Хочу тебя себе

Я прохожу через тёмный зал, мимо кувыркающейся в уголке парочки. Они издают странные звуки и гоняют пыль по дивану. Раньше я бы даже рассмотрел, чем конкретно они занимаются. А сегодня что-то влом, и вообще нет настроения. Распахнув резную дверь, шагаю на скользкую плитку. Лицо обдаёт свежим ночным воздухом. Балкон выходит во двор. Здесь, в отличие от главного фасада, подсветки почти нет. И, глубоко задумывашись, я поджигаю сигарету. Курить вредно и пора бросать, Лев давно меня этим донимает, особенно когда мы посещаем бассейн и спортзал. Выговаривая, что дымить и одновременно качаться — тупо. Но я, как и всегда, слушаю его вполуха.

Мою фигуру на фоне ночи выделяют лишь тлеющий фитилёк да столбик дыма. Когда сигарета заканчивается, я остаюсь в кромешной тьме. Наверное, надо ехать домой, ловить здесь больше нечего. Но, полоснув взглядом по темноте, я обращаю внимание на бегущую между кустами фигурку.

Какого хрена?

Хмурюсь, сосредотачиваясь, вглядываясь в силуэты. Подобрав платье, сняв туфли и пригибаясь к земле, короткими перебежками от куста к кусту пробирается Хелен.

И под одним из растений, не боясь испортить шикарный маникюр, она как будто начинает рыть землю.

Что за? Зачем? Ничего не понимаю.

Кругом заборы, обойти негде, попасть сюда можно, только если выпрыгнуть через окно туалета. Что она там делает? Отсюда не рассмотреть. Быстро покончив со своими занятиями, она точно так же, пригнувшись, чешет обратно. А где охранник? Остался у двери и ждёт, пока она сделает свои женские дела? Девица же в это время по кустам совкается.

— Эй! — крикнув, заставляю её задрать голову и посмотреть на мой балкон.

Сам не понимаю, отчего становится труднее дышать, когда она поднимает глаза и встречается с моими, соображая, что на балконе стою именно я.

Почему я так реагирую? Это же она творит всякую дичь… Но отчего-то мне интересно, меня это всё захватывает, и сердце бухает часто и сильно. Ломится где-то в горле.

Что за странная девка? Ума не приложу. Но пока я, открыв рот, наблюдаю, как она задирает юбку, готовясь забраться обратно через окно, Алёнка поднимает руку и тычет в меня средним пальцем, посылая по известному адресу.

Ну всё! Сил терпеть её наглость больше нет. Сейчас я будто здоровый цепной пёс, которого раздражает соседская кошка. Сколько этой козе лет? В сто пятый раз задаю себе один и тот же вопрос. Сколько ей годиков? Двадцать один, двадцать два… четыре? Прибью!

Я, здоровый тридцатилетний жлоб, злюсь на малолетку. Но справиться с собой не могу.

Хлопнув балконной дверью, бегу в коридор, как обезумевший кидаясь на лестницу. Весь мой спесивый гонор сейчас концентрируется в одном желании, и если я её не поймаю, то просто взорвусь. И срать мне, чем конкретно она там занималась и отчего решила поиграть в садовника. Вырву руки и поменяю их местами. Ничего… такую красоту ничем не испортишь. Я научу её уму-разуму и подробно, согнув пополам и уткнув куда-нибудь лицом, детально объясню, как взрослым мужикам факи крутить.

До женского туалета я добираюсь практически бегом. Но, распахнув дверь под всеобщий женский галдёж и бабье возмущение, белобрысую пигалицу внутри не обнаруживаю. Заглядываю в кабинки, ещё раз осматриваю зал. Но Алёны уже и след простыл. Быстрая стерва, словно молния.

Глава 9

Покинув клуб, я заказываю такси. Выхожу на дорогу. До утра далеко, ещё довольно темно, и неестественный свет, падающий от фонарей, делает тени длиннее, а знакомые предметы в нём выглядят непривычно.

Когда я немного пьян, зол и рядом никого нет, я всё время вспоминаю дневник сестры. Я случайно его обнаружил, ей едва исполнилось восемнадцать. В блокноте с пайетками детским почерком были выведены письма ангелу-хранителю или молитвы, глупые афоризмы, вроде:

«Уважение — вот как мужчина переводит любовь к женщине.» Хочется заорать в голос. Листал страницы, и порой эти бабские фразочки уступали место суевериям в виде заговоров на приворот или отворот, а также долбаное исполнение желаний. «Не было чтобы отказа мне.» Психанув и всё еще не успокоившись после выкрутасов малолетней шаболды, бью со всей дури по урне. Та, качнувшись, переворачивается, затем становится на место.

— Держи себя в руках, Глазунов, — раздаётся глухой смех рядом со мной. — А то заставлю платить за эту урну.

Оборачиваюсь, обнаружив возле себя Попова.

— Не знал, что вы всё ещё здесь.

— И поэтому решил портить моё имущество? — Поджигает он сигарету, и в ноздри ударяет тяжёлый дым крепкого курева. — Людмила ждёт меня в машине.

— Ну что же, доброй ночи. Желаю вам отличных выходных.

Попов задумчиво курит. За ним спускается охранник, а к зданию подъезжает моё такси.

— Знаешь что, Глазунов? — как будто рассердившись.

— Откуда ж мне знать, Николай Николаевич? Просветите.

— Я очень-очень не люблю, когда трогают мои вещи!

Щёлкнув пальцами, Попов приказывает одному из своих гиббонов наброситься на меня. Методы понятны, как и способы их реализации. Попов такая же быдлота, как и многие успешные нынче «бизнесмены», поэтому его охранник просто подлетает ко мне сзади и, зажав локтем глотку, применяет удушающий приём.

— Не смей даже смотреть в её сторону! Понял меня, пиздюк малолетний? Я тебе хер укорочу, если будешь таскаться за моей девочкой! Специально тебе доверил её и что увидел? Слюна до пола на неё течёт. Ты думаешь, я тупой или слепой?

Чтобы охранник не задушил меня, я присаживаюсь и тяну вниз его здоровую мускулистую руку, затем наклоняюсь вперёд, и он летит вниз под тяжестью собственного веса. Перебрасываю ходячее говно через себя, кладу его на асфальт и начинаю лупить чётко по печени. Враг скулит, а Попов выплёвывает сигарету, подзывая ещё троих.

Тут-то меня, конечно, скручивают, но я брыкаюсь как могу.

При этом высказываю господину Попову свою позицию по этому поводу:

— Не комильфо так сильно бояться за отношения с бабой, особенно… — откашливаюсь и покачиваюсь, получив ещё один удар под дых. — Особенно такому уважаемому бизнесмену, как вы, Николай Николаевич. Куда уж мне?

— Ты меня услышал!

И медленно ползёт к своей тачке. Как барин или царь.

А я продолжаю сопротивляться. Мне снова закидывают руку за шею, и, пока не зафиксировали, я хватаю противника за кисть. После чего второй рукой беру свою кисть, там, где потоньше, давлю вниз и тяну вбок. Пальцы охранника слабее двух моих лапищ. Итог: гильотина разорвана, и остается только вытащить голову. Так это я ещё выпил коньяка, а если бы был трезв? Откуда этому жирному борову знать, что я с шести лет посещал боевую секцию? Гибкий, быстрый, довольно сильный.

В общей суматохе мне удается проскользнуть в такси, и там, вытерев кровь с разбитой губы рукавом пиджака, я начинаю тупо ржать. Вот же дристос стокилограммовый.

Звоню Льву, чтобы похвастаться.

— Ты чего набираешь меня в такое время, ночь на дворе, мы вообще-то спим, — зевает Лев, и я слышу, как он переговаривается со своей любимой женой.

— Попов сделал мне замечание по поводу того, что я засматриваюсь на его цыпочку.

— Да ты что? Как он догадался? Не может быть! Ты же вообще ни разу на неё не смотрел, — ещё один зевок и копошение.

— Видимо, я перегнул, обнимая её за талию и нашёптывая гнусности.

— Если Попов закопает тебя заживо в лесу, я откапывать не стану.

— Ну это мы ещё посмотрим. Есть у меня пара идей. Сегодня в клубе я краем уха услышал, что маленькая стерва по субботам занимается йогой в «Саванне». Завтра у нас как раз тот самый день. Планирую продемонстрировать ей несколько отличных асан, — смеюсь. — Йога для начинающих: двадцать пять поз на каждый день.

Лев вздыхает, усмехнувшись.

— Ты неисправим. Не хочется хоронить друга молодым, — в очередной раз зевает, — но если надо, я никаких денег не пожалею. Лучший венок, гроб из шикарного красного дерева. Может, успокоишься, Алекс, пока не слишком поздно?