Колдовская музыка

– Нам нельзя привлекать к себе внимания, – сказала Корнелия. Хоть мы и за городом, здесь все равно полно народу. Я, конечно, имею в виду не Гатора и его приспешников – этих людьми не назовешь…

В ее словах был резон, хотя в эту минуту вокруг было больше овец, чем людей. Одна из них, дружелюбная овечка в ошейнике с колокольчиком и надписью «Молли», ласково жевала мой рукав.

– Может быть, стать невидимыми? – предложила я, осторожно отталкивая любопытный нос Молли. – Но вроде этого еще никто из нас толком не освоил?

Все дружно покачали головами.

– Это все равно не поможет пробраться через забор, – заметила Вилл. – Разве только проскользнуть через ворота с грузовиком, который доставляет продукты…

– Гм, – задумчиво протянула я. – Это идея…

– В следующей жизни, – сказала Вилл, – я бы не хотела возродиться в виде ящика бананов.

Я разделяла ее чувства. Не слишком-то сладко, когда тебя запихнут в фургон и погрузят сверху полтонны крупы и сахара, а потом на тебя еще усядутся пять девчонок.

– Этот водитель просто псих, – в сердцах сказала Тарани. – Надеюсь, он ни во что не врежется!

– Наверно, злится из-за задержки.

Да, неприятно, должно быть, когда путь тебе перекрывает целое стадо сонных овец. Но из-за них водитель остановился и вышел из фургона, а нам только это и было нужно. Пока он прогонял овец обратно на поле, мы успели проскользнуть в заднюю дверь фургона.

– Нечего было так тянуть Молли за ошейник, – проворчала я. – Овцы очень мирные и послушные, нет нужды применять силу.

– Не все же умеют так обращаться с животными, как ты, – заметила Корнелия.

– Тс-с, – предостерегающе шепнула Вилл. – Кажется, подъезжаем к воротам…

Машина остановилась. Прокрякало переговорное устройство, шофер что-то сказал в ответ. Потом фургон снова тронулся.

– Въехали, – пробормотала Тарани, – Вилл, как ты думаешь, может быть…

– Я над этим работаю, – отозвалась Вилл, сосредоточенно сдвинув брони. Мгновение спустя мотор фургона чихнул и заглох. По другую сторону тонкой металлической стенки послышалась сердитая брань.

– Неудачный ему выпал денек, правда? – хихикнула я.

Хлопнула дверь. Заскрипел поднимаемый капот.

– Пора, – скомандовала Вилл. – Выходите. Быстрее!

Мы выбрались, стараясь не шуметь. На наше счастье, водитель был поглощен возней с двигателем. Мы скользнули за ограду, и, как только дорога скрылась из виду, Вилл снова включила мотор. Озадаченный водитель выпрямился так резко, что стукнулся головой о крышку капота.

– Точно, неудачный денек, – повторила я.

– Хватит злорадствовать, – оборвала меня Тарани. – Он нам ничего плохого не сделал, верно?

– Нет, просто был грубоват с Молли. Перебегая от куста к кусту, от прикрытия к прикрытию, мы осторожно подкрались ближе к ферме. Пока что собак не было видно. А Вилл всю дорогу просила камеры наблюдения смотреть в другую сторону.

– Как тут много всяких строений, – прошептала Тарани. – Кида могли поместить где угодно. С чего начнем?

И тут из сарая для сушки сена, оттуда, где ферма оставалась обыкновенной фермой, до нас донесся еле слышный звук. Кто-то дергал гитарную струну.

– Может быть, там? – предположила я, указывая на ворота сарая.

Старый сарай был огромным, внутри царил полумрак. Это место, по-видимому, пытались переделать в студию, но работа была далека от завершения. Почти весь объем занимали леса и пластиковые перекрытия, в воздухе витал едкий запах свежей краски.

В сумраке снова зазвенела гитара.

Я резко остановилась, потому что на этот раз сомнений не было: это звучала гитара Кида, только она могла быть такой певучей.

Я посмотрела на Хай Лин. Она кивнула. Мы явно пришли туда, куда нужно.

Мы осторожно двинулись вперед, стараясь держаться в тени.

Кид сидел на перевернутом ящике и тихо перебирал струны. И эта новая песня, рождавшаяся у нас на глазах, дрожащая, неоперившаяся, уже была прекрасна.

Я-то все думала, почему песни этого парня такие печальные? Теперь мне стало понятно. Это место – где усталый найдет покой, где конец дорог – недостижимо. До него нельзя дойти. И эта невозможность выражалась не в словах, а в его голосе. Мне вспомнилась Фиона, распевавшая часами, до хрипоты, слезы у нее на лице. Если эта песня будет записана, появятся еще тысячи новых Фион. Тысячи.

– Прекрати, – услышала я свой голос.

Вилл яростно махнула мне рукой, но было поздно. Он меня услышал. Напев оборвался, он встал, вглядываясь в полумрак.

– Кто это? – тихо спросил он. – Кто здесь?

Я вышла из-за пластиковой панели.

– Я. Мы встречались на «Звездном Экспрессе». – Это было преувеличением. Вряд ли можно считать встречей один взгляд через набитый зал. Хотя с натяжкой – можно.

Он неуверенно вгляделся в меня.

– Ты… одна из тех девочек в зеленом и белом?

– Да. «Побрякушки». – Хоть это и глупо, но мне польстило, что он меня узнал.

– А-а. – Он не задал ни одного из напрашивавшихся вопросов: что ты тут делаешь, кто тебя впустил и тому подобное. Казалось, он просто заметил, что я здесь, и все. И принял мое присутствие как должное. На мгновение его глаза стали такими же далекими, как глаза Фионы.

– Ваша гитаристка… она напомнила мне… – он запнулся на полуслове. – Когда-нибудь она будет играть хорошо. Она может стать Музыкантом.

Он произнес слово «Музыкант» по-особому, как почетный титул. Я почувствовала обиду за Кару – на мой взгляд, она уже была музыкантом, и очень хорошим, – но я понимала: для него это очень высокая похвала. По-видимому, у него другие стандарты. Я даже не была уверена, что он с нашей планеты.

Ох… внезапно мои мысли приняли другой оборот. Что, если… если это не просто метафора? Если он и вправду… из другого мира?

– Почему ты велела мне прекратить? – серьезно спросил он.

– Потому что ты причиняешь людям боль. Твоя музыка им… вредна.

Я чувствовала страшную жестокость своих слов. Он выглядел таким беззащитным. Таким грустным. Но это, конечно, было только частью проблемы.

Долго, ужасно долго он сидел не шевелясь, сжимая свою драгоценную гитару.

– Ты уверена? – наконец спросил он. Я кивнула.

– Твоя музыка слишком сильная. Мы не привыкли к такой силе. Она ранит нас.

Его глаза стали огромными, почти неестественной величины. Такие глаза могут быть у ночных существ, а не у человека.

– Но я не знаю, что еще мне делать… – прошептал он.

Он выглядел таким потерянным. Я постаралась найти добрые, успокаивающие слова.

– Я думаю… наверняка ты умеешь делать что-нибудь другое. Не только играть и петь.

Он опустил глаза и посмотрел на гитару.

– Я умею вырезать из дерева, – сказал он. – Я… когда-то у меня это неплохо получалось.

«Быть хорошим плотником совсем не зазорно», – подумала я. Правда, при этом у него не будет таких доходов, как у поп-звезды.

И потом мне вспомнилась песня, которую он сочинял. О возвращении домой.

– Кид, – сказала я. – Ты не мог бы рассказать, откуда ты?

Он взглянул на меня с беспокойством.

– Из места под названием Бард, – ответил он.

– И как там?

– Чудесно. – с грустью ответил он. – Там очень много музыки. Каждый играет на каком-нибудь инструменте, а то и на нескольких, каждый поет… Все живут и дышат музыкой, с самого рождения и до смерти. Бард построен на музыке, – говоря это, он делался все печальнее и печальнее.