Страница 17 из 22
Вот! Медведь ставит на снег свою левую переднюю ногу.
– Так! – прищуриваюсь я, – На пальцы!
Следом, медведь ставит на белый снег свою правую заднюю ногу.
– На пятку! Так и есть! Заднюю ногу медведь ставит на пятку! – тихо радуюсь я, за своим рюкзаком, – Я всегда думал, что медведи на пальчиках ходят! Вот же! Век живи – век учись!
Мы дожидаемся, пока медведь не удалится с наших глаз и только тогда, окончательно высовываемся из-за своих рюкзаков.
– ФУУУУ!
– ФУУУУ!
– Вот, это, дааа!
– Ага!
– Близко как!
– Я думал – вычислит!..
– Ну!
– Пошли – расстояние посмотрим!
– Пошли!
Делясь впечатлениями, мы налегке, только с ружьями в руках, шагаем поперёк снежной реки, к следам медведя…
На плотном насте – только чёрточки от медвежьих когтей! Но, мы – лесные люди! Нам, большего – и не надо.
– Уф! – я оборачиваюсь и смотрю на наши, стоящие на белом снегу, оранжевый и синий, рюкзаки, – Блин!.. Близко как!
– Ну! – становится серьёзным лицо Чудаева, – Шагов тридцать! Не больше.
– Если, не меньше!
Мы шагаем обратно, к рюкзакам.
– Саня! Почему он, всё-равно попёрся мимо нас?! – спрашивает Олег, забрасывая ремень своего карабина на плечо, – Ведь, подозревал же!
– Хм! – хмыкаю я, в ответ, – А, куда ему? Ты, на склон посмотри!.. Вверх подниматься?! Против шерсти кедрового стланика?! Четыреста метров?! Или – вверх по днищу распадка уйти? Обратно?! Я думаю, он оттуда шёл! А ему, нужно – вниз!
– Точно, – кивает головой, Чудаев, – Других вариантов, у него… Тут – только через нас.
– Ладно… Пора и нам, вниз валить.
– Ну! – соглашается Чудаев, – До вечера до дома дойти бы…
Тятино. Шестнадцатое мая. Чудаев уходит в цивилизацию. Сегодня небо закрыто высокой облачностью. В паре с Трубергом, мы решаем пройти в верховья Ночки, по массивам междуречья Тятиной и Ночки. По высокотравным полям Банного ручья, мы напрямую шагаем в сторону вулкана…
Подходим к стене пихтарника. Только суёмся под кроны хвойника – и сразу тормозим. Здесь, под первыми пихтами, вся трава, широкой полосой, забрызгана желеобразными капельками медвежьего помёта!
– Саня! Что это?! – поражается Труберг.
– Медведь обдристался! – коротко отзываюсь я, стреляя глазами по сторонам, – Кто-то напугал его, до смерти.
– Хм! Почему ты так думаешь? – озадачивается Труберг.
– Я видел такое, этой весной. В тот раз, я каждый след медведя просмотрел, по снегу. Поэтому, как это бывает – я знаю.
– Интере-еесно, – тянет Александр, – Что, здесь, могло случиться?
– Смотри! – прищуриваюсь я, – Медведь «профонта-нировал» вдоль границы пихтарника. Значит, его «пугатель» подошёл к нему не из глубины леса и не со стороны нашего пустыря.
Александр, молча, кивает головой, соглашаясь с моей логикой.
– Кто-то подошёл оттуда! – показываю я рукой по границе хвойника, в противоположном от «фонтана», направлении, – Он увидел нашего медведя первым и практически, упал на него!
– Почему ты решил, что «упал»? – недоумевает Труберг, – Может, просто подбежал!
– Иначе – не напугаешь медведя до смерти! – начинаю злиться я непонятливости своего напарника, – Это, тебе, не «трусишка зайка серенький»! Это – медведь! Он сам, кого хочешь, напугает.
– Кто же, это, мог быть? – допытывается въедливый Труберг.
– Здесь, из людей – только мы с тобой. А, мы сюда ещё не ходили. Значит, этого медведя напугал… другой медведь.
– Медведя напугал… медведь?! – недоверчиво переспрашивает меня Труберг.
– Ну, да! – втолковываю я ему, – Ведь, кроме нас, здесь людей нет?
– Нет, – соглашается Александр.
– Ну, не лисица же, тогда! – теряю я терпение, – Это – только другой, более крупный медведь!
– Хм! Почему – более крупный? – въедливость Труберга не знает границ.
Совсем недавно Александр работал учителем в школе, лесная жизнь – не его стихия. Наверное, я зря на него злюсь…
– Ну, Саша! – кончается у меня терпение, – Потому, что мелкий медведь не бросится на крупного!.. А почему я считаю, что этот медведь бросился? Да потому, что для того, чтобы так напугать медведя, совершенно недостаточно страшно взреветь в десяти шагах от него! Здесь нужно, буквально напасть на нашего!
Под пихтами всё закрыто травяной дерниной вейника и, как я не изощряюсь – я ничего не нахожу! Только – за обгаженным медведем местом, дорожкой положены былины вейника. Это – наброд, след по траве убегающего медведя…
– Вот, блин! – в сердцах чертыхаюсь я, пройдя метров двадцать в том направлении, – Больше – ничего не узнать! Ну, почему мы не собаки?!
По пустырям высокотравья мы, сегодня, не идём. Сегодня – мы шагаем в глубину безбрежных пихтарников, напрямую к подножьям вулкана. Долго-долго гребём по бамбуковому пихтарнику. Тя-же-ло… Сплошной бамбук – по пояс! Здесь он – везде такой…
Мы вываливаемся в котловинку самого истока какого-то ручья. Здесь – влажно и бамбук уступает место лопухам.
– Так! – я коротко оглядываюсь на Александра, – Это один из притоков Ночки!
– Почему, Ночки? – сразу интересуется, въедливый Труберг.
– Он течёт вправо. Значит – к Ночке, – коротко формулирую я, свою мысль.
Моя голова занята прощупыванием окрестностей, нам важно не столкнуться с кем-нибудь из медведей.
– Хм! Как, в лесу, всё просто! – разглагольствует, за моей спиной, Труберг, – Всё, что течёт влево – к Тятинке! Всё, что течёт вправо – к Ночке! Не заблудишься!
– Хм! Ну, да! – с сарказмом, хмыкаю я, настороженно прислушиваясь и приглядываясь к окружающему нас бамбуковому пихтарнику, – Как-то, так…
Через полчаса, мы стоим в небольшой вмятине рельефа, с родничком посередине. Это – самое начало распадочка будущего ручья. Вокруг нас – массовые поеди растений. Здесь кормился медведь. Или – медведи. Я приступаю к своей работе. Труберг стоит, ждёт…
– Блин! – чертыхаюсь я, – Я работаю звездочётом!
– Да? – оборачивается на мой голос Труберг.
– Как?! Столько чисел, можно в уме держать?! – раздражаюсь я, – Сейчас, у меня в голове четыре графы – белокопытник, лизихитон, симплокарпус и бодяк. Я считаю поеди. И в голове, по графам разложено, например, «восемнадцать, девять, восемь, один». Вот, очередная покопка лизихитона! И в голове – «восемнадцать, десять, восемь, один». Впереди – четыре скуса белокопытника и один скус бодяка! Теперь в моей голове стоит «двадцать два, десять, восемь, два»… Сейчас, одного только белокопытника, я уже насчитал семьдесят шесть черешков! При этом, я должен постоянно озираться по сторонам и прислушиваться!
– Нуу…, – задумывается Александр, над моей проблемой, – А, ты – записывай почаще! Обнуляй, так сказать, счёт!
– Да, я и так! – развожу я, руки в стороны, – Кормёжку обсчитаю – записываю… Всё-равно, от цифр голова трещит!
– Ты – до конца кормёжки не доходи! – советует Труберг, – Раньше обнуляйся!
Сегодня, в питании медведей, вырисовывается явное преобладание белокопытника. Причём, такая картина – повсеместна. Вот, на Ночке – на медвежьих кормёжках, я насчитал только три скуса соссюреи и один – бодяка, а белокопытника – сто пятьдесят!..
Тятинский дом. Семнадцатое мая. Очередной рабочий день подходит к концу. Мы, в паре с Трубергом, сваливаем к нашему дому, с верховий Тятиной. Смотровая тропа стелется под ноги…
Я резко останавливаюсь. Передо мной, на краю уходящего далеко вниз, крутого склона борта речной долины, прямо у тропы, устроена медвежья лёжка! Хвойно-моховая, лесная подстилка содрана и во влажной и прохладной почве выкопано углубление. Это горизонтальная площадочка, такая – чтобы, только, уместиться хозяину.
– Смотри-ка! Маскировка – прежде всего! – хмыкаю я, – Он сделал лёжку так – что, находясь на ней, он находится на одном уровне с поверхностью пихтарника! Заподлицо с землёй!
Я вынимаю из кармана рулетку и замеряю размеры лёжки. Записываю себе в дневничок: «Длина сто двадцать, ширина пятьдесят сантиметров».