Завтра, завтра, завтра

Сэди повезло (или же не повезло), и она стала седьмым по счету студентом, которому предстояло написать для семинара игру. Она ломала голову, что бы придумать. Она хотела сразу же заявить о себе как о дизайнере игр и продемонстрировать окружающим, какие игры в дальнейшем она собирается создавать. Ей претило мастрячить очередное клише – какую-нибудь простую, типичную жанровую галиматью с убогой графикой и унылым сюжетом. Однако, вспомнив, с какой кровожадностью Дов потрошил ее предшественников, она поняла: неважно, какую игру она изобретет, Дов ее возненавидит. Он ненавидел все. Он питал отвращение к любым разновидностям «Подземелий и драконов» и компьютерным ролевым играм. Его бесили платформеры, если, конечно, это были не «Супербратья Марио», и игровые приставки. Спорт, миляги-зверушки, игры, защищенные авторским правом, приводили его в ярость. Он терпеть не мог игр, в которых кто-то за кем-то гонялся или скрывался от преследования. Но самое страшное – он питал стойкое отвращение к бегалкам-стрелялкам, то есть к большинству игр, созданных профессиональными разработчиками или студентами, а также к значительной доле игр, взлетевших на вершину успеха.

– Ребята, – взывал он, – вы знаете, что я служил в армии, так? Вы, американцы, романтизируете оружие, потому что понятия не имеете, что такое война или как чувствует себя человек, постоянно находящийся в осаде. Грустно, что тут еще скажешь.

Флориан, тощий паренек с инженерного факультета, чью игру Дов разделывал под орех, обиженно возразил:

– Дов, я не американец.

Да и игра его не имела никакого отношения к войне и ничем не напоминала бегалку-стрелялку. Он написал ее, вдохновившись соревнованиями юных лучников в Польше.

– Не американец, но воспитан на американских ценностях.

– В «Мертвом море» тоже есть мочилово.

– Нет там никакого мочилова, – запальчиво заявил Дов.

– Ну как же нет? – вскричал Флориан. – А девочка, лупцующая парня бревном?

– Это не мочилово, – снисходительно улыбнулся Дов, – а нормальное насилие. Маленькая девочка хватает бревно и дубасит им гнусное чудовище. Обычная рукопашная. Честь по чести. А вот если человек, у которого есть руки, просто стреляет в неизвестных ему злодеев – это уже нечестно. Но понимаешь, дело-то не в насилии. А в том, что твоя игра – сплошная тягомотина. Можно подумать, все, чем ты хочешь заниматься в жизни, – это стрелять по мишеням. Нудятина, Флориан. Проблема не в том, что твоя игра – бегалка-стрелялка, а в том, что играть в нее совершенно неприкольно. Вот скажи мне, ты сам-то в нее играл?

– Разумеется, играл.

– И ты прикалывался, играя в нее?

– Да с какой стати соревнования лучников должны быть прикольными? – возмутился Флориан.

– Ладно, проехали. К черту приколы. Но, играя в нее, ты ощущал себя лучником?

Флориан пожал плечами.

– А я – нет.

– Не понимаю, к чему ты клонишь.

– Сейчас поймешь. Игра тормозит, Флориан. Стрельба происходит с задержкой по времени. Я уже прицелился, но куда именно – до сих пор не вижу. Я натягиваю лук, но не чувствую дрожания тетивы. А ведь тебе знакомы эти ощущения, я не сомневаюсь. Я не чувствую азарта, напряжения, куража, да и все эти указатели прицела и прочие визуальные индикаторы больше мешают, чем помогают. Эта игра – набор картинок и мишеней. Кто угодно может написать такую же белиберду или ей подобную. А где история? Где герой? Проблема в том, что твоя игра не просто бегалка-стрелялка, а из рук вон тошнотная бегалка-стрелялка, к тому же бесхребетная.

– Да ты гонишь, Дов! – взорвался Флориан. Его лицо, обычно мертвенно-бледное, полыхнуло ярким, психоделически-алым румянцем.

– Спокуха, чувак. – Дов доброжелательно хлопнул Флориана по плечу, резко притянул к себе и сжал в медвежьих объятиях. – В следующий раз мы провалимся получше. С оглушительным треском.

Приступая к созданию первой игры, Сэди размышляла, как ей угодить Дову, если она не знает, что ему нравится. Поняв, что никак, она успокоилась и решила обратить свою слабость в силу. Раз Дова в любом случае ублажить не удастся, значит, можно оторваться на всю катушку и как следует повеселиться. Время поджимало, и от безысходности Сэди решила написать игру по творческому наследию Эмили Дикинсон. Она и название подобрала соответствующее – «ЭмилиБум». По ее замыслу, с верхней части экрана падали слова и стихотворные строки, а игрок палил по ним с помощью заправленного чернилами гусиного пера, перемещавшегося в нижней части экрана. Если игрок отстреливал верные слова и строки и правильно складывал несколько стихотворений Эмили Дикинсон, он проходил уровень. Удачливому игроку начислялись очки, которые он мог потратить на убранство комнаты в доме «амхерстской отшельницы».

Участники семинара не оставили от ее игры и камня на камне. Первой высказалась Ханна.

– Мне кажется, графика на уровне, а вот что касается самой игры, так это полный отстой. Она странная донельзя. С одной стороны, жестокая, с другой – пасторальная. И Дов просил нас не мастерить всяких стрелялок, а перо, начиненное чернилами, – это ведь ружье, согласны?

Остальные продолжили в том же духе. Один лишь Флориан проявил некоторое сочувствие и понимание.

– А мне понравилось, как слова, в которые ты попадаешь, расплываются чернильными пятнами. И звук взрыва, когда чернила размазываются по экрану.

– Как по мне, – фыркнула Ханна Левин, – так этот звук, вы уж меня простите, напоминает пердеж. – Ханна стыдливо прикрыла ладонью рот, словно сама только что испортила воздух, и издевательски скривилась. – Пук-пук.

– А по-моему, он звучит как плюх-плюх, – усмехнулся Найджел, студент из Великобритании, и добавил с апломбом всезнайки: – Так что с формальной точки зрения он больше похож на квифинг.

Класс грохнул от смеха.

– Что? – оторопела Ханна. – Какой такой квифинг?

Студенты, а с ними и Сэди, зашлись в истерическом хохоте.

– Я бы с удовольствием поработала над звуком, но мне не хватило времени, – всхлипнула сотрясаемая хохотом Сэди, но ее никто не слушал.

– Тише, ребята, тише, – замахал руками Дов. – Меня также тошнит от этой игры, однако, должен вам признаться, от нее меня тошнит не так сильно, как от всех прочих.

Дов внимательно посмотрел на Сэди, словно видел ее впервые в жизни, хотя шла уже четвертая неделя семинара, а затем уставился в журнал, отыскивая ее имя. Сэди зарделась от гордости. И плевать, что шла уже ЧЕТВЕРТАЯ неделя семинара.

– Само собой, это содрано с «Космических захватчиков», – хмыкнул Дов, – просто ружье заменено гусиным пером. Но именно в эту подделку под «Космических захватчиков» я прежде никогда не играл, Сэди Грин.

Дов прошел второй уровень «ЭмилиБум», и Сэди интуитивно поняла, что сейчас ей отвесят очередной комплимент.

– Прикольно, – тихо, но так, чтобы слышали все, вынес вердикт Дов.

Обуреваемая честолюбием, Сэди задалась целью сделать вторую игру еще более дерзкой. И ее осенило.

Действие игры, созданной в черно-белой цветовой гамме, происходило на ничем не примечательной фабрике, где собирались какие-то непонятные механизмы. Очки начислялись за каждое собранное изделие. В основу разработки Сэди положила метод «Тетриса» – игры, которой бесконечно восхищался Дов. По его словам, «Тетрис» являлся чистейшим произведением искусства – головоломкой о соединении случайных фигурок в монолитные строительные блоки. Игра Сэди точно так же, как и «Тетрис», убыстрялась с каждым пройденным уровнем: изделия становились сложнее, деталей для их сборки требовалось больше, а времени – меньше. Периодически на экране всплывало текстовое облачко, предлагавшее обменять набранные очки на сведения о фабрике и производимой на ней продукции. Облачко недвусмысленно намекало, что игрок, раскрывший тайну фабрики, потеряет почти все очки. Игрок мог либо проигнорировать предложение, нажав кнопку «Пропустить», либо воспользоваться им.

2

Отрывок из стихотворения Эмили Дикинсон. Пер. А. Величанского.