Фрегат

— Почему?

— Он любит препарировать мёртвых животных в школьной лаборатории, не боится всяких тварей, они к нему так и липнут. А ещё внешность.

— Что внешность?

— Я это ещё толком не обдумала, но хочется обыграть. Он себя видит другим, не как в зеркале. Он для себя самого сильный, красивый, он настоящий мститель. А на деле — только это не сразу становится понятным — у него лицо изуродовано огромным красным родимым пятном. Ещё поэтому Падальщик. Птицы-падальщики, когда едят мёртвое тело, погружают в него голову и пачкаются.

Вера снова внимательно посмотрела на Павла. Тот ободряюще кивнул. Всё в порядке, меня таким не испугать, даже если бы я сейчас обедал, ни один мускул бы на лице не дрогнул, клянусь!

— С героем понятно, — сказал учитель Павел. — Думаю, дальнейшие события раскроют его характер. Школа? Где она находится?

— В нашем мире. Я ещё точно не решила. Но это должно быть что-то удалённое от цивилизации. Где-то в западном Китае, например.

Время, время уходило. Скоро начнутся его допы, и хлынут школьники с отработками. Приходилось поторопиться.

— Школу надо будет обдумать детально: кто туда поступает и как, кто препы, чему учат, какой режим дня. Давай теперь проговорим основную линию сюжета. Она есть?

— Да. Задумка такая. Фрегат сильно обижен на других детей. Он думает только о мести. Это желание мстить приводит его в Пустошь. В Пустоши он знакомится с тенью древнего мага. Тот учит его старинной игре. Это игра странами для обретения могущества. Как компьютерная игра, только всё по-настоящему. Фрегат подсаживается на эту игру. А потом выясняется, что за неё надо платить. И платить тоже в реальной жизни реальными страданиями. Ну, перед ним встанет выбор. Возможно, будут два финала.

Павел предостерегающе поднял палец.

— Я помню. Не плагиатить у «Последнего испытания».

— Точно. Стало быть, наш герой заигрался. А потом должен заплатить.

— Да.

— Время действия?

— 1973 год.

— Почему именно этот?

— Во-первых, я хочу описать безгаджетное время. Понимаешь? Хочу проверить, смогу ли я без этого. Родители рассказывали, что раньше, без гаджетов, все краски мира были ярче.

— А звуки резче, — подхватил Павел. — Может, потому что они были молодыми?

— Может, — согласилась Вера. — Но я хочу проверить, смогу ли я.

— Но есть ещё причина. Очень уж точная дата.

— Да. Есть подходящая страна для игр героя.

— Какая?

— Чили.

Павел удивлённо вскинул брови. Впрочем, чему удивляться? Родители могли рассказать*, да и интересы ешек в гуманитарной сфере традиционно простирались от Уго Чавеса до Боабдиля.

Время пролетело незаметно, и пришла пора разбегаться. Веру ждал Азамат и коллоквиум по биологии. К Павлу на допы уже заявились дотошные математики.

— Итак, контрольная встреча через неделю, — подытожил Павел. — К тому времени у тебя должен быть новый текст для публикации. «Газета» нанимает вас, мистер Диккенс.

Они убрали со стола чашки, и уже через несколько минут Павел вошёл в классный кабинет, бормоча себе под нос: «Шёл 1973 год».

Погружение

Шёл 1973 год. Пятого мая Марку Аврелию Фрегату Мельчору по прозвищу Падальщик исполнилось тринадцать лет. В тот день он лежал в Пустоши в тени большого камня и грезил о величии, силе и власти. И ещё о мести. Грёзы Фрегата были так сладки, что его разморило, и он крепко заснул и не пробудился даже тогда, когда на его лицо упали тёплые тяжёлые капли дождя, столь редкого в этих местах. Во сне Фрегат слышал близкое карканье ворона и испугался бы, что коварная птица выклюет ему, лежащему навзничь, глаза. Но он знал, что это почти друг, одноглазый ворон Андрус, и потому не проснулся.

Фрегата разбудил Райхгольд, стоявший над ним и тычущий ему в плечо своим посохом.

— Восстань юноша, — сказал старик. — Сегодня ты готов к погружению.

Фрегат не помнил, как он пришёл в школу, потому что вскоре после возвращения его поглотило сильнейшее впечатление. Фрегат стоял в школьном туалете перед мутным потрескавшимся зеркалом. Чтобы окончательно смыть с себя грёзы, он брызгал себе в лицо водой из крана. Вода была обжигающе-холодной. Старинные насосы качали её из самой глуби земли, из специально прорубленных скважин. «Горячий лёд», — прошептал Фрегат и уставился в своё отражение. Он уже давно привык видеть там смутное очертание свирепого и непреклонного узкоглазого воина и уже не отдавал себе отчёта, что это не он, не Фрегат. Мутную расплывчатость отражения он приписывал ветхости школьного оборудования.

Неожиданно отражение сфокусировалось, как будто кто-то поправил резкость. Теперь Фрегат мог разглядеть образ во всех мельчайших деталях. Он видел перед собой воина и мальчишку одновременно. Это было понятно по тому, что, несмотря на печать грубой жестокости, кожа на лице юноши была нежной, розоватой, покрытой едва заметным пушком. От левой брови вниз наискось, через нос и правую щёку тянулась алая полоса боевой раскраски. Фрегат дотронулся пальцами до своей щеки, и юноша в зеркале повторил его движение. Фрегат прикусил нижнюю губу — отражение сделало то же самое. На обоих лицах заиграла торжествующая улыбка. Затем внимание Фрегата привлекло что-то за плечом молодого воина. Какой-то тонкий силуэт вырисовывался на туманном фоне. Девочка — светлые волосы до плеч, худые ноги с большими ободранными коленками торчат, косолапя, из короткой юбчонки. На футболке — он не мог различить, но знал, что это так — надпись «Кира». «Кира», — прошептал Фрегат, и ему показалось, что во рту возник до боли приятный и утраченный где-то далеко позади вкус — то ли медовых лепёшек, то ли мятных леденцов. И в то же мгновение зеркальную поверхность заволокло дымом, из которого выплыло лицо Райхгольда. Маг был, казалось, более недоволен, чем обычно.

— Сантименты, — прошипел он. — Вот что нас губит — сантименты.

«Я полагал, вас погубила химическая бомба», — подумал Фрегат, но сказать не решился.

— Идём! — кивнул Райхгольд, и зеркальная поверхность слегка прояснилась.

Фрегат оглянулся, как будто не знал, что увидит разве что тень на кафельном полу, и поспешил в подвал, где было устроено библиотечное хранилище. Книги, собственно, здесь не столько хранились, сколько умирали. Основной фонд перевели на микроплёнки, а бумажные книги законсервировали в башне, где можно было следить за влажностью и куда не проникали крысы и жучки. В подвале же оставалась всякая неопознанная всячина, не представлявшая, по мнению экспертов, ценности и сильно повреждённая плесенью или жучком.

Посредине погружённого в полумрак помещения по чьей-то странной прихоти был размещён старый ободранный бильярдный стол с грязно-зелёным сукном, по углам погрызенным мышами. Среди учеников ходили слухи, что в ночь с субботы на воскресенье, когда в школе остаётся всего один дежурный преп, сюда спускаются старшекурсники, чтобы играть в карты на пальцы. Болтали, что Дылда Петерс именно так потерял три пальца на левой руке и теперь вынужден носить чёрную кожаную перчатку, под которой скрывается протез.

Фрегат расшвырял ногами валявшиеся на полу обрывки свитков и прочую дрянь, отчего поднялась пыль, он закашлялся, споткнулся о что-то, смахивавшее на нижнюю челюсть, ухватился руками за бильярдный стол и тут же застыл от ужаса. По другую сторону стола, расправив плечи и распрямив спину, стоял Райхгольд. Он ничуть не напоминал согбенного старца, каким представлялся Фрегату, когда тот размышлял о временах, когда маг был чем-то больше собственной тени, а земли Пустоши ещё не пропитались синим ядом. Перед Фрегатом высился человек, казалось, без возраста, весь состоявший из ярости и гнева. Его лицо было словно вырезано из красного дерева, глаза сверкали, узкие губы змеились кривой усмешкой, о скулы можно было порезаться — стоит только поднести руку. Но кто осмелился бы сделать это?