Семилистный клевер

— А может, оно его и поддерживает.

— Это как? — вскинул бровь гомункул.

Парень поёрзал, скрестил вдобавок ноги и опустил взгляд на потёртую столешницу.

— Ну, терять ему всё равно нечего, кроме своей жизни. Вот и держится, как может.

Энви поднёс к губам чашку. Его обдало сладким жаром с нотками горечи.

— Зачем? Смысл держаться за то, что уже разрушено?

— Жить-то всё равно хочется.

Фыркнув, гомункул хрипло рассмеялся. Слышали бы парня те, кого Энви лишал интригами состояния, семьи и разума! Единицы из них предпочитали жить, но лишь по трусости, не в силах причинить боль последнему человеку, который у них остался — себе.

Смертные хранили молчание, скривив такие морды, будто он травил армейские байки на похоронах крестьянина, которого раскатало танком.

Энви перескочил к ним, забрался на сиденье с ногами и, поставив кружку на колени, притянул обоих за плечи. Они не сопротивлялись, но оба вытянулись в напряжённую струну.

— Эй, ну что вы такие кислые? Не вас же по всему поезду гоняют!

Кружка качнулась. Чай выплеснулся за край, и штанина вмиг пропиталась горячей влагой.

Выругавшись, Энви подхватил кружку и вернул её в устойчивое положение — на стол.

— Или вы его прикрываете, а?

Энви полоснул взглядом по лицу младшего работника. Он сидел не шевелясь, только ноздри раздувались, как у взбудораженной лошади.

— Он убил Брана, — глядя на чайную кляксу, прошептал парень. — Убил ни за что!

— Как это ни за что? — Энви склонил голову набок, чтобы заглянуть ему в глаза. — Ему же нужно было как-то маскироваться. Был шанс, что прокатит. Ваш начальник, между прочим, чуть за ишварита мне вашего Брана не выдал, не забыл?

У собеседника задрожали губы. В светлых, словно солнцем выжженых, глазах пульсировал свет лампы.

Энви пытливо смотрел на него, облизываясь в ожидании. Смертный сжимал кулаки так крепко, словно сдавливал в них порыв разреветься на месте.

— Вы с Браном давно друг друга знали, да? — Энви перешёл на хриплый шёпот.

Парень сдавленно угукнул и отвернулся, кусая губы.

Энви похлопал его по плечу.

— Вот же ему не повезло, помереть таки-им молодым. Ну, такова человеческая природа — вечно грызть друг другу глотки в попытке прожить на пару минут дольше.

Слева послышался прерывистый всхлип. Упав лицом в руки, парень затрясся в почти беззвучном плаче.

Второй смертный дёрнулся было к нему, но застыл на месте, едва Энви обернулся. Взгляд старшего из людей упёрся в гомункула. От него перехватило дыхание, а руки сами вскинулись в защитном жесте.

На коже с сухим треском вспыхнули алые искры.

Человек сидел в той же позе и смотрел исподлобья. Напряжение протянулось по мышцам, забухало в груди, едва ли не выламывая рёбра, скрючило пальцы. Энви провёл языком по губам, чувствуя, как они слипаются от слюны. Смертный сидел в самой неудобной для нападения позе, но гомункул всё равно немного выждал, прежде чем опустить руки.

— Что, не согласен? — Энви склонил голову набок и вытаращился в ответ. — С самого детства вы озабочены лишь тем, чтобы сохранить своё. Ещё лучше, если получится отобрать что-то у другого — он всегда получает больше и всегда незаслуженно, так ведь? В основном вашу жажду наживы сдерживает только страх наказания. А тех, кто переступил этот страх, вы отвергаете. Знаешь, почему? — Энви хихикнул и наклонился ближе к нему. — Потому что такие отщепенцы больше не боятся быть собой. А вы труситесь и держитесь за общественное мнение, хотя флюгер в ветренную погоду надёжнее, чем эта дрянь.

Мужчина молчал.

— Что, крыть нечем? — Энви потянулся к чашке под его пристальным взглядом.

— Ты загнал его к нам, а теперь говоришь про людскую кровожадность?

Гомункул втянул запах заваренных листьев.

— Загнал? Он сам решил рискнуть и забраться в ваш поезд. Спасти свою жизнь за счёт других.

У самого дна напиток отдавал горечью. Выплюнув попавшую в рот заварку, Энви взъерошил короткие волосы на затылке и скривился:

— Из чего эту дрянь делают, из пороха?

— Что ж пьёшь, раз не нравится?

От низкого тона веяло скрытой угрозой. Энви косо зыркнул на мужчину: он уже стоял, засунув большие пальцы за ремень и перекатывая что-то за щекой.

Гомункул принюхался. От остро-терпкого запаха закружилась голова.

— Табак, да? — Энви сглотнул слюну. Он столько раз жевал эту дрянь, что табачная жвачка стала для него своего рода успокоительным.

Смертный перекатил её за другую щёку. Медленно, смакуя каждую каплю горькой отравы. Энви следил за его движениями, как завороженный, и жадно втягивал запах, плотный, как дух благовоний во время храмовой службы.

— Чтоб ты поперхнулся, — процедил гомункул, отворачиваясь.

В Централе продают табак куда чище этого. И запах у него другой, точно взял горсть крепкого кофе и смешал с красным перцем.

Энви бросил взгляд на младшего из смертных. Пока гомункул разъяснял его товарищу, как в мире всё устроено, этот почти успокоился, прекратил трястись и лишь изредка шмыгал забитым носом, не зная, куда деть покрасневшие глаза.

— Кайл, дай мне, — не поднимая взгляда, тихо попросил он.

Качнув коротко стриженной головой, мужчина сочувственно усмехнулся:

— Тебя вывернет.

— Тоже мне, забота, — разглядывая ногти, протянул гомункул. — Может, он этого как раз и хочет.

Кайл повёл широкими плечами, подошёл к окну и, сдвинув в сторону взвизгнувшее стекло, сплюнул на рельсы чёрной от табака слюной.

Потянуло илом и сыростью. Подняв голову, Энви с любопытством вгляделся в реку. Прямая у самых рельс, дальше она лениво изгибалась и утекала за холмы, вся в полосатых росчерках от фонарей.

Стекло с шорохом заехало обратно в пазы. Прислонившись к окну, Кайл покосился на дверь.

— Сбежать хочешь? — хихикнул гомункул.

Мужчина вскинул руку, призывая замолчать и прислушаться.

В тишине раздался далёкий грохот — то ли позади поезда обрушились камни, то ли кто-то долбал по сцеплению вагонов.

Переглянувшись с Кайлом, Энви вскочил на ноги и бросился к двери, не разбирая дороги.

Он врезался в дверь с разгона. Она задрожала под напором, но не открылась.

Гомункул бросил свирепый взгляд через плечо.

— Ты сам нас тут запер, — напомнил Кайл. — И ключ забра…

— К чёрту!

Замок сорвало одним ударом. Вторым распахнуло дверь.

Энви прыгнул в коридор, на ходу обрастая шерстью и шипами. Он протаранил тамбур, выскочил наружу. Глаза защипало от ветра.

Здесь лязг приглушало дребезжание колёс, но источник Энви уловил.

Он взвился на крышу соседнего вагона, припал к ней, цепляясь за покрытие когтями. Гомункул пополз вперёд. Ветер трепал за шерсть, забивал горло, впивался в чувствительный нос, так и норовя сбросить с крыши и шибануть об рельсы. Энви спрыгнул на сцепление с утробным рычанием, навалился на дверь и скользнул в сухой холод вагона.

========== Глава 35 ==========

— Вот! — Эдвард показал Ризе на домик Лии. Для него тряпочная норка выглядела слишком простой, но Альфонс так упёрся, словно от этого домика зависело всё.

В глубине домика послышалось мяуканье, и на свет показалась рыжая морда. Обведя всех заспанным взглядом, Лия шлёпнулась на мягкий порог домика и залегла за ним, повиливая хвостом.

Миг спустя она выскочила оттуда. Рыжий комок промчался мимо ног Эдварда, налетел на Альфонса, вскарабкался на него со скоростью белки и уставился на Ризу, широко распахнув глаза.

— Ал, ну сними её. Испугается ещё, — Эдвард протянул к нему руку, но брат отвернулся, не давая забрать кошку.

— Раз хочет, пусть сидит, — пробурчал Альфонс, подходя к столу вместе с Ризой. Он с самого приюта таскался с Лией, не желал выпускать её из рук лишний раз. Будто с ней что-то случится, если пару минут она посидит в домике, а не у него на руках!

— Та-ак, — протянул Эдвард, окидывая стол хозяйским взглядом. Почти пустой в день приезда, сейчас он преобразился в целый склад: около половины заняли книги из библиотеки, рядом с ними лежала целая стопка листов, а поверх них — карандаши с мелками, разбросанные в таком беспорядке, словно ими играли в городки. В самой середине возвышалась чернильница. Пробки пузатого сосуда касалось перо ручки.