Страница 12 из 35
Галия не убирала руку, её тепло словно перетекало в Коннора.
— Я понимаю, насколько тебе неприятна, — тихо продолжала Галия. В её голосе не было жалости к себе, но в каждом слове сквозила боль. — И я ничего не собираюсь менять. Но хочу, чтобы ты знал: я понимаю, что ты сделал для меня. И должна тебя поблагодарить…
Что-то раздувалось в груди Коннора, словно воздушный шар, становясь всё больше. Он плотно сжал губы — даже при встречах с монстрами ему никогда не было так страшно.
— И я… ничего не забуду, — добавила Галия так же негромко. — Когда-нибудь я найду способ отблагодарить тебя.
Коннор пришёл в отчаяние. Что она с ним делает? Он потерял власть над собой, боялся, что чувства, переполняющие его, вырвутся наружу. Ему казался единственно верным лишь один выход: обернуться и ударить Галию — так зверь, попавший в ловушку, бросается на того, кто его спасает.
— Как странно… — выговорила Галия, и Коннору показалось, что она забыла про него и теперь болтает сама с собой. — Когда я подросла, то отказалась от силы, которой наделена моя семья. С помощью этой силы все мои предки имели возможность превращаться в демонов. Я считала, что нужно избегать вражды и войн любым способом. Но сейчас понимаю, что это невозможно.
Теперь Коннор чувствовал не только тепло. Казалось, от руки Галии исходят электрические разряды и движутся по его рукам. Разумеется, это была не настоящая энергия, о которой она только что говорила, и не та, какой пользовались драконша или Уилл. Но впечатление было похожим. Всё тело Коннора вибрировало.
“Некоторым людям незачем воевать, — думал Коннор, борясь с головокружением. — Нет, что за нелепая мысль! Воевать приходится каждому — такова жизнь. Если ты не воин, значит, слаб. Ты не хищник, а добыча”.
Галия продолжала рассуждать:
— Понимаю, ты думаешь…
Паника Коннора достигла критической точки.
Он резко обернулся:
— Ты понятия не имеешь, о чём я думаю. Ты ничего обо мне не знаешь. Не понимаю, откуда ты взяла, что тебе всё известно.
Галия явно удивилась, но не рассердилась. Дневной свет вливался в окно за её спиной и золотил концы тёмных волос.
— Прости… — мягко попросила она.
— Перестань извиняться!
— Ты хочешь сказать, что я ошибаюсь? И ты не считаешь меня изнеженной, избалованной принцессой, которой никогда не понять, что такое настоящая жизнь?
Коннор смутился. Именно такой он и считал Галию. Но если он прав, почему же ему стало так неловко?
— По-моему, ты такая же, как он, — произнёс Коннор, резко и отрывисто выговаривая слова, чтобы окончательно не потерять власть над собой. Незачем было объяснять, кто такой “он”. — Такая же, как вся эта нелепая семья. Счастливый папочка, счастливый младенец, счастливое Рождество. Они готовы полюбить всякого, кто явится к ним в дом. Они живут в розовом, безоблачном, идеальном мире, непохожем на реальный.
Уголки губ Галии насмешливо приподнялись, но глаза оставались серьёзными.
— Именно это я имела в виду.
— Звучит безобидно, да? Но это впечатление обманчиво. В действительности те, кто ведёт такую жизнь, — слепые разрушители. Ручаюсь, отец Ила уверен, что в действительности меня зовут Конн. Слово “демон” пугает его, вот он и старается забыть о нём, приспособить окружающий мир к своим представлениям.
— Наверное, ты прав… — Галия уже не улыбалась, в её глазах появилась растерянность, что лишь усилило раздражение Коннора.
Чтобы обуздать страх, он гневно выпалил:
— Хочешь узнать, какова жизнь по правде? Мои родители оставили меня в картонной коробке на автозаправке. Внутри коробка была застелена газетами, как для щеночка. А всё потому, что на меня нельзя было надеть подгузник — во время первичного превращения я застрял на полпути, остался младенцем с ушами кошки и хвостом. Наверное, поэтому они бросили меня, но правду я никогда не узнаю. Единственное, что досталось мне от них, — записка, которая лежала в коробке. Я до сих пор храню её.
Коннор сунул руку в карман костюма. Он никому не собирался показывать эту записку, тем более особе, с которой познакомился всего сутки назад. Но ему хотелось шокировать Галию, навсегда оттолкнуть её. Его портмоне было почти плоским — ни одного фото, лишь деньги и удостоверение личности. Он вытащил из портмоне свёрнутый листок бумаги, потёртый на сгибах. Чернила на нём выцвели, стали бледно-лиловыми. Очевидно, лист разорвали пополам, правая половина исчезла, но текст на левой было легко прочитать.
— Вот их завещание, — усмехнулся Коннор. — Они рассказали мне правду о жизни, которую знали сами.
Галия взяла листок бумаги осторожно, как раненую птицу. Коннор видел, как её взгляд заскользил по строкам. Конечно, он знал эти слова наизусть, но теперь они опять звучали в его ушах.
Записка была короткой, — родители Коннора отличались тем, что умели изъясняться кратко:
Смертны люди…
Красота увядает…
Любовь изменяет всё…
И ты навсегда будешь один.
По тому, как испуганно распахнулись глаза Галии, Коннор понял, что она прочла всё до конца. Он снова усмехнулся и забрал у неё бумагу. Галия перевела взгляд на Коннора, и в нём было столько эмоций, что это поразило его. И вдруг она шагнула вперёд.
— Ты в это не веришь! — гневно произнесла Галия и схватила его за плечи.
Коннор оторопел. Ведь она видела, на что он способен. Почему же так вцепилась в него? Похоже, Галия не подозревала о опасности, грозившей ей.
В её поступках чувствовались решительность и готовность к любым неожиданностям. Она смотрела на Коннора с горестной нежностью, будто только что узнала о его смертельном заболевании. Казалось, она пытается утешить его, согреть теплом своей души.
— Я не позволю тебе так думать, — резко произнесла она. — Не позволю!..
— Но это правда. Приняв её, ты выживешь. Что бы ни произошло, ты вынесешь любое испытание.
— Никакая это не правда. Если ты веришь в неё, почему же работаешь на Круг Рассвета?
— Они вырастили меня. Выкрали из родильного отделения больницы, когда прочли обо мне в газетах. Они узнали, кто я такой, и сразу поняли, что люди не сумеют позаботиться обо мне. Вот почему я работаю на них — чтобы отплатить за добро. Это мой долг.
— Но эта причина не единственная. Я ведь видела, как ты работаешь, Коннор.
По его плечам расплывалось тепло её рук. Коннор стряхнул их и выпрямился.
Лёд в его душе ещё не успел растаять, и он сумел собраться.
— Пойми меня правильно, — сказал он. — Я спасаю людей не так, как альтруист. Я рискую жизнью не ради всех, а лишь ради тех, за кого мне платят.
— Значит, если бы опасность грозила младшей сестре Ила, ты не стал бы спасать её? Просто стоял бы и смотрел, как она сгорает заживо или тонет?
Сердце Коннора дрогнуло.
Резко вздёрнув голову, он заявил:
— Вот именно. Если бы ради её спасения мне пришлось рисковать своей жизнью, я бы не двинулся с места.
Галия уверенно возразила:
— Нет. Ты врёшь. Я видела тебя в минуту опасности. Вчера ночью я говорила с Нисом и Уиллом. И потом, я читала твои мысли. Для тебя это не просто работа. Ты берёшься за неё потому, что считаешь такую работу необходимой и правильной. И ты… — Она помедлила, подбирая слова, а затем многозначительно произнесла: — Ты — воплощённое благородство.
“А ты — сумасшедшая”, — мысленно отозвался Коннор.
Ему не терпелось выйти из комнаты. Тяжесть на сердце сменилась страшной слабостью, охватившей всё тело. И хотя Коннор понимал, что Галия несёт явную чушь, не слушать её он не мог.
— Ты всегда одет в маску, — продолжала Галия, — но по правде ты отважен, благороден и добропорядочен. У тебя есть свой кодекс чести, который ты никогда не нарушаешь. Об этом известно каждому, кто знаком с тобой. Неужели ты не знаешь, как относятся к тебе члены твоей команды? Видел бы ты их лица — и даже лицо Ила, — когда они подумали, что ты погиб под обломками дома! Твоя душа чиста и пряма, как меч, ты благороднее всех, с кем мне доводилось встречаться.