Маршрут - 21

В потоке бурной городской жизни, которой упивались многие, в том числе и девчонки, сложно отвлечься на такое фундаментальное и в то же время простое нечто, как небо. Ночное небо, сделавшееся за тысячелетия добрым спутником бесчисленного количества людей. Когда лежишь так в снегу или сидишь на мягком стуле в обсерватории, когда комар норовит укусить за ногу или лёгкий предвесенний холодок пробежит по спине, когда собственными глазами видишь всё многообразие сюжетов и историй на небосводе или сквозь сложную систему линз и зеркал смотришь на одну звезду, единственную и неповторимую.

Хочется быть и самому, как звёздочка, таким же ярким, горячим и одним в своём роде. И конечно, каждый индивидуален в своём образе и влиянии на мир, но подобно звезде, которая просто кипит и шипит внутри, создаёт внутри новое, поглощая старое, так и человек — просто сборище старинных обычаев, идей, устоев и знаний, которые перевоплощаются во что-то новое и необычное, что до того не видел никто, но что вполне бы мог создать кто угодно. И даже так это остаётся твоим, личным, до чего додумался ты, что кипело внутри тебя десятилетиями, а в людях до тебя сотни тысячелетий. Но эту раскалённую сталь в форму вылил именно ты, выплавил и предал форму именно ты, именно своей личностью, именно своей рукой, которой не раз обжигался о новые и старые идеи. Это что-то необычайное, что полноправно считается твоим, но необратимо становится общим, а потому глупо держать это у сердца и ни с кем не делиться. Разве звёзды так делают?

Разве не достигают звёзды своего конца? Делают они это по-разному, прямо как люди. Зажимаясь в себе, поглощая всё больше. Взрываясь сверхновой, давая новую жизнь другим звёздочкам. Медленно угасая, теряя былой оскал. Но завораживающее всех та, что больше прочих отдаёт, жертвуя всем накопленным за долгие годы. Ярче та, что в конце своём становится тусклее прочих, давая новую и восхитительную жизнь другим. Оттого иронично, что кучкуются красивые звёзды, как предполагают учёные, вокруг эгоистичной, жирной и голодной чёрной дыры. Остаётся надеяться, что она и не эгоистичная вовсе, а готовит нечто, что куда глобальнее и гораздо прекраснее в своей основе, может, даже новую вселенную, новые правила или законы. А людям на фоне таких межзвёздных интриг остаётся лишь наблюдать за этим на своём клочочке земли, мечтать и любить.

И как же всё-таки порой большой город мелочен. Тоня с пристрастием глядела в огромный телескоп. Не могла теперь Оля не представлять подругу за этим занятием в пионерской форме, красивой юбчонке и красном галстуке. Как за юным астрономом стоят ещё с десяток увлечённых ребят. Как и сама Оля недолго была такой же, пока что-то в ней не переклинило, и сама она даже не знает, что именно.

Высматривает разное, шёпотом заговорщически говорит, удивляется. Мне бы такой настрой. Ничего не понимаю, она мне про карликов белых, красных гигантов, придумывает истории разные, а я в ответ только улыбнуться могу и спросить чушь какую-то. Забавно всё же у неё в голове фантазия играет. А со мной что? Может, слишком много о себе думала? Чего же интересного в одном человеке, чего о нём навоображаешь? Вот в том и дело. Она-то точно тараканами в голове не обременена. Каким же это всё мелочным кажется, особенно когда она про звёзды рассказывает. Да, чего там звёзды, и по сравнению с другими людьми всё это какие-то глупые мелочи.

Керосинка тухла. За высматриванием ночных странников девочки и не заметили, как быстро и всухомятку съели целый паёк, что рассчитан на завтрак, обед и ужин. Нужно было готовиться ко сну. Тоня разбиралась со спальными мешками и одеялами, пока Оля совмещала рядом несколько скамеек в раздевалке, чтобы не спать на полу. Просыпаться им теперь только днём, так как времени было уже около трёх ночи.

Так приятно укутаться в тёплое одеяло. По запаху ли или по наитию к ним зашёл и Кишка, запрыгнул в импровизированное гнёздышко, улёгся между ними и зевнув во всю пасть. Все чуток поёрзали и вскоре уснули, плотный ужин давал о себе знать.

***

Вдруг Тоню разбудило что-то касающееся её виска. Влажное и противное.

Темно. Тепло. Щекотно. Не злится, заботится, но только всё больше и больше молчит. Интересно, чего она на меня так смотрела? Будто сожалеет о чём-то, а виду не подаёт. Совсем устала. А чего ей сожалеть сейчас? Мы же вместе. Или она от меня устала? Нет, она не такая, не такая уж точно! И ничего не просит. А как помочь, если не знаешь как? Боится, наверное, или стесняется. Когда дедушка тот умер, она совсем не своя стала, а я так и не посмотрела. Побоялась. Блин, кот ещё отвлекает, волосы ест. Дурак. Так тихо спит, даже слишком. Будто провалилась куда-то в пустоту, в чёрную дыру. Дыхание еле слышно. Но не петь же ей, и всё-таки.

Кишка вдруг уселся Тоне на грудь и принялся пристально смотреть. А потом моргнул. Очень медленно. Из книжек Тоня знала, что кошачьи так выражают доверие. Спокойно, что хоть всю жизнь так пролежи. Кот прикрыл глаза и замурлыкал.

Спокойный, будто совсем по хозяину не скучает. С другой стороны, это же кот, создание независимое! А не покорная собака. Налево ходит — орёт в весеннем хоре, на право — есть просит. А не дашь, так начнёт громче и громче мяукать, а потом и вовсе уйдёт, если ловить нечего. Да только жалко его, дурака мохнатого. Мышей нет, а если они и есть, то не положено ему их ловить в такое-то время. Ещё и побитый весь, куда его? Странно это всё.

Одно Тоня понимала хорошо: если можешь помочь — помогай! Если даже не нравится тебе кто-то характером, интересами, но он оступился, ошибся, ушибся или был обманут, то помоги.

Во всяком случае, совесть точно будет чиста, а куда человеку без совести? «Без совести человек — не человек вовсе», — папа так говорил, а он совестливый был. И мама доброй была.

Как-то неожиданно намокли глаза. Дурно совсем, и ком к горлу. Тоня схватила Кишку, от чего тот немного совсем удивился, капельку, округлив глаза до пятирублёвой монеты, но сопротивляться не стал. Обняла она его крепко-крепко, так снова и задремала. Спокойная ночь, как и любая другая.

***

В раздевалке было одно маленькое распахнутое окошко, чтобы душно не становилось, а сквозь него солнце добраться до девочек не могло, как и потревожить. Отдохнувши вдоволь, Оля просыпалась с лёгкой улыбкой, которую, наверное, подцепила у Кузнецова и Осипова за две коротких встречи. Кишка снисходительно, как умеют все коты, глядел на неё, прося освободить от оков детской сентиментальности. Оля растормошила подругу, что спала, уткнувшись коту в пузо. Тот мигом спрыгнул на пол и принялся вылизываться.

— Ты чего сопливишь? Опять заболела что ли?

— Не, всё хорошо.

— Лоб дай.

— Не болею я!

— Убедиться хочу… Не горячий. Ты плакала что ли?

— Ресничка в глаз попала.

— В оба? — Оля протянула ей платок.

— Отстань, — неожиданно для самой себя, Тоня переменилась в лице, став задумчивее, чем обычно.

— Точно всё хорошо?

— Нет, — Тоня громко высморкнулась, — Не всё! Не всё, потому что хочу, чтобы всё было как прежде. Хотя бы чуть-чуть. А ещё есть хочу.

— Хочешь суп приготовим, как в походе?

Тоня зажмурила глаза в попытках представить свой последний поход с дедушкой, а затем утвердительно кивнула.

— Вот и хорошо.

Утренняя терраса. Одни учёные предрекали ядерную зиму, в которой не будет места ничему живому, другие испепеляющую жару, где всё превратится в пыль, а третьи всё вместе и в десять раз страшнее. Ни того, ни второго, ни третьего не случилось. Всё старалось придерживаться привычных устоев. И пускай внезапная весна была непривычным атрибутом жизни, такому подарку обрадовались все. Оля жадно вдохнула свежего воздуха, сделала довольную мину и обратилась к подруге.

— Пойдём на полянку, там готовить будем.

— А овощи откуда возьмём? Они у нас не сгнили все?

— Заодно и проверим. И чистить ты будешь.

— А я только за.

Костёр скорыми темпами разгорался благодаря спиртовой таблетке. Никому не нужные документации нашли своё лучшее и последнее применение в нём же. Вот уже горел и валежник, что грел котелок полный воды и чищенной старой картошки. Туда же полетели и крупно нарезанная морковь, и мясо из одной залежалой банки тушёнки, и даже одна луковица. Запах у этого монстра кулинарии был, конечно, необычным, а потому по-своему притягательным. Готовить дедушка у Тони очень любил ещё с армии, будучи полевым поваром, и всегда брал с собой самые лучшие ингредиенты. И резал всё мелко-мелко и очень быстро. Суп всегда выходил очень нажористым, а на природе, да с пылу с жару, когда видно, как каждый малюсенький укропа листочек вместе с жирной каплей плюхается обратно в тарелку. В общем, вкусно. А этот получался пресным немного, соли было не найти. Наслаждение доставлял факт проделанной работы. Зато Кишка вообще не жаловался, ему и попить сразу, и поесть, картошки с луком совершенно не стеснялся. Всеядный что ли? Так или иначе, а Тоня усаживалась в 57-й уже в приподнятом настроении и совершенно не волновалась за предстоящий день. Завтрак действительно самый важный приём пищи.