Госпожа Печалей

— Болота, — с дрожью в голосе пробормотала Сорайя.

— Он может бросить нас и ускользнуть, — уточнил Венцеслав. — А Гаевик в таком состоянии, что призвать магию мы не сумеем.

— Поэтому ты велел Зорграшу держаться ближе? Не чтобы помочь ему, если он провалится в трясину, а чтобы присматривать за ним?

Венцеслав потянул свой длинный ус.

— Если мы будем бдительны, то сможем избежать новых несчастных случаев. — Лицо его сделалось еще более суровым. — Думаю, он совершил ошибку, упомянув в разговоре с Кветкой о вампирах. Может, он пытался схитрить, выдав, что у него на уме, чтобы я меньше подозревал его. — Он вдруг остановился и схватил Сорайю за руку. — Ваш народ не из Шаиша. Ваши предки никогда не прятались в грязи от людоедов! От огромных стай упырей, возглавляемых низменными, чудовищными вампирами, жадными до человечины!

Тут Венцеслав заметил в глазах Сорайи тревогу. Она пыталась отстраниться, говорила что-то, но он слышал только невнятный шум. Потом наконец пробилось:

— Ты спятил? Как ты можешь думать такое.

— Именно это я и ожидал услышать от того, кто сговорился со склепорожденным! — прорычал Венцеслав. — Попробуй, заставь меня усомниться в том, что я вижу своими глазами. Заставь меня думать, что я сумасшедший. — Из горла его вырвался горький смех. — Это ты сумасшедшая, если считаешь, что можешь спасти свою жизнь, помогая Зорграшу. Как только ты окажешься бесполезна, он убьет тебя и съест как и всех нас.

— Это неправда. — Теперь в глазах Сорайи был страх. Всего на миг Венцеслав задумался, а не заблуждается ли он? Не бросает ли беспочвенные, гнусные обвинения в лицо верного солдата?

В голове Венцеслава кишело множество подозрений, страхи его становились все более дикими и фантастичными — а его самого охватывало всепоглощающее ощущение тщетности. Все они — предатели. Не только Зорграш и Сорайя — все. Он, Венцеслав, — единственный верный, переживший бойню на мосту. Единственный, кто остался, чтобы выполнить задание, которое не одолеть в одиночку. Лучше бы он погиб вместе с Яхангиром…

Венцеслав отпустил Сорайю и пошатнулся, потрясенный чудовищностью своей ошибки. Неужели он полагал, что справится хотя бы с частью того, на что способен лишь избранный? Неужели он был настолько самонадеян, полагая, что сумеет победить могущественную леди Олиндер? Какой позор! Он — посмешище! О его грандиозном провале узнают в Восточном Доле, и множество будущих поколений его семьи будут стыдиться его.

— С капитаном что-то не так! — крикнула Сорайя, но Венцеслав не разобрал смысла ее слов. И то, что к нему поспешили другие, он осознавал смутно. Кветка добралась первой. За ней брел Махьяр, волоча Гаевика.

При виде чародея, при виде его пустого, безумного лица Венцеслава будто ледяной водой окатило. Острая боль резанула сердце. Подозрения и отчаяние, терзавшие его разум, не исчезли, но их хватка чуть-чуть ослабла. Теперь он осознавал, что вызваны они каким-то внешним влиянием.

— Не приближайтесь! — Венцеслав предостерегающе вскинул руки. — Сорайя права. Что-то не так. Что-то мутит мой разум. — Только теперь он разглядел, что его окружают встревоженные лица, и поманил Ратимира и Омида. — Вы оба, быстро хватайте меня за руки. Сорайя, они будут держать, а ты забери у меня меч.

И тут же заскрежетал зубами, объятый животным ужасом, терзаемый параноидальными видениями, кричащими, что он отдает себя в руки врагов.

— Что происходит? — воскликнула Кветка.

Венцеслав даже не пытался отвечать, пока солдаты не повисли у него на руках, а Сорайя не сорвала с пояса меч. Он задергался, пытаясь освободиться, и только когда понял, что все усилия бесполезны, разум его успокоился, давая возможность заговорить.

— Мысли, которые не мои, — прорычал капитан. — Жуткие вещи, которых не может быть. — Взгляд его остановился на Кветке. — Думаю, ты была права. Это не просто Жутколесье, бывшее когда-то Страстоцветом. Думаю, здесь витает ненависть зеленого народца. Их старая магия пытается уничтожить меня изнутри.

— Что нам делать? — охнул Ратимир. — Гаевик не в состоянии поколдовать и отогнать их снова!

Кветка подалась ближе, пристально глядя на Венцеслава.

— Эти чужие мысли… они говорят, что все безнадежно, что никому нельзя доверять? — Побледнев, она отступила на шаг, найдя, должно быть, ответ в глазах капитана. — Я тоже это чувствую. Кто-то пролез и в мой разум.

— Зеленый народец! — рявкнул Омид. — Опять целит в обретенных!

Однако Сорайя опровергла утверждение соплеменника-азирита.

— Я тоже это чувствовала, — сказала она. — Еще до того, как Венцеслав начал бросаться обвинениями в предательстве, мне в голову приходили те же мысли. Они пытались отравить меня, настроить против вас всех. Пытались внушить, что все безнадежно. Говорили, что лучше всего было бы упасть на собственный меч…

Омид крепче сжал руку Венцеслава. В глазах его метался страх.

— Нет, им нужны обретенные, — безапелляционно заявил он. — Если мы отдадим духам обретенных, остальных они оставят в покое.

Увидев, что Омид потянулся к ножу, Венцеслав попытался вырваться. Обескураженный внезапным обострением ситуации, Ратимир вообще никак не среагировал, только продолжал держать капитана. Помощь пришла совсем с другой стороны. Не дав Омиду выхватить нож, Зорграш налетел на обезумевшего солдата сзади, толкнул его плечом, повалил на землю. Плюхнувшийся в грязь азирит быстро перекатился на спину — с ножом в руке и жаждой убийства в глазах.

— Ты за это заплатишь, упырь, — поклялся Омид. Но броситься на Зорграша он не успел — тяжелый сапог Сорайи ударил его по запястью, и нож полетел в болото. Тогда ярость солдата обратилась на азиритку. — Предательница, — прошипел он, вскочил — и руки его сомкнулись на горле опешившей Сорайи.

— Прекратить! — рявкнул Венцеслав.

Однако какая-то часть его сознания ликовала. Два предателя убивают друг дружку! Кто бы ни сдох, одним врагом меньше! Он посмотрел на Ратимира:

— Останови их.

Командный тон пробил стену шока. Ратимир отпустил Венцеслава и кинулся к сцепившимся солдатам.

Яркий золотистый свет пробился сквозь густой серый туман, окружавший их. Туман встревожил Венцеслава даже больше, чем сверхъестественное сияние. Эта сырая мгла была коварна, хотя капитан и не смог бы объяснить почему. Не мог он сказать, и когда именно появился туман. Окутал он их только что — или висел над болотом еще до того, как Кветка провалилась в трясину?

— Всем остановиться! — Суровый голос Махьяра громыхнул над болотом раскатом грома, и звучали в этом голосе сила, власть и убежденность, несвойственные простым смертным. Недаром Венцеславу внушалось, что истинный жрец искренней веры есть живой проводник между земным и божественным.

Золотистый свет засиял ярче, хоть и уменьшился в размерах. Расплывчатое пятно сгустилось, приняв форму маленького молота. Глаза Венцеслава изумленно расширились, когда он увидел, что молот этот — не что иное, как святой образок на шее Махьяра. Священный свет испускал простой золотистый медальон — и чистота этого света, проникая в разум, смывала разрушительные позывы, пытавшиеся управлять человеком, заставляла их отступать в самые дальние углы сознания. Венцеслав знал, что импульсы эти исчезли, но ухода их не почувствовал. Они просто растворились, превратились в ничто, уменьшились до полной неощутимости — и последние нити отчаяния порвались. Теперь Венцеслав окончательно убедился, что скверные мысли не принадлежали ему, поскольку сгорели они, не причинив боли. Напротив, он ощущал своего рода эйфорию. Осознание очищения освежило его.

Махьяр протянул руки — и развел Сорайю и Омида в разные стороны.

— Зигмар велит вам успокоиться, — сказал им жрец — и Венцеслав увидел со стороны действие процесса, освободившего его. Лица людей менялись. Свирепые гримасы уступили место растерянности, а потом — блаженному умиротворению. Умиротворение не покинуло их и тогда, когда Махьяр отвернулся, шагнул к Ратимиру и повторил то же самое для него.