Тафгай 4

— Если вы обязаны принять меры, — вскочил я со стула, видя, что Севе Боброву стало плохо, — то почему не принимаете? Почему такие аморальные типы, как этот сотрудник до сих пор на свободе?! Почему чиновники, которые представляют нашу огромную и великую державу нажираются как свиньи в присутствии короля Швеции Густава Карла?! — Я буквально заревел как медведь, готовый растерзать любого на своём пути. — Как бы поступили с этим послом в годы войны? К стенке, без суда и следствия, как предателя Родины, сволочь такую? Предлагаю голосовать единым списком следующие предложения: кто за то, чтобы объявить товарищу Боброву благодарность, а сотрудника посольства уволить и отдать под суд, а так же кто за нашего дорогого Леонида Ильича Брежнева и за Коммунистическую партию Советского союза прошу поднять руки!

— Вы товарищ Тафгаев не имеете права вносить такие предложения на заседании, вы не член Федерации, — прохрипел внезапно осипшим голосом Виталий Смирнов.

— Ясно, я вижу, вам товарищи наша родная партия чем-то не угодила? Рот затыкаете конструктивной критике. Поговорим с вами в другом месте. — Махнул я рукой и сел на свое место на стульчик около выходной двери, рядом с прессой.

Вдруг в наступившей тишине кто-то громко пёрнул и вопрос с рассмотрением мерзкой кляузы был закрыт. Однако было официально объявлено, что в качестве наблюдателя в Саппоро поедет Аркадий Чернышёв. После чего наставник ЦСКА Анатолий Тарасов вскочил, что-то пробурчал ругательное себе под нос и, выбежав из кабинета, громко хлопнул дверью.

Когда я, сидя за рулём Бобровской «Волги» вёз Всеволода Михайловича домой к генеральскому дому у метро «Сокол», наш легендарный тренер и спортсмен несколько раз хватался за сердце и просил остановиться, чтобы выйти на улицу и подышать свежим морозным воздухом.

— Михалыч, может всё же в больницу? — Спросил я, когда мы уже въехали во двор его дома.

— Нормально, — пробубнил он. — Уже полегчало. А ловко ты перевёл стрелки на Леонида Ильича. Только это всё временно, всё равно найдут к чему «прикопаться». Снимут меня скоро. Не понимаю только за что?

— Не снимут, ты только Михалыч не глупи. — Я припарковал машину. — Не бей больше чиновников, прошу тебя. Олимпиаду возьмём, чемпионат СССР тоже. Вот в Праге будет нелегко. Прорвёмся тренер.

На кухне в квартире Боброва, где его супруга накормила нас вкусными пирогами, Всеволод Михалыч опять вернулся к вопросу — кому он перешёл дорогу?

— Сам думал, всю голову сломал и, кажется, понял, — признался я. — Шахматы у тебя есть?

— Играть сейчас? — Удивился Бобров.

— Шахматы великая игра, на них почти всё можно объяснить. Неси, найдём мы твоего, то есть нашего врага. Только радо выключи, раздражает.

Всеволод Михалыч, минут десять где-то рылся и, наконец, с помощью жены нашёл и принёс старую потёртую доску с черно-жёлтыми клетками и высыпал деревянные фигурки на стол.

— Расставлять? — Спросил он.

— Не обязательно. — Я взял белого короля. — Это самая главная фигура в шахматах. — После чего поставил фигурку на центр шахматной доски. — Это Брежнев. Далее это у нас Андропов. — Я рядом установил фигуру ферзя. — Конь — это маршал Гречко. Слон — Суслов. Ладья — Черненко. Пешки — это важная «шушара» поменьше. Брежнев сам захотел убрать из сборной Тарасова и Чернышёва и поставить тебя. — Я взял короля. — Но, кто главный в шахматной партии?

— Кто? — Переспросил Бобров.

— Тот, кто передвигает фигуры, тот, кто принимает решения и находится вне шахматной доски. — Я потряс в руке фигуркой короля. — Брежнев тебя назначил, по желанию того, кто принимает решения, он же тебя теперь и должен убрать. Слишком ты стал хорош и силён. — Очень тихо, почти шёпотом сказал я.

— Но ведь Леонид Ильич очень любит хоккей, — так же тихо прошептал Всеволод Михалыч.

— Прежде всего, он политик. Любит, не любит, сказано ему, что мы должны проиграть серию 1972 года профессионалам. Вот он и старается. Поэтому на провокации больше не реагируй. А на льду нас не остановить. В Праге только сложно будет, там чехословаки костьми лягут.

— Постой, ты же сам говорил, что я эту серию проиграл, так чего меня тогда со сборной сняли в 1974? — Хитро улыбнулся, поймав меня на неточности, Всеволод Михалыч.

— Проиграть, то ты проиграл, но не так как нужно, — я стал загибать пальцы. — Первую важнейшую игру выиграл разгромно, 3 : 7 — это раз. Заокеанскую серию игр, ты тоже выиграл — это два. И уступил на тоненького случайно в последней игре, где тебя устраивала ничья — это три. Ты проиграл не так как надо.

— Ну, ты Иван вообще того, — сказал Бобров, немного помолчав, чтобы переварить мою информацию, и покрутил пальцем у виска. — Какая тебе Брежнев шахматная фигура?

— То есть тебя не смущает, что Леонид Ильич в 1936 году был каким-то мелким комиссаром на танковом заводе, а в 1939 году уже стал секретарём партии Днепропетровска. А в 50-ом он уже депутат Верховного совета СССР. Кое-кто сильной рукой пешку двинул в дамки. Человек из ниоткуда вдруг превратился в члена правительства гигантской страны — это нонсенс. — Всю эту тираду я прошептал ещё тише, чем говорил до этого.

Бобров тяжело вздохнул и достал из шкафа графинчик с белой жидкостью, от которой пахло водкой, и налил себе маленькую рюмашку.

— А вот с этим делом Михалыч, тебе придётся завязать. — Я ткнул пальцем в рюмку. — Я тебе про будущее не всё рассказал. Ты умрёшь летом 1979 года, что-то там с тромбом случится. Подумай о семье и о себе. Первая причина всех болезней нервы и эта гадость, которая, кстати, нервы ещё больше расшатывает.

Тренер снова тяжело вздохнул, и отодвинул рюмку подальше.

— А чего я, собственно говоря, переживаю? — Вдруг спросил сам себя Бобров. — Едем в Японию — побеждаем, а дальше видно будет. Побарахтаемся. Я им не шахматная фигурка, — сказал он, погрозив кому-то кулаком в потолок.

— Правильно, давай ещё пирогов с чаем. — Обрадовался я. — А то у Мальцева кроме пельменей в холодильнике нет нихрена.

***

В субботу днём 29 января во дворце спорта центрального стадиона имени Ленина состоялась фотосессия и встреча с журналистами. Нашей сборной наконец-то привезли из Горького новую хоккейную форму, над дизайном которой я сам же и поработал. А когда хоккеисты надели красные именные свитера с огромными звёздами на груди, внутри которых был серп и молот, фотографы ахнули. И после общей фотографии один из работников с фотоаппаратом из газеты «Советский спорт» двинул в народ гениальную идею:

— А давайте я вас щёлкну для настенного календаря. Кого индивидуально, а кого группами по два или по три человека?