Любовь Анны

– Это дети, а не куклы! Вы сами тут пробовали оставаться на ночь? Тут ветер гуляет, – для большей значимости Нина сжала руки в кулаки, – Идите, Виктор Алексеевич, за инструментами, за печником, да хоть за самим лешим! В лепешку расшибитесь, но чтоб к ночи тут тепло было.

– Ишь, кулаки сжала, того гляди кинется бить, – заворчал себе под нос Алексеич, выходя из пристроя.

Нина оглядела мальчиков, пересчитала. Они копошились на кроватях, не обращая на нее внимания. Кто-то спал, кто-то смотрел в потолок, кто-то играл в карты. Лица их были грязными, головы обриты налысо. Худые, одетые кто во что… У Нины защемило в груди. Но она знала, что нельзя поддаваться жалости.

– Давайте познакомимся. Меня зовут Нина Петровна, я ваша учительница, – громко и строго сказала Нина и почувствовала, как коленки ее затряслись от волнения.

Мальчики неохотно оторвались от своих занятий и повернули головы к Нине.

– Как вам известно, ваша воспитатель больна, поэтому следить за вами буду я. Буду вам "мамой", так сказать…

Нина и сама не знала, зачем добавила последнюю фразу. Позже, ознакомившись с делом каждого ребенка, Нина прокручивала свою приветственную речь в голове и думала, что это было очень глупо, назвать себя "мамой" мальчишек, которые уже настолько привыкли к одинокой, беспризорной жизни, что слово "мама" для некоторых из них звучало, как злая насмешка. Как бы то ни было, Нина хотела, как лучше…

– Пошла к черту! – неожиданно громко выкрикнул резкий мальчишеский голос.

Эта колкая фраза разрезала холодный и сырой воздух возле Нины на две части. Ее словно окатило ледяной водой. Она мысленно постаралась сказать себе, что это дети. Это всего лишь дети. Они не могут быть злыми…

– Кто это тут такой невоспитанный? – как можно добродушнее ответила Нина и попыталась выдавить на лице подобие улыбки, – В гостях – и сквернословить с порога! Разве это хорошо? Ну, выйди, не бойся, познакомимся лично.

Голос Нины звучал ровно и спокойно, но все внутри дрожало от волнения и страха.

– Ну, что ты мне сделаешь, курица деревенская? Пошла к черту, говорю тебе! – маленький бритоголовый паренек вышел вперед, злобно сверкнул темно-карим цыганским взглядом и сплюнул в сторону Нины, – я все равно сбегу!

Лицо у цыганенка было худое, грязное, под глазом синел большой фингал. Подрался или ударил кто?

Он увидел, что Нина пристально рассматривает его и отвернулся, то ли от злости, то ли от смущения.

Остальные мальчики с интересом слушали их словесную перепалку. Почти все глаза были устремлены на Нину: кто смотрел со страхом, кто с ехидной усмешкой, а кто с жалостью. Нина набрала в лёгкие побольше воздуха. Помощи ей ждать неоткуда: Алексеича сама отослала за печником, а директриса убежала по неотложным делам.

– Я же помочь вам хочу. Я к вам – с добром, как и все остальные здесь. Вас, в конце концов, из города привезли, чтобы вы здесь выжили, а не погибли в городе от голода и холода, – сказала она, обращаясь к бунтарю.

– Нам вашей доброты не надобно, – огрызнулся мальчишка, дерзко и вызывающе вздернул подбородок.

По лбу его проползла жирная вошь. Нину замутило, но она не подала вида, что ей нехорошо, только оперлась рукой о холодную стену.

– Ну что же. Тем не менее, у нас здесь, в школе, есть свои правила. Так же, как в любой семье. Главное правило большой семьи знаешь? – снова обратилась она к мальчишке, стараясь не выдавать своего волнения.

– Знаю, – пробубнил цыганенок, – не слушать всяких деревенских кур!

После этих слов он пробежал мимо Нины к двери, толкнув ее так, что она потеряла равновесие и упала на деревянный пол.

– Парни, бежим отсюда! Уж лучше на воле ворами и бандитами быть, чем бабам подчиняться.

Нина поднялась с пола и встала перед мальчиками бледная и строгая.

– Ну, чего встали? Пойдемте, парни! – цыганенок обернулся, ожидая поддержки товарищей.

Несколько человек неуверенно двинулись за главарем, остальные мялись на своих местах, опустив головы.

– Эх вы подкаблучники! – процедил сквозь зубы цыганенок и снова смачно сплюнул на пол.

Мальчики стояли и не шевелились. Они устали, хотели есть и спать. Но сказать об этом вслух никто не решался. На долгую минуту в комнате, наполнившейся вечерними сумерками, повисла тишина. Бледные, худые, изможденные лица выражали покорность судьбе. Потом кто-то зевнул, кто-то полез обратно на кровать досыпать.

– Кухарка похлебку сварила для вас, – наконец сказала Нина, повернувшись спиной к тем, кто решил уйти, – все, кто хочет есть, стройтесь парами и идите за мной. А кто бежать хочет – пожалуйста, дверь открыта, держать я вас не буду. Бегите. Хоть сразу к врагам! Мужчинам, нападающим на женщин в тылу, только туда дорога.

Нина вышла из спальни, встала у окна, сжав руки в кулаки, потом вытерла злые слезы, обернулась и, к своему удивлению, увидела семь пар детей, взявшихся за руки, у входа в комнату. Пятнадцатый бунтарь взял свою котомку и пошёл к выходу, бормоча под нос ругательства.

Мальчиков накормили постной похлебкой с кусочком черного хлеба. Ели они так жадно, что Нине снова стало их нестерпимо жаль. Совсем ещё дети, а уже столько тягот испытали, столько ужасов увидели. И некому их было приласкать, обнять, сказать, что все будет хорошо, что война когда-нибудь закончится…

Вернувшись в спальню, Нина стала помогать мальчикам застилать кровати, разбирать немногочисленные вещи и аккуратно складывать их в две тумбочки, что стояли в углу спальни.

Она спрашивала имена у тех, кто шел на контакт. Сережа, высокий парнишка со светлыми бровями и ресницами, мать которого умерла от туберкулеза несколько лет назад, а отца посадили за убийство, признался Нине:

– Такие, как мой отец, хуже любого врага. Враги чужих бьют, а он нас с мамкой бил.

Максим, рыжий и веснушчатый паренек, сначала огрызнулся на Нину, а потом неожиданно разревелся – его сестру отправили с отрядом девочек в соседнюю область. Он боялся, что никогда больше не увидит ее.

– Ну что ты, вот увидишь, Максим, наши непременно победят, война кончится, и вы вернетесь в родной город: и ты, и сестра, – сказала Нина и обняла парня за плечи, ей хотелось верить, что все будет именно так.

Постепенно в общий разговор втянулись и другие ребята. А после уборки Алексеич повел мальчиков в баню. Печь к тому времени была сделана, растоплена и тепло от нее согревало каждый уголок спальни, делая ее немного уютнее и гостеприимнее. Из бани парни вернулись чистыми и как будто совсем другими: лица посветлели, а на щеках заиграл румянец.

После ужина в школу пришла директриса. Нина сразу же обратилась к ней по вопросу, которым была сильно обеспокоена.

– Клавдия Егоровна, у некоторых мальчиков нет теплой верхней одежды. И та, что на них – совсем плохая. Что будем делать?

Женщина вздохнула устало, присела на стул.

– Своими силами искать, Нина Петровна. А как же еще? У людей просить придется, у себя искать, у родни…

Клавдия Егоровна помолчала, а потом сказала строгим голосом, посмотрев Нине прямо в глаза:

– Мне по пути в школу мальчика передали. Из рук в руки, так сказать. Женщина одна его поймала у себя во дворе. Как-то пролез, наверное, что-то своровать хотел, не успел… Наш мальчик, детдомовский. Он мне сказал, что это ты его прогнала. Как это понимать, Нина?

– Я его не прогоняла. Я… – Нина замялась и покраснела, подбирая правильные слова.

– Ты хоть знаешь, Нина, под какой удар ты меня подставила? А если проверка приедет? А если до руководства донесется? – женщина негодующе посмотрела на Нину, – детей этих я передаю Татьяне Ивановне, а ты завтра выходи, замещать ее будешь в начальных классах.

Нина пыталась что-то сказать в свое оправдание, но директриса и слушать ее не стала. Сжав кулаки и зубы, Нина выбежала из кабинета и словно напоролась на острый, темно-карий цыганский взгляд.

Мальчик сурово смотрел на нее в упор, Нина покраснела еще сильнее, отвела глаза, чтобы мальчишка не видел ее слез, и быстро прошла по коридору к выходу.