Страница 16 из 22
– Ну! – соглашается Чудаев, – Скоро рыборазвод будет!
– Ага! – киваю я, – Хорошо идём!
С километр выше, речка начинает ветвиться на крупные притоки. Чуть выше, в одном из них когда-то стоял рыборазводный заводик. Пару лет назад, мы здесь ещё застали ровные ряды коротких как табуретка, столбов! Стоящих в ровном, шлаковом русле левого притока…
При походах в верховья Тятиной, мы всегда выбирали ближайший к вулкану, левый приток, с его бурным каньоном. Сегодня, мы выбираем крайний правый приток – мы помним карту.
Мы шагаем по метровому обрывчику, вдоль берега речки. Здесь набита хорошая медвежья тропа…
– О! – останавливается Чудаев, – Медведь ствол пометил!
Я делаю пять шагов вперёд и останавливаюсь перед стволом средневозрастной ивы. Прямой ствол, сантиметров двадцать пять диаметр. На уровне человеческого роста белеет рана свежего задира.
– Ух, ты! – радуюсь я находке, – Какой задир!
Я вынимаю из кармана рулетку и дневничок…
– Так! Пиши! Ива сердцелистная. Диаметр ствола – двадцать четыре. Высота свежего задира… сто девяносто два сантиметра.
Я трогаю пальцами свежую, сочащуюся соком, белую древесину, прикасаюсь к красной, крепкой коре дерева, по границе раны: «Ух! Продрал как!».
– Высоко сделал! – прищуривается на задир, Олег.
– Ага! – соглашаюсь я, – Хорроший!
Я прячу рулетку и авторучку с дневничком в карманы, и мы шагаем дальше – у нас очень длинный маршрут, за день успеть бы…
– Саня, медведь! – вскоре тормозит меня идущий первым, Чудаев.
Мы замираем. По противоположной стороне речки, нам навстречу, шагает взрослый, почти чёрный медведь. Он движется по краю метрового обрывчика речного берега.
– Там – тоже идёт медвежья тропа! – понимаю я.
Мы стоим и смотрим. Я поднимаю к глазам бинокль…
Медведь спускается по речной долине вниз… Сделав шагов пятнадцать, он равняется со стволом, растущей на краю обрывчика, крупной пихты.
– Остановился! – молча, прищуриваюсь я.
Медведь поднимается вдоль ствола дерева на задние лапы, в полный рост. Закрывшись стволом пихты, он осторожно выглядывает из-за него и с высоты своего роста, внимательно «процеживает» окружающее пространство перед собой, по своему берегу и – за речку, по нашему берегу. Он нюхает, слушает и смотрит…
Через минуту, медведь растормаживается. Медленно и плавно, он опускается на все четыре ноги и осторожно шагает дальше…
Метров через пятнадцать – у тропы, растёт такая же пихта. Медведь останавливается и закрываясь стволом дерева, снова поднимается на дыбы…
Осторожно присев на своей тропе, мы дожидаемся, пока медведь пройдёт по противоположному берегу мимо нас.
– Фу! – выдыхает, довольный Олег, – На медведя посмотрели!.. Он – не толстый! Но, большой! Длинноногий такой!
– Ага!.. – соглашаюсь я, – Он всё время так ходит?!. А, что? Очень умно! Он не стоит, как телеграфный столб в чистом поле! На всеобщее обозрение… Заметил? Он, каждый раз, закрывается стволом дерева!
– Ха! Конечно, заметил! Голову поворачивает… как локатор! Всё просвечивает!
– Но, не во все стороны, а – только перед собой! Сектор, градусов девяносто берёт! – прикидываю я.
– Ну!.. По сорок пять в каждую сторону, от курса! – коротко смеётся Чудаев.
Здесь, в верховьях – ещё только самое начало весны! Вскоре, мы отрываемся от ставшего бурным, притока речки, направо. Потому, что прямые склоны хребта Докучаева стоят уже прямо перед нами. И мы шагаем к ним, по спускающейся к нам с одной из вершин, снежной реке. Это – заполненный до краёв белейшим снегом, распадочек какого-то ручья. Снежник! По этому плотному снегу можно шагать, не опасаясь провалиться…
Перед нами вздымается стена длинного и высоченного, склона хребта. Она вся закрыта плотными зарослями кедрового стланика. Это пояс кедрового стланика… И только в нижней части склона, по днищу распадка, плотная стенка вершинок кедрового стланика сменяется высокими кустами ольховника, стоящими более редко. А, с нашей стороны снежной реки – протянулись покрытые ольховником пологие увалы.
– Вид – как на Чукотке! – обводит взглядом эти закруглённые склоны, Чудаев.
– Ну! – киваю я из-под своего, ярко-жёлтого станкача, – Высокогорье! Сглаженные формы рельефа!
Мы шагаем по снегу… Я, в очередной раз, поднимаю лицо вверх, осматривая склон. Этот, противоположный склон нашего распадка, заканчивается гребнем хребта. Он стал высоким, а наша снежная река – крутой. Мы срезаем длинный поворот нашего «чукотского» распадка напрямую – по проплешинам снега продираемся через заросли ольховника. И буквально вываливаемся на нашу снежную реку.
– Фууу!
– Фууу!
Плотная стена ольховника – за нашей спиной, высокие кусты ольховника – на другой стороне, под склоном. А между ними – стекающая справа-налево, снежная река, шириной метров тридцать пять. Тут же, под стенкой ольховника, мы снимаем свои рюкзаки и оставляем их стоять вертикально на насте. Сами стоим рядом с рюкзаками, отдыхаем, осматриваемся…
– Саня! Медведь! – вдруг, коротко роняет Чудаев.
И метрах в ста выше нас, чуть ниже середины противоположного, кедровостланикового склона, я вижу медведя!
– Тихо!
Медведь – большой и взрослый, бурый. Он спокойно стоит среди наполовину вытаявшего из снега стланика, мордой в нашу сторону…
Через пяток минут, медведь начинает спускаться. Он «валит» не прямо на днище распадка, а чуть наискосок по склону. Наверно, так, этим курсом – он спускался и до нас…
Медведь постепенно спускается по склону. Он тянет мимо нас, но расстояние между нами, непроизвольно сокращается! Мы хотим посмотреть на медведя, но спрятаться нам, на белом снежнике – просто, негде! Мы, как стояли, лишь постепенно приседаем, за свои разноцветные и такие яркие, рюкзаки…
Вот! Медведь спустился на днище! В раздумье, он стоит на снегу, на противоположной стороне снежной реки, чуть выше нас. Стоящие поодиночке высокие, голые кусты ольховника – такая призрачная защита! Они, его совершенно не скрывают. Я думаю – он не дурак, он тоже это понимает…
Чуть постояв в нерешительности, медведь начинает осторожно шагать вниз, по противоположному краю белой, снежной реки. Шаг за шагом… Сантиметр за сантиметром, мы приседаем за свои рюкзаки. Всё ниже и ниже…
Всё! Мои коленки – выше подбородка. Я чувствую холод сквозь брюки – это моя задница упёрлась в холодный снег.
– Дальше, приседать некуда! – понимаю я.
Я прячу лицо за своим оранжевым как апельсин, рюкзаком. Застыв, я смотрю на медведя одним глазом. Он – поджарый, большой, взрослый, тёмно-бурого окраса.
Медведь шагает медленно и равномерно, шаг за шагом. Медвежья морда смотрит прямо по ходу движения. Но – так близко! И я вижу, что он постоянно косит на нас, своим глазом…
– Не дурак! Понимает, что мы – не просто две кочки на белом снегу! – я медленно, по сантиметру, прячу свой глаз, за рюкзак, – Одна кочка – ярко-жёлтая, другая – ярко-синяя…
Шаг, ещё шаг… Медведь осторожно шагает по краю снежной реки, мимо нас…
– Близко как! – поджимаю я губы, за своим рюкзаком, – Нам – не шелохнуться и он – стенкой подпёрт! Некуда отодвинуться! Ни нам, ни ему…
Шаг, ещё шаг… Медведь ставит лапу за лапой, на снежник. Медведь шагает медленно и равномерно…
Я вдруг, с удивлением обращаю внимание на то, как он ставит свои ноги! Я усиленно смаргиваю и впиваюсь взглядом в эти медвежьи ноги.
– Вот!
Шаг! Медведь ставит на белый наст свою переднюю правую ногу! Он осторожно ставит её, на пальцы.
– Обычное дело… – прищуриваю я, свой глаз.
Следом – медведь ставит на снег свою заднюю левую ногу… Он ставит её – на пятку! И перекатывает вес тела на всю стопу.
– Сначала – он ставит пятку! – я удивлённо поднимаю брови, – Кто бы мог подумать?! Никогда, этого, не знал!.. Ну-ка! Ещё раз!
Медведь едва-едва миновал нас. Морду, он по-прежнему держит прямо по курсу. И я уже не вижу – косит ли он левым глазом в нашу сторону. Теперь – большей частью, я вижу его «корму». Уже не опасаясь, что медведь меня «вычислит», я выглядываю из-за рюкзака и уже в оба глаза, смотрю на его, медленно ступающие на белый наст, бурые ноги.