Страница 39 из 80
На меня они отреагировали премерзко: принялись лаять, подвывая, задирая свои черные носы высоко в небо и постепенно выстраиваясь полумесяцем. Как будто пытались взять в клещи! У-у-у, с-с-собаки! Нет у меня с ними контакта. Вдруг внимание стаи резко переключилось с моей персоны на другого классового врага.
По бетонному крылечку с отвалившимися кусочками штукатурки, сквозь которые выглядывали красные кирпичи, походкой, полной шляхетского гонора, шествовал кошак. Такой матерый хищник классической восточноевропейской внешности, от своего предка — дикого лесного кота — он отличался только размерами. А окрас и боевой дух вполне соответствовали, и он это продемонстрировал буквально в следующую секунду.
Псы просто захлебывались лаем. Тощий и долговязый кобель, явный заводила в стае, на полусогнутых, оскалив пасть, приближался к котяре. А тот даже спину не выгнул, только полосатый хвост так и хлестал по пушистым бокам.
— Р-р-ряф! — кобель кинулся вперед и вдруг — раз-два-три! — получил справа, слева и снова справа по морде когтистыми лапами, — И-и-и-и!
Удивленный и раздосадованный скулеж огласил окрестности, а усатый-полосатый боец издал боевой клич, прыгнул и вцепился в рожу псине, и принялся трепать извечного врага со страшной силой. Никто из соратников главного кабыздоха и лапой не пошевелил, чтобы помочь вожаку. Они просто стояли и смотрели, как бесстрашный котяра опускает ниже плинтуса противника, который был раз в пять раз больше и тяжелее.
Смешав пса с дерьмом, кот отпрянул, дернул хвостом и в три прыжка оказался на дереве, где улегся клубочком в удобной ложбинке меж ветвей и сделал вид что спит, игнорируя беснующуюся внизу стаю. Особенно рвал глотку униженный и оскорбленный вожак.
Они в итоге догавкались — дверь открылась, и толстая тетка в белом переднике и косынке выплеснула на дворняг целый таз воды, чем спровоцировала их беспорядочное бегство. Кот же, забдив полуоткрытым глазом, что кухонный работник оставила дверь чуть приоткрытой, мигом слетел с дерева, проник в помещение и через каких-то тридцать секунд появился снова, гордо сжимая в зубах приличных размеров рыбину. Кажется — скумбрию. Вот ведь — животное, а личность!
Далее я шел под впечатлением. Как там, у Ницше — воля к жизни? Или это у Шопенгауэра? Или вовсе — у Джека Лондона? В любом случае у несгибаемого кошака этой самой воли было куда как много. Мне даже совестно стало за мои упаднические настроения после нелепой эпопеи по поимке маньяка... Вон — с кота пример нужно брать. Безумие нашего бесстрашия, абсолютная целеустремленность и умение получать удовольствие от жизни в любых обстоятельствах. И потрясающая способность пользоваться представившейся возможностью и никогда не упускать своего шанса!
А, стало быть, что? Стало быть — нужно по возвращении в Дубровицу включаться в работу и завершать дела — до лета. Потому как упускать Тасю я был не намерен...
***
— Товарищ Белозор, товарищ Белозор! — за моей спиной зацокали каблучки, и послышался смутно знакомый голос.
Я резко обернулся и оказался лицом к лицу с Зоей Юговой. Кремовый плащ, поясок, подчеркивающий тонкую талию, стройные ножки в капроновых колготках, изящные полусапожки... Ну, и личико, да. Симпатичное Зоенькино личико, курносый носик и копна рыжих волос. Но против Таси — не пляшет.
— Товарищ Югова? Какими судьбами?
— Так интервью...
— Шо — опять? — всплеснул руками я. — Я в отпуске! И вообще — на реабилитации. И Петр Петрович, то есть — товарищ полковник, еще текст статьи не вычитал, а потому — я понятия не имею, о чем можно говорить, а о чем — нельзя.
— Так вы и статью написали? Послушайте, вы ведь не станете хоронить ее публикацией в одном только "Маяке"? Нет-нет, не отвечайте. Вот вам телефон — это номер корпункта в Минске, там и адрес есть. Наш директор очень хочет с вами пообщаться. Просто мечтает! Потому — звоните и приезжайте. А я побежала беседовать со звездами отечественного биатлона! — и убежала, коза, виляя бедрами.
Интервью-то было не со мной, а с биатлонистами. Со мной она просто момент использовала. Как в той сказочке про дудочку и кувшинчик. Или в поговорке про рыбку и... М-м-мда.
Тасю я нашел на огневом рубеже. Знаете — стрелковая стойка в исполнении прекрасной девушки в отличной физической форме — это нечто! Хлесткие звуки выстрелов, мерное дыхание, полная концентрация на мишени — это завораживает!
— Даже не думай, что я не видела эту рыжую, — сказала Таисия, отстрелявшись.
— Так это Югова, "Комсомолка".
— Да хоть сама Наталья Варлей!
— Из корпункта "Комсомольской правды", коллега-журналистка. Их директор чего-то от меня хочет.
— Она с тобой явно заигрывала, ага? — вроде бы ревность Тасе была несвойственна, но стоит признать — я бы тоже заволновался, если бы увидел какого-нибудь рыжего биатлониста, который вертит задницей в присутствии МОЕЙ женщины.
— Интервью она хотела. Еще в Дубровице, на пресс-туре приставала, мол, ей нужен материал про молодого провинциального журналиста-комсомольца. Я отбивался, как мог, и в итоге заставил ее убирать мусор под железнодорожным мостом, и написал про это заметку...
— Пф-ф-ф-ф! — вот, теперь узнаю Тасю: улыбка тут же появилась на ее лице и глаза засверкали. — Очень в твоем духе! Заманить несчастную девушку из столицы в свои дебри и коварно использовать на ниве благоустройства обожаемой Дубровицы!
— Она еще и племянница главреда "Комсомольской Правды"! — поддал жару я. — Пять мешков насобирали, на "Козле" потом на свалку везли... А-а-а-а, я ж тебе не говорил — у меня теперь машина есть!
— То есть тызаставил ма-а-а-асквичку-мажорку убирать мусор, она осталась в восторгах и продолжает тебя домогаться? Умеете вы, товарищ Белозор, с молодыми-красивыми женщинами обращаться... То в баню заманите, то под мост...
— Ой-ой, можно подумать в баню я вас силком тащил, товарищ Морозова!
Товарищ Морозова перекинула винтовку за спину, взялась за лыжные палки и, послав мне воздушный поцелуй, укатила на лыжероллерах прочь. Что я там говорил про стрелковую стойку? Девушка на лыжах — тоже полный восторг. Наверное, дело всё-таки в девушке... Божечки, когда уже пройдут эти самые несколько дней?
***
Привалов-старший заявился на следующее утро, и он был вне себя. Мы уселись в беседке под полураздетым кленом, на котором дурными голосами перекрикивались вороны. Петр Петрович протянул мне пачку листов с напечатанным на машинке текстом — мою статью, потом достал из кармана "Мальборо" и зажигалку и смачно затянулся: