Фрегат

— Я требую, чтобы это убрали.

Он подошёл к стенду, на котором располагалась «Ерундень» и ткнул пальцем в Иришкину заметку.

— Почему?

— Я не хочу, чтобы про меня что-то писали в газете. Я не давал своего согласия. У меня есть права. А вы не имеете права. Я могу в суд подать!

Учитель Павел заметил, что их разговор начинает привлекать внимание. Со стороны за ними с интересом наблюдал молодой математик Коля Маслов.

— Отчего же ты решил, что заметка именно про тебя? Тут ни разу не упоминается твоё имя, — миролюбиво произнёс Павел, на что Игорёк импульсивно вскинул руки и воскликнул:

— Так это и ежу понятно! Кто ж это ещё может быть! — и он ткнул пальцем в Настин рисунок. — Это ж я — вам любой скажет, Павел Алексеевич, простите меня за грубое выражение.

— И что ж тебя так обидело? Ни в заметке, ни в рисунке нет ничего оскорбительного, за этим я строго слежу. А что насчёт узнаваемости образа — извини, ты известный человек, ведёшь в школе публичную жизнь, шума много поднимаешь и хочешь, чтобы о тебе в газете не появилось ни словца?

— Именно, Павел Алексеевич!

— Это невозможно, это как если бы президент страны потребовал, чтобы про него в газетах не писали.

Игорь растерялся, Павлу даже показалось, что он готов, как дошколёнок затопать ногами и завопить.

— Если вы эту заметку не снимете, я не знаю что сделаю! Я всю вашу газету порежу!

— А вот это уже подсудное дело, — заметил учитель Павел, — вандализм называется.

— Тогда я только эту заметку порежу, вы уж меня простите!

— Игорёк, давай так, — предложил Павел, — у нас есть правило: текст должен провисеть в газете один день, не меньше — потом можно снимать. Итак, заметка висит до завтра. Завтра, если у тебя ещё будут претензии, я её сниму.

— Я за себя не ручаюсь, Павел Алексеевич!

— Ну вот и договорились.

Истощённый эмоциями, Игорёк помчался вниз, на ходу громко разглагольствуя о своих правах, суде и планах по уничтожению Иришкиной заметки.

— Как ты думаешь, — спросил учитель Павел у Коли Маслова, — действительно порежет?

— Не-а, — ответил Коля, — не решится.

— Живёт газета! — вставила своё слово Лена, также наблюдавшая за сценой. — Какие страсти-мордасти.

— Да уж, — улыбнулся Павел.

***

Большие концерты в школе давали три раза в год: на День учителя, на Новый год и на Последний звонок. На них приходил директор, руководители всех трёх профилей, почтенные профессоры МГУ, преподававшие у математиков, уважаемые выпускники и, обязательно, основатель школы Николай Николаевич Константинов — небольшой древний старичок с ясными, умными и всё понимающими глазами. Говорили, что Константинов живёт прямо в школе. Что здесь, согласно старым советским сталинским планам, есть специально построенная квартира для директора, которую занимает Константинов, но никто не мог сказать, где точно она находится. Николай Николаевич действительно иногда возникал как бы из ниоткуда, подходил к ребятам, беседовал с ними, расспрашивал, проявляя удивительную осведомлённость в вопросах, интересующих молодёжь. Константинов, кстати, мог без предупреждения появиться и на каком-нибудь неформальном мероприятии вроде того, на который собирались теперь Александровы. Этот концерт организовали математики, страстные любители хороших песен под гитару. Концерт был посвящён Галичу, но можно было выступать с песнями и других авторов. Учитель Павел пробежал взглядом по листку А4, небрежно прилепленному к двери актового зала, прочитал, что Вера и Вер выступают седьмыми, и отправился в 416-й проверять давно залежавшиеся сочинения — чувство долга перевесило желание послушать концерт с самого начала. Павел не боялся пропустить номер Александровых: во-первых, 416-й кабинет был совсем рядом с актовым залом, а во-вторых — перед ребятами должна была выступать школьная рок-группа, так что невыносимый грохот ударных, гитарные рифы и сотрясание послевоенных школьных стен должны были сигнализировать о том, что пора переместиться ближе к сцене.

***

Услышав бодрящий рок-шум, Павел поспешил в актовый зал. Чтобы не заходить со стороны сцены и не мешать скрипом и хлопаньем двери, он предпринял хитрый манёвр: спустился на третий этаж и поднялся к актовому залу с другой стороны, где был ещё один вход. Народу на концерт собралось много. Павел проталкивался вперёд, невоспитанно сдвигая ритмично дёргающиеся спины в разноцветных футболках с надписью «Школа Константинова». Несмотря на случающиеся иногда казусы со звуком — школьный микшерный пульт всё чаще давал сбои — рок-группу принимали очень тепло, а когда пошло гитарное соло, школьники, как полагается, пришли в экстаз, выражавшийся криками и всплесками рук. Павел уже добрался до центрального прохода, где встретил учителя программирования Ваню Масленникова, который и сам любил отчаянные песни под гитару. «Давай, Паш, зажжём, поддержим наших!» — крикнул Ваня, озорно сверкая глазами и двигая в такт своими длинными худыми руками и ногами. Они побежали вперёд, к сцене, и принялись танцевать в партере. Зал взорвался одобрительными воплями, из первых рядов выскочил и присоединился к ним молодой бородатый историк Михаил Муляевич, и они втроём кружили в неистовом рок-н-ролле. Школьники в зале — те, что могли найти подходящее место, не заставленное стульями, — тоже танцевали. В какой-то момент Павел отметил среди зрителей улыбающееся лицо директора Павла Алексеевича, своего тёзки, а рядом с ним — ясные голубые глаза Константинова. Николай Николаевич слегка покачивался в ритме музыки и одобрительно кивал головой. Гитарное соло кончилось, пошёл медляк, и как раз вовремя: Павел уже готов был рухнуть в изнеможении на покрытый царапинами и чернильными пятнами паркет — давно не случалось ему так отжигать, спасибо Ване и Михаилу Муляевичу. Все трое обменялись дружеским хлопком ладонями и под восхищённый свист из зала покинули партер, пытаясь отлепить от тела взмокшие школьные футболки.

***

Приятное потрясение, как физическое, так и духовное, вызванное танцем в партере, не стало для учителя Павла единственным за этот концерт. Он ещё приходил в себя, полулёжа на пахнущем жевательной резинкой засаленном стуле, оттягивая на животе влажную футболку, чтобы слегка охладиться, когда объявили номер Александровых. Название песни он прослушал, но, когда зазвучали первые аккорды, не было никаких сомнений.

Размышления о том, как это вообще можно сыграть на укулеле, пришли позже. В первую очередь Павла потрясло, как Вера пела. Он даже выпрямился на стуле и вытянул шею. Зал слушал, затаив дыхание. Константинов улыбался, помахивая в такт рукой. Голос Веры звучал удивительно чисто, на высоких нотах добавлялась подкупающая хрипотца, временами она как бы задыхалась от переполнявших её чувств, пропуская через себя, через своё сердце чужой текст.

Это время выбора пути.

Пора подняться и идти.

Смешаться легко с толпой.

Но трудно — так трудно —

В ней быть самим собой.

Маленький Вер, как тень, как эхо, следовал за сестрой, перебирая клавиши своими тонкими пальцами и покачиваясь в такт. Он будто плыл, растворяясь в музыке и словах, постигая их смысл на том уровне, где и слов-то уже нет.

Песня кончилась, как долгий выдох, зал взорвался аплодисментами, Вера и Лёша, улыбаясь, прошли мимо потрясённого учителя Павла. Вера кивнула ему, не заметив, что он пытался что-то сказать, что-то банальное, но лишь разевал рот, словно бьющаяся на песке рыба. Ранди объявила следующий номер, и на сцену поднялись Настя и Варя из седьмого класса. Они исполнили под гитарный дуэт песню «Я ешка». Потом Варя играла на саксофоне, а Ваня Масленников — на гитаре.