Страница 8 из 22
Доступная солнечным лучам, пойма Перевального уже начала освобождаться от снега. Здесь, между проталинками, наследил молодой медведь! Присев над следом, я измеряю рулеткой ширину отпечатка его передней лапы.
– Двенадцать сантиметров. Какой свежий! Только что, тут был!
– Может быть, от нас и ушёл, – резонно предполагает Казанцев.
Солнце, на небе, уже перевалило за полдень. Командирские часы, на моей руке, показывают половину третьего. Шагая рядом со следом медведя, мы выходим на протянувшуюся по берегу ручья проталину. Я тщательно её осматриваю…
И отыскиваю три, скушенных этим медведем, ростка белокопытника! Всего три…
– Не густо. Белокопытника на проталине полно, а он – всего три штуки съел, – рассуждаю я, шагая дальше, – Видно, не голодный.
– Может, мы его и сорвали! – возражает Казанцев, – Не дали размахнуться…
К вечеру, мы уходим с Саратовского кордона, добираемся до своего Тятинского дома.
На следующий день, у себя на Тятино, мы закладываем круговой маршрут по ближнему лесу…
И практически сразу, рядом с нашим домом, в ольховнике Банного ручья, натыкаемся на след молодого медведя!
– Это – наш, местный, – улыбаюсь я, – Мы живём на его участке.
– Угу, – соглашается Казанцев.
Просторы сырого ольховника забиты метровым слоем снега! В узких, снежных траншеях звонко журчат, не замерзающие всю зиму, ручейки… Наш медведь бродил прямо по воде этих ручейков! И выкапывал лизихитон из сочащейся талой водой дернины их берегов. Насчитав восемнадцать покопок, мы бросаем след и уходим в своём направлении…
За ольховником, посреди обширных пустырей будущего высокотравья, от снега уже очистилась обширнейшая поляна! Нас привлекает площадка свежей почвы. По ходу движения, мы подворачиваем к ней…
На чистой земле, я внимательно разглядываю отпечатки маленьких, словно кошачьих, лапок.
– Соболь?! – удивляюсь я, – А он то, что тут наворотил? Сколько земли! Прямо, раскопками занялся!
– Нет! Он на мышей охотился! – смеётся Казанцев, трогая чёрным носком своего болотника соломенный шарик мышиного гнезда, валяющийся рядом…
По обширным полянам, то здесь, то там, нам встречаются покопки лисиц. Их довольно много.
– Мышкуют! – улыбаюсь я, сторожко «стреляя» глазами по сторонам…
А вот! На снегу – след зайца! Мы тут же подворачиваем к нему.
– Свежий!
– Ну. Прямо перед нами проскочил! – улыбаюсь я.
– Кийяяяя!
– Канюки! – вздёргиваюсь я.
– Ага! – кивает Казанцев, – Вон, они!
– Кийяяяя!
Тонко и отрывисто взвизгивая, над хвойным лесом, что у нашего Тятинского дома, кругами ходят два сокола. Птицы очень светлые, почти белые… Чуть погодя, один за другим, канюки снижаются над хвойником и усаживаются на одну из пихт. Я опускаю свой бинокль…
Мы огибаем заснеженные ольховники по полянам. Здесь, снега – гораздо меньше, всего сантиметров двадцать. На белейшем снегу, перед моим болотным сапогом, красуется сгусток кладки лягушки! Я удивлённо оглядываюсь по сторонам – но, поблизости нет ни малейшей проталинки! Не говоря уже о том, что лягушке нужна, для этого дела, хотя бы небольшая лужица.
– Хм! Лягушачья икра! – хмыкает из-за моей спины Казанцев, – Кругом снега – почти по колено!
Присев на корточки, я озадаченно трогаю пальцем студень лягушачьей кладки.
– Обычная… Сереж, самая обычная, лягушачья икра! Как, всё это, понимать?!.
Вечереет. Я шагаю от дома, по дороге, в сторону моря. За водой. Так, я и спускаюсь с плато высокой морской террасы, по колее заросшей дороги – ружьё за спиной, в каждой руке – по ведру. После короткого спуска на низкую морскую террасу дорога сворачивает вправо, в сторону устья Тятиной. А в сторону Банного ручья, влево, уходит тропинка. Я оставляю вёдра на развилке и крадусь к близкому отливу океана…
А вот и вороны! Заметив меня, они срываются с завалов морского берега и торопливо удирают прямо в океан – там, на другой стороне нашей мини-бухточки, из воды торчит цепочка одиночных, обкатанных морем, валунов. Я ловлю на мушку одну из ворон.
– Та-ахх!!!
Приклад сильно толкает в плечо и ворона проваливается с линии прицела, вниз. Немедленно вывернувшийся откуда-то, орлан-белохвост, снижаясь по дуге, аккуратно снимает чёрный комок вороны с поверхности воды!
Я опускаю ствол ружья и поднимаю к глазам свой бинокль – в оптику наблюдать гораздо интереснее. Отлетев на гряду выступающих в океан валунов, орлан грузно приземляется на один из них. Наступив на добычу одной лапой, он начинает рвать её клювом…
Вот орлан, контролируя обстановку, вскинул голову и застыл в своей гордой, королевской позе. Из его клюва, во все стороны торчат чёрные, вороньи перья…
Но, вот появляется второй орлан-белохвост! Снявшись с присады на вершине ближайшего к нам, высокого мыса слева, он, по пологой дуге, решительно планирует на гряду валунов. Первый орлан уступает ему свой валун. Грузно взмахнув крыльями, в несколько махов он перелетает на пяток метров в сторону. Но – со своей добычей в лапе!
– Да это же наша, Тятинская пара! – улыбаюсь я в бинокль, – Дружба, значит, дружбой, а табачок – врозь?! Хм! Интерееесно…
Но, тут становится ещё интересней! На валуны, буквально падает, проходящий высоко в небе, белоплечий орлан!
– Белоплечий! Да, матёрый какой! – ахаю я, – В контрастном оперении! Ах, какой гусак! Что же ты делаешь, на Кунашире?! Сегодня – пятнадцатое апреля! Ты уже должен быть на Камчатке! Или тебя не интересуют семейные дела?
Оценив, что добыча, у белохвоста – маленькая и ему ничего не светит, белоплечий орлан тут же откланивается. Подпрыгнув с валуна, он сильными и мощными махами загребая воздух, уходит прочь. Постепенно набирая высоту, он продолжает свой, ненадолго прерванный полёт вдоль побережья острова, на север. Я провожаю его в бинокль, пока орлан не скрывается из виду.
– Да-а! Хорош гусак! Сильный, красивый, здор-ро-вый!.. Всё-таки, на Камчатку пошёл!
Если наши, местные, орланы-белохвосты смотрятся огромными, бурыми курицами, то белоплечие орланы – как гуси! Они изящны в полёте. У них другие пропорции тела. Вне всяких сомнений, они – куда лучшие летуны! Эти – воплощение красоты и мощи…
Шестнадцатое апреля. Тятинский дом. Пришла большая непогода! Взбаломошный, сильный ветер с востока, на клочья рвёт синий дым, вырывающийся из трубы нашего дома. На океане шторм. Мы штормуем…
Промежду домашними делами, я задерживаюсь посреди нашей комнаты и через наше большое окно бросаю взгляд на океан – там все волны в белых барашках!
– Белые барашки – значит, шторм шесть баллов! – замечаю я…
Под вечер, на раскачивающуюся былину прошлогодней гречихи под нашим окном, села птица.
– О! Серёж, свиристель! – не шевелясь, я стою перед окном.
Птица сразу сорвалась прочь!
– Дрозд! С хохлом на голове! – обозвал его Казанцев.
Вдогонку, я провожаю птицу взглядом: «Свиристель… Приятно было познакомиться!».
Семнадцатое апреля. Тятино. Утро. За нашим окном хлещет дождь! Порывами, рвёт сильнейший ветер с юго-востока. На океане шторм. Штормуем и мы. Я поглядываю в окно – широкую панораму серого, штормового океана то и дело размазывает пелена сильного дождя.
Наши орланы – мокрые. Один сидит на вершине одной из пихт в распадочке Банного ручья, низко-низко.
– Ниже нас! – хмыкаю я, – Никогда не видел!
– Закрылся от ветра складкой рельефа, – понимаю я его, – Молодец!
Второй орлан сидит на присаде, на гребне высокого мыса, что слева. Это местная, Тятинская пара, наши соседи…
Ночью, я выхожу из дома.
– Куааааа! Куааааа! – в нашей луже, что разлилась от дождя до размеров маленького озерца, раздаётся редкое, одиночное кваканье!
У меня – потребность поделиться новостью с напарником. Я знаю, что Казанцев не спит.
– Серёж! – захожу я в дом, скрипнув дверью, – Лягушки! В нашей луже орут!