Маршрут - 21

Природа ощетинилась, стала грубой и желчной. Зима завывала, словно голодный волк на луну. Становилось не по себе, будто грядёт нечто ужасающее, но девчонки не останавливались.

Кромешная тьма. Полная. Ничего не видно. Фары 57-го лишь малость освещали путь впереди. Казалось, ещё немного и метель перевернёт трёхтонный агрегат. В триплексы были видны только молниеносно пролетающие снежинки, обзавёдшееся острыми зубчиками, готовые порубить на части любого, кто выйдет наружу.

С каждой минутой всё холоднее, да на столько, что можно вовсе замёрзнуть насмерть. Тёплые шубы, спальники, одеяло, работающий двигатель, тент — ничего не помогало. Оля томилась и тухла, сидя на месте мехвода, её правая рука ещё не восстановилась, хотя прошло уже больше недели. Ноющая боль смешалась с холодом, создав такой коктейль чувств, что вне зависимости от желания постоянно текли слёзы. Она пыталась терпеть, но выходило с трудом. Тоня, укутавшись во всё что только могла, поджала ножки и свернулась калачиком, спасаясь от мерзлоты.

Чуть поодаль, сквозь бушующую стихию пробивался, мерцая — угасая и зажигаясь, слабенький огонёк. Такой хлипенький и ненадёжный, но маячок. Девчонки ехали уже вечность, а спасительный ориентир казался всё выше и выше. Ни здания поблизости. Буран будто разыгрался посреди просторного пшеничного поля, замещая собой приятный летний ветерок, а вместо мерного колыхания жёлтеньких колосков он с силой раскачивал нависающие над девочками сосны, готовый даже дома с фундамента снести. Но вот он чуть ослабел.

— Да это же дом! — прозвучало в унисон.

Сквозь пелену проступали кирпичные ступеньки в подъезд. Дом был высокий, минимум этажей шесть, рассмотреть выше просто не получалось. Забрав всё, что могли, девчонки поспешили зайти в незапертую дверь, пока снежный ураган пытался сбить их с ног.

— Что будем делать? — дрожа от холода, слабым голосом спросила Тоня.

— Искать надо, откуда свет был.

За дверью всё ещё раздавался гул, стихия вытолкнула нарушителей, очистилась от нежелательных гостей. С каждым новым этажом, шум за стенами, бившимися в агонии, становился менее отчётливым. Что-то его перебивало, что-то знакомое. Ещё пара ступеней.

— Оля, ты слышишь?

— Слышу. Сейчас посмотрим, — Оля заметно устала за это время, еле преодолевая ступеньку за ступенькой.

Чёрная и вонючая струя дыма уходила вверх по лестничным клеткам медленным облаком. Четыре обшарпанных двери, но сам лестничный тамбур был чистым. От тарахтяги-генератора вело несколько проводов, тройка расстилалась по полу, уходя вниз на этажи, некоторые были отключены, и ещё один уходил прямиком в стену одной из квартир. Перед дверью, за которую и уходил провод, даже лежал коврик. Оля легонько постучала и отошла. Тишина. Она снова постучала, уже чуть громче. И снова тишина. Оля вновь уже прикладом винтовки ударила дважды и снова отошла. За дверью послышались шебуршания, она открылась, показалось дряблое полуживое старческое лицо. На вид лет семьдесят-восемьдесят, не меньше. Руки и тело обрюзглые, но видно когда-то давно имевшие привычку заниматься спортом каждый день. Тяжёлый взгляд, с ноткой какого-то моментного безумия. Седина с проплешиной на макушке, нос картошкой.

— Неужто, помер наконец-то? — он взглянул на Олю.

— А-а?

— Угу, проверяете меня? Ну же, проходите-проходите.

Троица стояла так в коридоре где-то минуту, смотря друг на друга.

— Здравствуйте, — сказала Тоня с толикой вопроса.

— Здравствуй, внученька, — с прищуром и доброй улыбкой он взглянул ей в глаза.

— Ой, — она чуть испугалась и зашла за Олю.

— Ндам…Здравствуйте, дедушка. Мы тут в метель попали, если бы не вы и спасительный маячок в окне, так бы и замёрзли.

— Забавно…

— А?

— Правда, чего же я, пройдёмте на кухню!

Стоило ему развернуться, как тут же он ударился пальцем ноги о тумбочку, со стационарным телефоном на ней. Мужчина чуть скрючился и разозлился.

— Да сколько же можно.

Обронил ещё пару слов в сторону надоедливой мебели. Постоял ещё секунд пять в нелепой позе, потирая место ушиба, и повернулся на девчонок.

— Живой. Вы мои родные! — дедушка разогнулся, а в глазах его появилось то ли удивление, то ли странного рода помешательство.

Тоня всё стояла позади Оли и вопросительно глядела на старика: — С вами всё хорошо?

— Со мной? Всё прекрасно! Отлично! Откуда же вы такие? Дорогие мои, откуда? И чего стоите? Разувайтесь, сейчас, сейчас всё сделаю.

Вдруг он схватился за голову и уселся на эту самую тумбочку, сбив телефон. Агрегат с треском грохнулся на пол.

— Что же такое…

Дедуля закашлялся, его рука покрылась мокротой с кровью.

Оля опасалась приближаться нему, мало ли какая болячка.

Он изобразил успокаивающий жест чистой рукой: — Нет, нет. Всё в порядке, это так, старческое.

Из ниоткуда материализовалась тряпка, которой он вытер лицо и руки, после чего приподнялся и наконец пошёл на кухню. Там мерцала лампочка, висящая под потолком на одних лишь проводах.

— Ну же, ну же, пойдёмте знакомиться, идёмте. Сейчас я всё приготовлю. Умывайтесь.

Оля в смятении направилась в ванну, деваться некуда. Может, с головой у старика что-то и не в порядке, но злым он точно не был. На кухне что-то забренчало. А вот и цыкающий звук, который бывает, когда включаешь духовку. Девочки мыли руки старым хозяйственным мылом. Под раковиной в шкафу стояла наполовину пустая коробка с точно таким же. Аромат не из самых приятных, но затхлый и вонючий от выхлопных газов воздух гораздо хуже. Больше интересовало наличие водоснабжения и газа в таких условиях.

С кухни повеяло резким и приятным запахом, что вызвал у девочек новые вопросы.

Это… грибы? С картошкой? Откуда?

Комнатка очень компактная, два на три метра, может, чуть больше. В углу стоял выключенный холодильник, обделённый вниманием. В духовке жарились те самые грибы с картошкой, а на конфорке кипятилась вода в чайнике. Вздувшийся в некоторых местах деревянный стол, за неимением скатерти на нём, кухонный шкаф под манер дубовой облицовки и четыре стула. Советским квартирам очень не хватало хотя бы маленькой, но обеденной. Это, конечно, излишество, есть гостиная, но ради удобства людей могли бы и потратиться в министерствах.

Открытая шкатулка на столе приманила взгляд. Однако стоило обратить внимание, как старик захлопнул её и убрал в шкаф, после чего грубым движением отодвинул стул и уселся. Тяжёлая отдышка наполнила комнату. Дедушка выглядел совсем слабым.

— Присаживайтесь. Я Николай, — сказал он, вытирая пот со лба.

Девчонки смутились, всё это казалось немного бредово, но предложение приняли.

— Я Оля, она Тоня. Приятно познакомиться.

— Оля и Тоня, значит. Вы же ещё совсем дети, а с винтовкой. Неужто где-то ещё война идёт? — Николай тяжело дышал, смотрел в потолок.

— Не знаем. Мы в Москву едем, — сказала Тоня, будто хвастаясь.

— В Москву? Хе-хе, да, в Москву… Давно вы так?

— Полгода, наверное, — Оля сняла бушлат, повесив на свободный стул.

— С лета получается. И всё-таки зря ты в форме ходишь, как бы чего не случилось.

Чайник принялся издавать противный писк.

— Внучка, посмотри пожалуйста вон в том ящике сахар, а то тяжело мне.

Тоня глянула на подругу. Очевидно, что Оля тут выше всех (дедушка на старости лет совсем низенький был). Николай нервно стащил с плиты свистящий чайник, руки сильно тряслись, вытащил к столу серебряные узорчатые ложки годов так двадцатых и толстенные чайные пакетики. Иные, что ранее уже заваривались, лежали на блюдечке, а эти новые. Оля же достала с верхней полки железную красную банку в белый горошек, в ней, к удивлению, было много сахара, что совсем не отсырел за столько времени. Душистый чай. Вот только картошке готовиться ещё долго, а аппетит уже разыгрался.

Чайный сервиз забренчал оркестром, особенно сильно ложка, что у Николая, будто первая скрипка. Есть что-то успокаивающее в этом. Бабушка всегда Оле говорила: «Вёсельце убери, в глаз себе ткнёшь». Только вот без такого весла совсем не то было. Всё равно, что винтовка без патронов или велосипед без руля.