Бывший

— Тимур Назарович, — поправляю сквозь зубы.

Хочется прибить ее за проводимую пять минут назад пропаганду: «Трахни Макара!» Эта фраза все ещё звенит у меня в ушах. Агитаторша хренова. Я б сейчас об стенку чем-нибудь из мебели трахнул, но Тане это не понравится, поэтому из последних сил сдерживаюсь.

— Таня, я в банк поеду. — Оробев обходит меня подруженция по длинной дуге.

— Давай, Ириш, я пока поработаю, — Татьяна равнодушно склоняет голову над документами, берет в руки ручку, начинает усердно писать.

Хотя, конечно, она слышала мое имя, знает, что я пришел, но игнорирует. Был бы здесь Заболоцкий, уже прыгала бы вокруг него. Ноздри расширяются, кровь по венам циркулирует быстрее. Спокойно, Айвазов, твой прошлый приступ ревности закончился захлопнутой дверью. Боль заставляет плакать, любовь — говорить. Ты же приехал наладить контакт, а не ругаться в одна тысяча семьсот тридцать пятый раз.

Выдохнув, вновь смотрю на бывшую. Татьяна невозмутимо занимается своими делами. Вот так, да? Никакой реакции. Ладно, допустим.

— Добрый день, Татьяна Сергеевна, — здороваюсь первым.

— Здравствуйте, Тимур Назарович, вы по какому вопросу в мой кабинет ввалились? — Продолжает она писать, глаз от бумаги не отрывая. — Если по личному, то рабочий день еще не закончился. Если по рабочему, то у нас есть отдел по работе с общественностью, — я слышу звук стержня, ползающего по бумаге. — Можете записаться ко мне на прием у Веры, она на кассе сидит, там, собственно, у нас отдел по работе с общественностью и расположен. Неделю я вашу заявку буду рассматривать и если сочту ее интересной, то мы вам позвоним, — она поднимает глаза, улыбается, — ой, какие красивые розы! Это для одной из ваших блондинистых спутниц? Отличный выбор, ей понравится.

Закончив свою речь, заслуженная артистка турецкого театра Хадживат возвращается к писанине. Спину держит ровно и даже бровью не ведет. Лучше бы орала и издевалась, а то такое паршивое ощущение, будто она все обдумала и решила, что я ей на хер не упал. Нехорошее предчувствие скребёт ногтями по позвоночнику. Прохожу через кабинет и сажусь возле ее стола на место для посетителей.

— Не паясничай, Татьяна, ты же знаешь, что они куплены специально для тебя.

— А что — сегодня 8 марта или день работника пекарни? — Деловито заглядывает она в перекидной календарь. — Так-так, посмотрим. — Шуршит листами. — Сегодня тринадцатое число. День батарейки, день кошки в Японии, день спонтанного проявления доброты, — она поднимает на меня глаза и морщит носик, качая головой. — Ой, нет, это не ваш случай, господин Айвазов.

— Таня, послушай. — Медленно, но верно меня покидает терпение.

Я пытаюсь все исправить, но Татьяна никак не помогает мне.

— Так я же слушаю, господин Айвазов, уже четыре минуты и сорок пять секунд, сорок шесть, сорок семь, сорок восемь, сорок девять…

— Прекрати, Татьяна! Надо просто поговорить.

Она складывает руки на бумагах, словно ученица в школе.

— Прекратила, разговариваю.

— Цветы возьмешь? — Нелепо сую букет, понимая, что это полное фиаско.

— Зачем?

— Затем, что я хотел сделать тебе приятно.

— Все-таки день проявления спонтанной доброты, — прищуривается она.

— Таня! — злюсь, так сержусь, что аж пальцы рук немеют.

— Тимур?! — невозмутимо вторит она, глядя мне в глаза.

Осмелела, смотри-ка, власть свою почувствовала. А я как ишак помогаю ей. Спокойно, Тимур. Главное, дышать и не терять самообладание. С ней стало так трудно. Выросла, бизнес-леди. Обычно я только подхожу к женщине, и она сама все делает, подыгрывая. А с этой-то что прикажете делать? Кажется, я толково разъяснил: мне с ней очень понравилось, с другими неинтересно. Ей тоже было хорошо. И то, что я желаю закрепить этот вопрос для нас обоих на постоянной основе, вроде понятно. Но, очевидно, моими признаниями она ни капли не впечатлилась.

Повисает пауза, во время которой в кабинет заглядывает придурок в жилетке.

— Танюш, я заказал столик в «Кардинале». Иришка прям туда приедет. — Смотрит на меня, не скрывая презрение и агрессию. — Ты в порядке? — спрашивает с таким видом, будто я убивать ее собрался.

— Да, все отлично, — улыбается Таня. — Я сейчас переоденусь и поедем.

С ним она искренняя. Со мной холодная и безразличная, хотя совсем недавно казалось иначе. Видно перегорела. И как это исправить, я понятия не имею.

— Все, Тимур Назарович. — Выходит она из-за стола, предварительно выключив компьютер. — Рабочий день закончен, я ухожу. Вы запомнили процедуру записи в отделе общественности?

Ага, запомнил, вот как раз сейчас побегу записываться. Берет сумку, букет остается на столе. Татьяна спокойна. Ей все равно. Как это ни прискорбно, когда урожай собран, винограднику сторож уже не нужен.

Татьяна открывает для меня дверь, выпроваживая. Я чувствую, как из глубины подкатывает новая злость. Но священные тигры никогда не сдаются. И, не соображая что делаю, захлопываю дверь, прижимая Таню к деревянному полотну.

— Ты отдалась мне в ресторане, Татьяна! В первой попавшейся комнате! Ты думаешь, я поверю, что тебе все равно?

— Тогда приперло, сейчас отпустило, — равнодушно пожимает она плечами.

Грубо набрасываюсь на ее рот, чтобы доказать и себе, и ей, что горю здесь не только я один, но и она тоже. Таня мычит мне в губы, сопротивляется, получается нечто среднее между укусом и облизыванием. Она не отвечает на поцелуй.

— Татьяна Сергеевна у нас ЧП! — Долбят в дверь с противоположной стороны.

И она бьет меня ногами, пытается высвободиться и зарядить по яйцам.

Но неожиданно ее Иблис вырывается наружу, она шипит мне в лицо, как обиженная кошка.

— «Я тебя больше не люблю, Татьяна». Помнишь? Никогда я тебе этого не прощу, Тимур, никогда! И можешь больше сюда не таскаться. Потрахались по старой памяти и все на этом!

— Татьяна Сергеевна, требуется ваше присутствие! — Продолжается из-за двери.

— Иду я, иду! — отвечает громче и нахохлившись добавляет уже для меня то, чему я сам ее когда-то научил. — Дефол[6], Тимур, дефол!

Глава 42

Таня

Я приказала ему убираться, но турецкий орел все ещё в моем кабинете. И что? Даже не оскорбится и не уйдет с гордо поднятой головой? Решил играть в эту игру до конца? Ну что же, тогда уйду я.

Но Айвазов, перехватив меня за талию, не дает выйти в коридор. Я от такой наглости дергаюсь, рывком отдирая его цепкую лапищу от своего тела.

— Пойдем, разберемся с твоим ЧП, — включает он бизнесмена года.

Стараюсь не обращать на это внимания и иду вперед, надеясь, что он отстанет. В зале слышен крик, кто-то из девочек-поваров явно плачет. В центре стоит один из наших оптовых покупателей — Гавриленко. Тот еще мудак, терпеть его не могу. Много себе позволяет, орет и при этом глазами своими масляными меня разглядывает. Я как раз пытаюсь прекратить с ним сотрудничество, нужно только разобраться с текущими делами.

— Татьяна, что за конфуз? Этот товар полное дерьмо! О него зубы можно поломать! — не здороваясь, начинает орать Гавриленко.

Мне очень и очень стыдно — бывший становится свидетелем моего унижения и неудачи в бизнесе. И я уже открываю рот, планируя успокоить дегенерата, но Айвазов меня опережает, уверенно вышагивая по торговому залу. Припирает Гавриленко к стенке.

— Степан Игоревич, отойдем.

Кажется, они знакомы.

Надо бы влезть в разговор и запретить этому турецкому самовлюбленному оленю командовать в моей пекарне, но он так жестко говорит, так безжалостно и въедливо смотрит, а Гавриленко при этом так нелепо тушуется, что я неосознанно любуюсь.

Бывший протягивает руку и до побелевших пальцев сжимает плечо невольного собеседника. Я все еще помню мужскую характеристику его силы: смесь гориллы с носорогом. Степан испытывает дискомфорт — это заметно по его перекошенной физиономии. Айвазов отпускает и Гавриленко возвращается, нереально меня удивляя.

6

Дефол (dеfol) — убирайся.