лонгину.

— Вам принесут вооружение из храма. Потом вас проводит мой слуга. Там, куда он приведет вас, ничего не надо будет делать, только смотреть, чтобы чернь не мешала происходящему.

Лонгин слушал Анну с видом полного безразличия. Тут вернулся посланный слуга. У него в руках был длинный предмет, завернутый в грубую ткань. Слуга сказал что-то почти неслышно Анне. Анна нахмурился и недовольным голосом сказал:

— Воинам твоим раздали короткие мечи. В храме не оказалось на месте хранителя оружия, поэтому копье для сотника взяли из сокровищницы Маккавеев. Не надо было этого делать, но сейчас уже поздно, ничего не поделаешь. Возьми, сотник, это копье.

И он передал копье Лонгину.

— Поторопись, сотник. Мой слуга проводит вас. Только поторопись.

Другой слуга, помоложе, молчаливый и хмурый, с коротко постриженными на римский лад волосами, сделал знак сотнику и Элиозу идти за ним. По длинным галереям он провел их на задний двор дома, где уже садились на коней четыре воина Лонгина. Мальчишка-конюший держал под уздцы еще двух лошадей — для Лонгина и Элиоза. В углу двора, отгоняя слепней, нетерпеливо мотал головой старый мул с потными боками. На нем уже сидел верхом старый слуга. Не ожидаясь, пока Элиоз и Лонгин сядут на коней, он резким окликом велел открывать ворота. Через несколько минут маленькая кавалькада выехала из дома Анны и рысью, вздымая за собой облака дорожной пыли, мимо бесконечных лавок, торговок, зевак промчалась в западную часть города, мимо претории и дальше, к Голгофе, не ведая, что несколькими часами раньше тут брела скорбная процессия.

Воздух, полный томительной жарой, но не такой, какая бывает летом в самое пекло, вдруг стал странным образом густеть. Всадники широко открывали рты, пытаясь набрать в легкие побольше воздуха, но казалось, он перестал быть легким и прозрачным.

Они доехали шагом до Голгофы. В мареве все сгущающейся мглы им были видны только расплывающиеся силуэты людей, редкой толпой стоявшие вокруг места казни. Всадники спешились и слуга Анны, подождав Лонгина, который оставался верхом, прикрывая глаза ладонью от едкой мглы, прошел сквозь этих людей, ведя за собой новоприбывших.

Во все сгущавшейся мгле они увидели три грубо сколоченных креста из плохо оструганного дерева. На крестах, с раскинутыми по сторонам руками, безжизненными телами висели трое. Палач-римлянин сидел в небольшом отдалении на камне, широко раздвинув толстые голые ноги и, поминутно отплевываясь и сквернословя, тянул из кувшина поску — питье, утоляющее жажду в жару. Время от времени он выливал поску на морскую губку, которая служила кувшину пробкой, и смачивал себе ею грудь и лоб. Его подручные, такие же красномордые молодчики, сидели на земле ближе к распятым, перебрасывались лениво в кости и швыряли пригоршни песка в робко стоявших поодаль людей, отгоняя их подальше. Было видно, что все страсти откипели здесь несколько часов назад и теперь палач ждал конца, проклиная жару, евреев и вообще все подряд. Он с руганью накинулся на слугу Анны, который так поздно привел охрану и, кося налитым кровью глазом на невозмутимого Лонгина, показал, где ставить воинов. Фигура Элиоза тотчас же затерялась среди тех, кто бродил вокруг крестов, то отходя, отгоняемые римлянами, то приближаясь. А серая грязноватая мгла темной тучей обволакивала все вокруг. Уже давно перестал быть видим город, люди не различали лиц друг друга на расстояние нескольких шагов и жались все ближе и ближе к тяжелым чернеющим во мгле крестам.