Миля дьявола

– Безответная любовь, – произнес Валентайн.

– Не исключено, если наши выводы верны.

– Итак, – через несколько секунд уверенно сказал доктор Аттвуд, поворачиваясь к своему австрийскому коллеге, – вот как я представляю себе Эдит Моллиган. Молодая, красивая леди с тонкой, чувствительной натурой, склонная к меланхолии. Обладала утонченным вкусом, была больше покладистой и не переносила ссор и скандалов. При этом очень эмоциональна, развито воображение, и, как следствие, была свойственна интуиция. Творческая личность. В силу вышесказанного, полагаю, имела весьма сложный взгляд на жизнь, была умна и старалась придерживаться независимости в решениях. Судя по ее поздним работам, давалось это мисс Моллиган предельно нелегко. Оригинальна, имела собственный вкус, думаю, что ей были характерны некие высокие жизненные идеалы, при которых она стремилась утверждать собственное «я». Несмотря на развитые моторные способности, она больше предпочитала одиночество, нежели быть в обществе, обладала выраженной интровертностью характера. Это в том числе обусловливает ее увлечение живописью. Эдит предпочитала выражать свои мысли с помощью картин, а не словами, она находила в своем увлечении умиротворение. До определенного момента. Что-то происходит в ее жизни, ее начинает одолевать тревожность, и страх. Ей все сложнее сдерживать и контролировать эмоции, которыми девушка и без того переполнена. В силу молодости внешне мисс Моллиган ничем особым не проявляет их, максимум редкие вспышки раздражения, возможно усталость и вялость. Кстати, может быть это и явилось причиной организованного путешествия в Азию?

– Сменить обстановку, развеяться, – поддержал фон Эбинг.

– Точно! Однако круиз помогает на короткое время, добавить к этому болезнь, и мисс Моллиган умирает.

– В силу чувствительности характера, она слишком влюбчива и подвержена в полной мере всей мощи этого чувства, подкрепляемого ее устойчивыми восприятиями идеалов жизни, а значит, не в состоянии перенести измену или предательство. Она воспитана и ни в коей мере не желает демонстрировать обществу свои слабости. Предпочитает скрытность и держать все при себе. Это пугает ее, заставляет ощущать себя неуютно.

– Стеснительность.

– Да, судя по всему, она застенчива и любое нарушение какого-либо общепринятого стандарта поведения выбивало ее из колеи. Но полностью замкнутой Эдит назвать нельзя. Просто она чаще бывала наедине со своими холстами и красками, чем в компании людей.

– Мне не дают покоя два вопроса, – Валентайн чуть нахмурился. – Что произошло в ее жизни, вызвавшее такое сильное изменение в душевном равновесии? И что в ней привлекло осквернителя, не побоявшегося взломать фамильный склеп Уэйнрайтов и сотворить такую мерзость с телом несчастной девушки?

– Добавлю еще один. Хотя это не вопрос, а скорее утверждение, – фон Эбинг провел ладонью по волосам на голове, будто поправляя их. – Осквернитель знал мисс Моллиган при жизни. Он точно видел ее, а также мог видеть ее уже мертвую. Он должен был возбудиться заранее, чтобы пожелать овладеть ее мертвым телом. Подобные личности не действуют спонтанно в отношении выбора. Отсюда вывод: осквернитель совершал свои преступления преднамеренно, понимая, чего он хочет и какую именно могилу для этого ему вскрыть. И потом, к чему такой риск проникать в крипту Уэйнрайтов, когда вокруг столько иных захоронений, до которых обществу нет никакого дела?

– Верно. Но означает ли это, что преступник из близкого окружения? Совсем нет.

– Соглашусь с вами, – кивнул Рихард. – Взять, к примеру, Келлера: ему достаточно было бросить один взгляд на девушку, чтобы понять – она его следующая жертва. Однако в его случае значимую роль играла часть женского тела, а именно большая грудь. Это был его основной критерий выбора. Поэтому мисс Моллиган, появляясь в обществе, также могла быть увидена совершенно сторонним человеком. Однако ее окружение все же стоит пристального внимания.

– Да, – задумчиво протянул Валентайн. – Знать бы, какая часть ее тела привлекла нашего осквернителя?

– Все, что угодно, мой друг. Все, что угодно.

Размышления Аттвуда и Крафт-Эбинга прервало появление леди Уэйнрайт.

– Мне показалось, джентльмены, что вы слишком долго отсутствуете, – ровным голосом произнесла она, но в нем чувствовались нотки недовольства. – Некоторые гости уже разъехались по домам.

– Простите, миледи, мы действительно сильно увлеклись изучением творчества вашей племянницы, – учтиво согласился Валентайн. – Без преувеличения скажу, что мисс Моллиган обладала высоким талантом.

– Вы так считаете? – графиня приятно удивилась.

– О, да, – подтвердил Рихард. – Очень интересные холсты.

– Скажите, а кто учил ее рисовать?

– Эдит училась сама, с детства, – грустно улыбнувшись, ответила Глэдис. – Однако потом Артур, мой супруг, нанял учителя рисования, сэра Гэбриэла Грина. Он то и вложил в мою девочку все свои умения и развил ее талант в живописи. Даже устроил ей встречу с мистером Чарлзом Вестом Коупом, знаменитым живописцем и гравером, который создал несколько фресок для помещения Палаты Лордов. Эдит была просто в восторге, а мистер Коуп высоко оценил ее картины.

– С вашего позволения, я бы хотел поговорить с сэром Гэбриэлом, миледи.

– Я устрою вам встречу, но я не могу понять, для чего. Неужели повышенный интерес к Эдит может помочь разыскать негодяя, посмевшего нарушить ее покой?

Леди Уэйнрайт вопросительно посмотрела на Аттвуда. В эту минуту в комнату вошел лакей Дадли Хант. В его руках был небольшого размера прямоугольный листок бумаги.

– Прошу простить, миледи, – низким голосом произнес он. – Для доктора Аттвуда телеграмма.

С этими словами Хант передал листок бумаги сэру Валентайну, который с удивлением принялся читать послание. Внезапно он нахмурился, а жевательные мышцы его лица заметно напряглись. Остальные молча ожидали, пока профессор оторвется от чтения.

– Валентайн? – подал голос фон Эбинг.

Аттвуд взглянул на него, затем на графиню обеспокоенным взглядом:

– Телеграмма от сэра Галена: «Срочно приезжайте в Ислингтон. Найден обезглавленный труп женщины. Буду ждать у почтового отделения. Гилмор»…

…Почтовое отделение района Ислингтон располагалось на Аппер-стрит. Эта широкая, проездная улица соединяла Хайгейт с центральной частью Лондона.

– Долго же вы, – недовольно проворчал инспектор, когда на мостовой резко затормозил кэб, из которого тут же появились доктор Аттвуд и Рихард фон Крафт-Эбинг.

– Выехали сразу, как только получили от вас телеграмму, – парировал Валентайн. – Где она?

– Идемте. Здесь неподалеку. Констебль!

– Да, сэр!

– Веди!

Они быстрым шагом двинулись вдоль Аппер-стрит, затем свернули на узкую улочку, по которой продвигались около шестидесяти ярдов прежде чем свернуть влево.

– Здесь нет фонарей, – прокомментировал темноту в переулке инспектор.

– Долго еще?

– Вон там, видите?

Гален указал рукой вперед. Чуть вдалеке едва различимо маячили отблески «бычьих глаз» – фонарей, которыми пользовались патрульные полицейские. Их свет был настолько слаб, что в насмешку многие обитатели Лондона называли их также «темными фонарями». Дело в том, что он с трудом освещал даже того констебля, который держал его в руках. Громоздкое и опасное приспособление, внутри которого масло и фитиль, а из трубки металлического корпуса вечно валил дым. Бывали случаи, когда при неосторожном использовании такого фонаря, одежда полицейского возгоралась и случались пожары со смертельным исходом. Приблизившись к трем констеблям, фотографу и детектив-сержанту полицейского дивизиона Ислингтона, которые ожидали Гилмора, взорам Аттвуда и фон Эбинга предстала жуткая картина. На мостовой возле источающего вонь сточного желоба лежал абсолютно обнаженный женский труп: туловище выпрямлено, ноги лежали друг на друге и согнуты в коленях, руки также аккуратно сложены одна на другой и также согнуты в локтях, словно симметрично отображая ноги покойницы. Некоторые участки кожи покрыты трупными пятнами розовато-фиолетового оттенка. Головы не было. Торчащий остаток шеи имел неровные и местами рваные порезы, словно кто-то искромсал ее тупым ножом.