Семилистный клевер

До Глаттони никак не доходило, за что ему запретили на кого-то нападать, и Энви понимал, почему: до того вечный обжора почти не слышал команду «нельзя». Выбираясь из катакомб в сопровождении старших родственников, он шёл по следу очередной жертвы, которой потом с удовольствием закусывал, и никто его не останавливал. До сегодняшнего дня одёргивать Глаттони не было нужды.

Под ботинками хрустели стебли, мелкие ветки и осколки стёкол. Энви вглядывался в каждый дом, мимо которого проходил. Глаттони не умел быть совсем бесшумным, не умел действовать осторожно. Перед тем, как броситься на жертву, обжора шумно облизывался, хихикал и сопел, привлекая внимание даже тугой на ухо добычи. Вычислить его не сложно — сложно увернуться от несущегося во весь опор живого тарана.

За статуей птицы с непомерно большим клювом мелькнули красные огоньки. Чертыхнувшись сквозь зубы, Энви показал птице кулак. Отсюда не разглядеть было, Глаттони там прятался или свет упал на осколки витража, но после его жеста алые огоньки исчезли.

Раздражение поднялось в груди кипящей волной. Чёртов Глатони уже достал своей манией жрать всё, на что упадёт взгляд! В следующий раз его точно стоит только с поводком выгуливать, желательно коротким и со встроенным шокером!

— Эй, ты чего такую рожу скривил?

Энви повернулся на голос. Эдвард таращился на него без привычного для мальчишки раздражения. В его голосе звучало плохо скрытое беспокойство.

— Ты из-за пса, да? Он тебя покусал?

— Ты где-то видишь кровь? — Энви закрутился перед ним, демонстративно оглядывая одежду. — Нет? Я тоже не вижу. Знаешь почему?

— Потому что дурак.

Энви поперхнулся воздухом, так и не успев ничего высказать. Мальчишка не стал объясняться: он быстро нагнал Огненного и заговорил шёпотом, показывая себе пальцем за спину. Поганец, обсуждать вздумал!

В Энви крепло желание залепить мальцу хороший подзатыльник. Энви уже не заботило, насколько подозрительной со стороны выглядит гримаса, которую он скорчил. Он сверлил взглядом спину мальчишки, раздумывая, как бы его удачно подловить, когда сбоку мелькнуло что-то блестящее. Энви развернулся, ожидая увидеть Глаттони или ещё какую гадость, но взгляд наткнулся на металлическую табличку, едва прикрытую плющом. Похоже, раньше растение закрывало табличку полностью, но кому-то понадобилось разворошить это гнездо из листьев.

— О! — Эдвард мигом оказался рядом с ним и по-хозяйски похлопал по табличке рукой. — Это я секрет нашёл. Хочешь потрогать?

Энви прищурился. Пацан только что решил дать ему разрешение потрогать то, что самому Эдварду никак принадлежать не могло?

— Спасибо, но я не хочу ещё больше пачкать руки, — процедил Энви.

— Как хочешь. Ты отсюда разберёшься, куда тебе там надо, да?

— Разберусь, не сомневайся. Смотри сам не заблудись.

— А я Централ уже немного знаю, — похвастался Эдвард.

— Хорошая же у тебя память, — пробормотал гомункул, чтобы хоть как-то сгладить впечатление от разговора. — Ну, до скорого.

— До долгого! — выпалил мальчишка и показал язык.

Энви натянуто улыбнулся, но стараться было не для кого. Потеряв интерес, Эдвард побежал догонять Огненного и назад ни разу не обернулся.

Дождавшись, когда все трое скроются за поворотом, гомункул потянулся к табличке. Гладкий и горячий металл напоминал драконью чешую. Энви выдохнул, раздувая ноздри, как капюшон кобры. Не умел он ладить с детьми, что ни говори. Особенно с теми, к кому нельзя применять рукоприкладство.

Энви постоял так ещё с минуту, обводя пальцем контуры на табличке и приводя в порядок мысли, а потом повернул обратно.

— Эй, Глаттони! — позвал он, приложив руки ко рту наподобие рупора. — Спускайся сюда, зараза обжористая!

Брата не пришлось долго искать: у статуи птицы с длиннющим клювом сверкнули два алых огонька, и к перилам выкатился Глаттони. Он неприлично громко чавкал и скалил зубы, но стоило обжоре глянуть на старшего родственника, как широченная ухмылка померкла.

Энви глянул на него снизу-вверх и подбоченился, как можно шире расставив локти.

— Я вроде ясно выразился, нет? Ты зачем за мной попёрся?

— Сейчас спущу-усь, — заторможенно провыл братец.

Округлая фигура отделилась от каменной птицы с облезлым от времени клювом. Перегнувшись через перила, Глаттони тяжело рухнул вниз. От грохота в соседнем доме задребезжали окна.

— Ну ты дуры-ы-ында, — протянул Энви, наблюдая за тем, как гора жира и мяса шевелит конечностями в попытках перевернуться на живот. — И не стыдно? По-твоему, ты особенный, и тебе можно тратить жизни на всякую фигню?

Глаттони дёрнулся всем телом, но причиной этому были не слова брата. Энви отчётливо услышал хруст позвонков. С этим звуком голова Глаттони встала на место, но алые искры всё ещё роились под округлым подбородком, сшивая мышцы и кожу с таким мастерством, что даже шрамов не оставалось.

Наконец Глаттони перекатился набок и, поднявшись на нетвёрдых ногах, засеменил к нему. Сжав губы в тонкую линию, Энви окинул брата придирчивым взглядом.

— Ну ты посмотри на себя! Ты же бессмертный, у тебя столько жизней в запасе! Ты способен прожевать кого и что угодно и не подавиться, а держишься как чёрте что! Знаешь что? Надо поработать над твоим образом, меня достало видеть рядом с собой мешок с картошкой!

Глаттони не отрывал от него глаз и натужно сопел. Похоже, он очень старался понять, что ему хотели сказать, но смысл слов всё равно от него ускользал. Посверлив его с минуту грозным взглядом, Энви сдался.

— Ай блин, забей, — вздохнул он. — Сейчас не об этом. Глаттони, сколько раз я тебе сказал, чтобы ты держался подальше от Огненного и мелких?

Глаттони насупился, вытянул пухлые руки. Он загибал пальцы, пока не дошёл до второго мизинца, а затем поднял по-щенячьему глупый взгляд на брата.

— Десять?

— Больше, Глаттони.

От его ледяного тона толстяк вжал голову в широкие плечи.

— Ты злишься? Злишься? — с растерянным видом прогундосил Глаттони.

— Очень. Я прям в бешенстве. Ты вообще понимаешь, что они наши возможные ценные жертвы? Глаттони, ц-е-н-н-ы-е. За ними не охотиться надо, а лелеять и охранять от всякой падали!

— Охраня-ять? — толстяк склонил голову набок, пробуя слово на вкус.

— Не парься, этим займусь я. Если ты понадобишься, я тебя позову. Если я тебя не зову, даже не приближайся к ним, усёк? Уходи в другой район Централа, раз не способен хоть на пять минут сдержать своё обжорство.

Энви постучал пальцем по подбородку, раздумывая, что бы ещё высказать непутёвому братцу, когда неподалёку зацокали каблуки. Ласт приближалась к ним неспешно, будто прогуливалась по бульвару перед потенциальными кавалерами.

— Во-от ты где-е, — протянула сестра таким ласковым тоном, что Энви передёрнуло. — Глаттони, глупыш, от меня нельзя убегать.

Ласт облизнула губы и легко взмахнула рукой, приглаживая волосы. Чёрное платье запылилось и порвалось в нескольких местах после прогулки по трущобам, но эта маленькая неприятность только подчёркивала её нечеловеческую красоту.

— Я его уже построил, но если ты тоже хочешь, то вперёд, — Энви отступил от брата и приглашающе махнул рукой.

— Энви снова на тебя ругался? — с улыбкой спросила Ласт, положив руку на макушку обжоры. Глаттони повторил за ней, обнажив желтоватые клыки.

— Энви зло-ой, — провыл толстяк, то ли жалуясь, то ли объясняя ситуацию.

— Слышь! — рявкнул возмущённый такой несправедливостью Энви. — Я безмерно сегодня добрый. Прикинь, Ласт, он чуть не набросился на Мустанга и мелочь! Дважды, твоего Отца!

— Какой ужас, — сестра округлила глаза в притворном испуге. — М-м-м, тебе так идёт этот облик. Выглядишь так… мужественно.

Энви покосился на неё, скрестив руки на груди.

— Ну спасибо, — пробурчал он. — Не знал, что тебе нравится такая посредственность.

Ласт шевельнула бровями, и её лицо омрачилось досадой.

— Ласт, блин! Я создал этот облик, чтобы слиться с толпой! Так что не делай вид, что тебе нравится болванка, которая должна забываться через несколько секунд!