Семя скошенных трав

После этого люди уходят к корпусам станции. Аэти очень хочет пойти с ними — но я напоминаю, что мы сейчас разбудим её любимую подружку Лэхи и обожаемых друзей Догу и Вэндтэ. Она передумывает и остаётся. Мы провожаем взглядами людей, уходящих от стартовой площадки — и мне невольно вспоминается когда-то давным-давно читанная книжка о нескольких подростках, уцелевших после катастрофы в океане и оказавшихся в одиночестве на необитаемом острове.

Мы уходим в трюм. По дороге я рассказываю, что решила, пока слушала всех остальных: я и впрямь хочу первыми поднять старших ребят с Круглого-Тёплого. Я была там старшей сестрой и наставницей в Учении о Жизни почти десять лет; знаю детей с их рождения, они линяли у меня на глазах — и они меня знают. Поймут быстрее и лучше, верят глубже. Им же придётся понять очень сложные и жуткие вещи: наш дом теперь — на Океане Втором, Шеда больше нет, рядом будут люди… Я надеюсь, что со своими мне удастся пресечь шок, страх и прочее подобное в самом начале.

А ещё мне поможет Аэти. Я говорю, что специально ставила криокапсулы её ближайших друзей поближе к шлюзу, чтобы их легче было найти — и Аэти обнимает меня от избытка чувств.

— Тари, ты — молодец! — улыбается Хао. — Похоже, ты обдумывала то, о чём все забыли.

— Я была бы никуда не годной старшей сестрой для них, если бы не подумала, — говорю я. — Взрослые часто забывают о времени до Межи, а оно отличается от взрослости: дети ещё не способны принимать взвешенные решения, ими правят эмоции и гормональные качели. Даже если бы эвакуация была своевременной и свободной, никто бы не поручился, что пробуждение прошло бы гладко. А они пережили ужасные события — и им ещё предстоит узнать, что все их Старшие, все родичи, все наставники мертвы. В любом случае будет шок.

— Врачи у нас есть, — говорит Аня, крохотная, даже меньше меня, человеческая женщина. У неё милые глаза, цвета океанской воды в пасмурный день. — Это хорошо. Но в шедийской педагогике из всех людей разбираюсь только я, да и то — в теории… Настоящие педагоги, профи с Шеда, прибудут только завтра… и если бы не Тари, мы могли бы наделать глупостей. Тари, дорогая, ты просто сокровище!

Я только выдыхаю.

Я просто круглоротка. А круглоротки отлично разбираются в том, что нужно их малькам.

Я уверена, что начинать надо с девочек. Девочек не так дёргают гормональные всплески, девочки лучше держат себя в руках. За самообладание парней, которые, проснувшись, увидят представителей цивилизации наших смертельных врагов, я бы не поручилась.

Поэтому мы начинаем с наших беременных. Потом их вид успокоит других детей.

Мы открыли капсулы Лэхи, Нэро, Хэтти — и Хао следит, как в их тела постепенно возвращается жизнь. Они приходят в себя, потягиваются, зевают — мелкими судорожными зевками — и пытаются сфокусировать взгляды на наших лицах. Лэхи ухватилась за мои руки раньше, чем окончательно проснулась. Хэтти хнычет:

— Старшая сестричка, пить, пить ужасно хочется… и всё болит!

Аэти тут же протягивает ей бутылку с водой. Хэтти делает несколько торопливых глотков — и к бутылке тянут руки другие девочки.

— У меня словно песок во рту, — жалуется Нэро. — И тоже… болит… несильно, но болит. Плечи болят.

— Ничего страшного, сестрёнка, — успокаивает Данкэ. — Немножко высохла, пока спала — и мышцам нужно время, чтобы окончательно проснуться.

— Белёк толкается, — говорит Лэхи, прислушиваясь к себе, и Данкэ ей широко улыбается:

— Замечательно. Очень рад это слышать. Раз толкается — значит, просыпается.

Нэро и Аэти трутся щеками и носами, Лэхи положила ладонь на живот, прислушиваясь к тому, как её белёк себя чувствует, Хэтти спрашивает у Данкэ:

— Брат, а ты доктор, да? — и вдруг пронзительно взвизгивает и показывает ему за плечо. — Люди!

— Это медики из дипломатической миссии, — говорю я. — Война кончилась.

Девочки замолкают. Дружно смотрят на меня.

— А кто победил? — спрашивает Лэхи.

Прежде чем я успела сказать хоть слово, Аэти выпаливает:

— Они!

Сразу наступает полная тишина. Девочки замерли, как птенцы каменной чайки на гальке — и в их взглядах один вопрос на всех.

— Это правда, — говорю я. — Но горевать не время, бояться не время и злиться тоже не время. Наш народ пережил столько катастроф, что эта — одно звено в цепи. Мы должны пережить и её. Первым делом мы поможем врачам разбудить наших ребят: сперва с Круглого-Тёплого, потом — из других мест. Затем мы все вместе поднимем бельков. Все помнят главное правило пляжа?

Я знаю, что девочки ответят — мне очень важно, чтобы они заговорили. И они меня не подвели.

— Ты, старший, отвечаешь за белька, — отвечают они нестройным хором. — Твой младший нуждается в тебе, чтобы жить.

Их лица ещё выглядят потерянными, но мысль в глазах уже появилась.

— Это всегда было важно, — говорю я, прижав ладонь к ладони. — Но сейчас это важнее, чем всегда. Сейчас мы не имеем права даже на пустяковую ошибку. Это не Шед, а Океан Второй; теперь это наш дом, но к нему придётся привыкнуть. Жизнь будет непростой — но нам надо научиться плыть против течения. Так всегда делали наши предки — вы помните?

Они, как на уроке, молча сводят ладошки.

— Вы — шедми, — говорю я. — Вы — тепло океанских вод. Я в вас верю. Пейте воду. Кто голоден — может поесть, только немного. Постарайтесь скорее прийти в себя — у нас много работы, сестрички.

— А люди? — тихонько спрашивает Нэро.

— А люди будут работать вместе с нами. Люди были нашими врагами. Многие люди и остались нашими врагами. Но люди разные, и эти люди — наши друзья. Верно, Аэти?

Девочки смотрят на Аэти. Ей надо разубедить подруг — и она твёрдо говорит:

— Они были вместе с нами, когда вы спали. Против их военных.

— Ты расскажешь? — просит Лэхи, и я понимаю, что лёд начал ломаться.

— У вас будет время поговорить, — говорю я. — Потом.

И девочки не задают больше вопросов. Пока.

10. Алесь

— Надо взять пару экзоскелетов, — сказал Бэрей, глядя на руины. — Могут понадобиться, если потребуется разбирать завал.

— Да наши уже разобрали всё, что можно! — возразил Андрей. — Я уверен, там нечего ловить.

— Вполне вероятно, — сказал Бэрей. — Но рухнувшую кровлю ни шедми, ни люди голыми руками не поднимут.

— Напрасно споришь, — сказал я Андрею. — Нам надо хоть как-то приспособить помещения для жизни. Ты просто не представляешь, какая тут бывает погода.

— Ну почему! — Андрей яростно потёр щёки. — Ещё как представляю. Солнечно, а ветер кусается. Около нуля, наверное, но ветер просто ледяной.

Антэ, стоящий к ветру лицом, с блаженным видом, удивлённо обернулся.

— Ветерок — как дыхание младшей сестрички, — сказал он, улыбаясь. — Нежный. Замечательная весна. На Хыро довольно редко бывало так тепло. Те, кто говорил, что Океан Второй — добрый мир, правы. Но шквалы весной — это обычно. Сегодня мы можем ночевать и под открытым небом, но завтра всё может измениться.

— Искупаться бы… — задумчиво сказал Лэнга. Его угрюмое лицо оттаяло и приобрело мечтательное выражение. — Жаль, некогда.

— Ещё искупаетесь, — сказал Юл и толкнул его плечом.

Лэнга еле заметно улыбнулся в ответ, и Юл просиял. Я ошибался в этом парне: он оказался намного толковее, чем я думал. Мне казалось, что отговорить от самоубийства чести шедми, мучимого чувством вины, практически невозможно… но Юл не просто отговорил Антэ, он сделал что-то более серьёзное: Антэ выглядел почти счастливым. А вот теперь Юл налаживал отношения с Лэнгой, который, похоже, относился к людям без особой приязни.

Кое-кто из этнографов немало стоит в контактах с ксеносами. Не меньше, чем лучшие ребята из КомКона. А тут ещё налицо была работа и с землянами: Вера, которая в начале нашего путешествия только путалась у всех под руками, сейчас выглядела собранной и внимательной, писала всё на видео и явно старалась не мешать.

А с Бердиным специально не работал никто: он, оказывается, был природным талантом. Если малышка Аэти смирилась с присутствием людей, то это заслуга Ярослава процентов на восемьдесят: он так с ней общался, будто его специально готовили работать с детьми-ксеносами.