Страница 9 из 121
Люди не видят.
Люди ищут поводы для ненависти. Легко находят. Им нельзя было показывать эту запись. Это ломает любую этику — комконовскую, медицинскую, человеческую. Но мой босс на Земле сказал: «Алик, военные попросили — и я дал. Это необходимо для нашей будущей победы, на войне все средства хороши, понимаешь?»
Я всё понимаю. Я больше не патриот. Я — чёртов надзиратель из концлагеря на Эльбе. И любой зэка из шедми мне ближе, чем вы, подонки.
И я помню, как просил босса найти ту девчонку.
«Не знаю, Алик — запись сделана военными, на Океане-2, кажется… или на Океане-3, в общем, там где-то, в местах военных действий. Откуда мне знать? И их руководство не в курсе…»
А ролик гоняли и в Штатах, и у нас. И действовал он одинаково — на широкие массы большей части земного шара. Не удивлюсь, если и на Ближний Восток транслировали — и там он тоже сработал, потому что это был предел человеческой низости, её крайняя степень, а такие вещи бьют по инстинктам, вытаскивая всякую мерзость из подсознания этих самых простых людей.
Злая беременная девчонка. Лет десять; выглядит, впрочем, как земной подросток лет тринадцати.
Светлые хвостики. Личико — в традиционной раскраске «креветка-ласка», охраняющей малыша внутри. Прямой взгляд.
Допрос. Боже мой.
«Кто твоя мать? Ты её знаешь?»
«Почему я должна тебе сказать?»
«Это ведь никому не повредит. Тебе ничего не грозит».
«Я не знаю… не помню. Я — обменный белёк».
«Выросла среди чужих?»
«Чужих?»
«Без родителей».
«Да».
«Хорошо. А кто отец твоего будущего белька?»
Тень улыбки:
«Откуда мне знать. Кто угодно из них… у меня было много друзей… мы все вместе играли… у меня нет генетических противопоказаний, мне можно со всеми…»
Абсолютно законченной тварью надо быть, чтобы допрашивать перед камерой ребёнка-ксеноса, а потом использовать запись допроса как информационное оружие. Но, дьявол с вами, теперь-то отдайте её мне, я её заберу в «концлагерь», где будут её родичи, её взрослые, где она нормально родит — и у малыша появится шанс вырасти!
«Не знаю, Алик…»
Это был последний случай, когда я унижался и вымаливал помощь. Больше на вас надежды нет. Теперь мы всё делаем сами.
Делаем и врём вам в глаза.
Мы — предатели.
Надо сказать, и наши зэка — предатели. В том числе и Хирмэ, мрак и ужас, общее пугало.
Взрослые шедми в плен не сдаются. Не умеют, не понимают. Самоубийство чести для них — ритуал, освящённый веками, что там — тысячелетиями, основанный на глубинном инстинкте. Нет, скрутить-то их воина можно — но жить в неволе он, скорее всего, не будет. Ему нестерпимо. Даже если у него нет оружия, даже если он зафиксирован так, что не может шевелиться — шедми просто перестанет дышать. У них очень удобная система: схлопываются ноздри, закрывается гортань, вообще-то всё это предназначено для ныряния, но и жизнь остановит в лучшем виде. Военные пытались держать их на искусственной вентиляции лёгких — они находили другие способы. Шедми, твёрдо решивший умереть — умрёт.
Но наши живут. Чокнутые. Отчаянные. Просветлённые.
Учёные — из любопытства. Сочинители всех мастей — ради будущих текстов, художники — ради своих творений. Врачи — ради своих родичей, которым нужна помощь. Контактёры — выполняя свой долг даже так, против инстинкта и традиций, в постоянной душевной боли.
Братья наши. И мы тут, на Эльбе, вместе с шедми, уже давно ждали санкций.
Наверное, мы бы их дождались — не сомневаюсь, что их готовили. Как раз перед этой… победой… к нам пришёл запрос, сколько у нас сейчас шедми: нет, вы назовите точное количество — и конкретно, сколько мужчин, сколько женщин, сколько их военных. А то окопались тут! Врагов пригрели! Разъяснить бы вас!
Мы не отвечали, тянули время, пытались придумать, как бы отмазаться, чтобы никому было не подкопаться. Страховали своих товарищей-ксеносов, которым и так-то…
А потом в санкциях отпала необходимость. СМИ радостно сообщили, что война окончена, потому что Шеда больше нет.
Сперва мы даже не поняли. Как — нет?! Вы что там, объелись? А потом, когда шок прошёл, сообразили.
Случилось именно то, чего шедми больше всего и опасались. Поэтому и дрались за Океан-2 и Океан-3 с такой яростной ожесточённостью. Для наших это было делом принципа, для них эти планеты были эвакуационными пунктами. Только теперь эвакуироваться некому.
СМИ по всему нашему миру хором сообщили, что Шед создал некое супероружие, которое сдетонировало. Получилось очень успокоительно для нервов наших сограждан: собаке — собачья смерть. За что боролись — на то и напоролись. Земля праздновала победу, как от веку нам положено: с парадами, салютами и голографическими трансляциями прохода наших крейсеров и ракетоносцев во все небеса. Мы, хумансы, такие везучие! За нас Христос, Будда, Аллах — и кто там ещё. В Мировой Сети, правда, обсуждали очевидную мысль, что военные точно были в курсе и куда бить, и чем, но это мало кому портило настроение. Ясно же: у наших доблестных военных тоже есть источники информации — и они намеренно прикончили Шед, у которого было уязвимое место.
Сердце Огня, так шедми его звали. И наши нашли сердце спрута, так сказать. И восстановили безопасность для наших потомков. И разделили имущество врагов — по закону, так сказать, военного времени.
Не сомневаюсь, что спецы нанесли удар, как только закончили расчёты. В их планы впрямь входило уничтожить Шед как угрозу Земле. Наверное, когда в штабе узнали, что есть такой вулкан и есть такие подвижки тектонических плит, там откупорили шампанское за будущую полную победу.
Конечно, не раскололи планету на части, как орали из каждой информационной дырки. Но выжгли биосферу, испарили знаменитый Океан — оставили пустой и мёртвый каменный шар на орбите местного солнца. Не уверен, что это менее страшно.
Грех сказать, что на Земле была совсем уж чистая радость по этому поводу. Наверное, всё-таки хоть кого-то хоть какой-то червячок хоть легонько грыз… Нет-нет да и проскочит нотка… не сожаления, нет — но некоторой такой печали. Всё-таки радикально так… основательно. Там была культура какая-никакая… Но эта печаль мастерски развеивалась бодрыми сообщениями, что у них есть поселения в колониях — вот и пусть они там прозябают, пусть вернутся в каменный век, если посмели связаться с Землёй, сволочи…
А уровень ненависти среди широких масс к этому моменту уже дошёл до такого градуса, что даже цифры вероятных потерь противника не особенно ужасали эти самые массы. Не наши же потери…
В общем и целом считалось, что о Шеде мало кто пожалеет — и в этом плане были солидарны даже вечные идеологические противники. Мы, везучие хумансы, шустро объединяемся перед лицом общего врага. Мы веками учились дружить против кого-то. Свои отношения потом довыясняем.
Траур был только у нас на Эльбе — по девяти миллиардам. По девяти миллиардам! Это на Эльбе люди рыдали, и пальцы себе грызли, и волосы драли от тоски и бессильного гнева. Не только шедми, да! И люди! Но какое кому дело. Земля празднует победу. Ещё устроит какие-нибудь ежегодные торжества по этому поводу, не дай бог…
А у нас тут…
У нас на следующий день мой Рютэ покончил с собой. Мой лучший аналитик, Рютэ, Который Всё Понимает.
Он не пришёл в нашу рубку связи. Я звякнул раз, звякнул два — и решил за ним забежать. И нашёл его в его кабинете. В кресле. С горлом, перерезанным до позвоночника — рука не дрожала, нож выпал уже из разжавшихся пальцев мертвеца. Он сидел перед стереокартиной с закатом на Северо-Восточном Архипелаге, где-то в районе Крабьего мыса: дивные небеса — в выцветающих голубых кляксах.
«Океан течёт в наших жилах»…
Рютэ оставил предсмертную записку. Чётко нарисованными чёрным маркером на зеркале древними рунными знаками Северо-Востока. Четыре слова: «Простите. Смысла больше нет».
Я взвыл, как пёс — потому что сходу сообразил: Рютэ — первый. У него просто были самые здоровые нервы и он, раньше других справившись с чудовищным потрясением, всё уже понял. Другие — ещё в шоке, ещё не осознали, ещё на что-то надеются.