Страница 25 из 32
— Послушай, Ронья, — осторожно сказал он. — Ты не собираешься воротиться домой?
В пещере что-то загремело. Видно, их кто-то подслушивал. И этот кто-то захотел, чтобы Ронья поняла это.
Но Ронью сейчас занимал только Коротышка Клипп. Ей так много нужно было узнать у него, хотелось расспросить его обо всем. Клипп сидел рядом с ней, но, задавая ему вопросы, она, казалось, не видела его. Глядя на реку и лес, она тихо, еле слышно спрашивала его:
— Как сейчас там у вас, в замке?
И Клипп говорил ей чистую правду:
— Невесело сейчас в замке. Вернись домой, Ронья!
Ронья продолжала смотреть на речку и лес.
— Это Лувис велела просить меня об этом?
Клипп кивнул:
— Да, плохо нам без тебя, Ронья. Все ждут дня, когда ты вернешься домой.
Ронья поглядела на речку и на лес, а потом тихо спросила:
— А Маттис? Он тоже хочет, чтобы я вернулась?
Коротышка Клипп выругался:
— Эта чертова скотина! Кто знает, чего он хочет!
Снова наступило молчание, а после Ронья снова спросила:
— Он говорит когда-нибудь обо мне?
Клипп заерзал, ему велели схитрить, поэтому он просто промолчал.
— Скажи честно, упоминает он хоть когда-нибудь мое имя?
— Не-а… — неохотно признался Клипп. — И другим не велит говорить при нем о тебе.
Черт побери! Вот он и выболтал то, о чем Лувис велела молчать. Вот так схитрил! Он умоляюще поглядел на Ронью:
— Однако все будет хорошо, дружочек, как только ты воротишься домой.
Ронья покачала головой:
— Я не вернусь! Покуда Маттис не назовет меня своей дочкой. Так и скажи ему. Да погромче, чтобы слышно было во всем замке!
— Нет уж, спасибо, такую весть даже Пер Лысуха не посмел бы ему принести!
Коротышка Клипп рассказал, что Пер Лысуха хворает. Да и не мудрено, раз в доме такая беда. Маттис все время не в духе, то и дело рычит на всех. И с разбоем нынче дела плохи. В лесу полным-полно кнехтов, они схватили Пелье и посадили к фогду в темницу, на хлеб и воду. Там сидят двое из людей Борки. Сказывают, фогд поклялся, что скоро пересажает всех людей из банды Маттиса, чтобы наказать их по заслугам. А какое им выйдет наказание, кто знает? Поди, смертная казнь.
— А что, он теперь больше никогда не смеется?
Коротышка Клипп удивился:
— Кто не смеется? Фогд?
— Я спрашиваю про Маттиса, — ответила Ронья.
И Клипп уверил ее, что с тех пор, как Ронья на его глазах перепрыгнула через Адский провал, никто не слыхал его смеха.
Клиппу надо было возвращаться до темноты. Он собрался идти, заранее печалясь о том, что он скажет Лувис. Напоследок он решил попросить еще разок:
— Ронья, воротись домой! Будь умницей! Послушай меня, воротись!
Ронья покачала головой и сказала:
— Передай привет Лувис, да скажи ей тысячу раз спасибо за хлеб!
Клипп быстро сунул руку в кожаный мешок.
— Ой-ой-ой! Чуть было не забыл! Ведь она послала тебе еще мешочек соли! Хорошенькое было бы дельце, кабы я принес его назад домой!
Ронья взяла мешочек.
— Моя мать обо всем позаботится! Она знает, без чего в лесу не обойтись. Но как она догадалась, что у нас осталось всего несколько крупинок соли?
— На то она и мать, — ответил Клипп. — Мать сердцем чует, когда ее дитяти чего-то не хватает.
— Только такая мать, как Лувис, — ответила Ронья.
Она долго стояла и смотрела Клиппу вслед. Он ловко спускался по крутой узкой тропинке. Когда Клипп исчез из виду, Ронья вернулась в пещеру.
— Так ты не пошла с ним домой, к отцу? — спросил Бирк. Он лежал на постели из еловых веток. Ронья не видела его в темноте, но слова его расслышала, и они ее рассердили.
— У меня нет отца, — ответила она. — А если ты будешь меня злить, то не будет и брата!
— Прости, сестренка, если я тебя обидел. Но я знаю, о чем ты думаешь иногда.
— Да, — отвечала из темноты Ронья. — Я думаю иной раз о том, что я жила на свете одиннадцать зим, а на двенадцатую умру. А мне бы так хотелось еще побыть на земле. Ясно тебе?
— Забудь про зимы, сейчас лето.
И в самом деле, было лето. День ото дня становилось все теплее и теплее, ласковее и безоблачнее. Такого лета в их жизни еще не бывало. Каждый день в полуденную жару они купались в холодной речке. Они плавали и ныряли, как выдры, и позволяли течению уносить себя, пока грохот водопада Ревущий не предупреждал их об опасности. Ревущий обрушивал воды реки с огромного утеса, и никто, попав в его водоворот, не выходил из него живым.
Ронья и Бирк знали, когда им начинала грозить опасность.
— Как только покажется утес Ревущий, поворачивай назад, не то пропадем, — сказал Ронья.
Утес Ревущий, огромный камень, стоял посреди реки, чуть повыше водопада. Для Роньи и Бирка он был предостерегающим знаком. Им пришлось выбраться на берег, а это было нелегко. Потом они долго лежали на прибрежных камнях, запыхавшиеся и посиневшие от холода, греясь на солнышке и с любопытством глядя на выдр, без устали плавающих и ныряющих у берега.
Когда спустилась вечерняя прохлада, они отправились в лес, чтобы покататься верхом. Шалый и Дикий несколько дней не показывались. Их испугала виттра, но они опасались и тех, кто сидит у них на спине. Теперь же они перестали бояться и радостно выбежали навстречу детям, не прочь снова побегать взапуски. Ронья и Бирк позволяли им вначале скакать во всю прыть, а после ехали шагом, прогуливаясь по своему любимому лесу.
— Хорошо кататься теплыми летними вечерами, — сказала Ронья.
А про себя подумала: «Почему в лесу не может круглый год длиться лето? И почему у меня не радостно на душе?»
Она любила свой лес и все, что в нем было, что в нем жило и росло: все деревья, маленькие озерца и болота, ручьи, мимо которых они проезжали, все замшелые валуны, земляничные полянки и черничники, все цветы, всех зверей и птиц. Отчего же тогда ей иногда становилось так грустно и отчего непременно должна наступить зима?
— О чем ты думаешь, сестренка? — спросил Бирк.
— О том… что вот под тем валуном живут тролли-болотники. Я видела, как они плясали прошлой весной. Я люблю троллей-болотников и ниссе-толстогузок, но не серых карликов и диких виттр, сам знаешь!
— А кто их любит!
Стало раньше смеркаться. Время светлых ночей прошло. Вечером они сидели у огня и смотрели на загоравшиеся в небе бледные звезды. Чем сильнее сгущалась темнота, тем больше их становилось, тем ярче горели они над лесом. Пока это было еще летнее небо, но Ронья знала, что говорили звезды: «Скоро придет осень!»
— Нет, диких виттр я ненавижу! — сказала она. — Удивительно, что они так давно не охотились за нами. Может, они не знают, что мы живем в Медвежьей пещере?
— Это потому, что их пещеры на другом конце леса, а не у реки, — ответил Бирк. — И серые карлики, наверно, на этот раз не разболтали про нас, иначе виттры давно бы уже явились сюда.
Ронья поежилась.
— Лучше про них не говорить. А не то мы можем приманить их.
Наступила ночь. Потом настало утро и новый теплый день. Дети, как всегда, пошли купаться.
И тут появились дикие виттры. Не одна, не две, а множество, огромная свирепая стая. Они кружились над рекой, кричали и выли:
— Хо-хо! Красивые маленькие человечки в воде! Сейчас прольется кровушка, хо-хо!
— Ныряй, Ронья! — крикнул Бирк.
Они нырнули и плыли под водой до тех пор, пока не вынуждены были выплыть наверх и набрать воздух, чтобы не погибнуть. Увидев, что тучи виттр затмили небо, они поняли: это им не поможет, на этот раз им от виттр не уйти.
«Виттры позаботятся о том, чтобы нам не пришлось тревожиться о зиме», — с горечью подумала Ронья, слушая их не смолкающие крики:
— Маленькие красивые человечки в воде! Сейчас мы их раздерем в клочья! Сейчас прольется кровушка, хо-хо!
Но дикие виттры любят пугать и мучить свои жертвы, прежде чем нападают. Потом они рвут их когтями, убивают, но не менее приятно для них сначала полетать, повыть, попугать. Они ждут, когда Большая виттра подаст знак: «Пора!» А Большая виттра, самая дикая и кровожадная из них, описывала над рекой большие круги. «Хо-хо!» — она не торопилась! Погодите, скоро она первая вонзит когти в одного из этих, барахтающихся в воде. С кого же ей начать? Вон с этой, черноволосой? Того, с рыжими волосами, что-то не видно, но он, поди, тоже вынырнет. Хо-хо! Много острых когтей ждет его, хо-хо!