Уротитель кроликов

А что это могло изменить? Что вообще могло что-нибудь изменить между ней и мной?

— Я, пожалуй, поеду, — отрывисто сказал Кулаков. — Мне пора. Ты оставайся, если хочешь.

Он сунул мне руку, торопливо пожал ее и вышел, прежде чем я успел что-то ответить. Через секунду ее губы уже обмирали в моих губах. Я куда-то плыл, шальной и пьяный, и меня качало.

— Постой. — Она, наконец, чуть отстранилась. — Да погоди же, сейчас мама войдет…

Я хотел взять себя в руки, но они, как назло, были заняты ею и никак меня не слушались.

— Не надо мамы, — пробормотал я. — Пусть не входит…

И опять поплыл.

Через некоторое время я обнаружил себя в том же месте, нервно вышагивающим назад и вперед, уже в одиночестве. Что, видимо, означало ее скорое возвращение. В противном случае, зачем было расставаться?

С Кулаковым, конечно, получилось чрезвычайно неловко, но я надеялся, что со временем это как-нибудь само собой утрясется. Я дал себе слово впредь лучше контролировать свои эмоции. А может быть, даже бросить курить.

Свои эмоции я честно контролировал минут сорок. А потом она опять появилась. В коротком голубом платье, в длинном белом расстегнутом пальто и в белых сапогах на высоком каблуке. Черные блестящие волосы, черные сияющие глаза, яркий рот и эта, сводившая меня с ума, плавность легкой фигуры.

— Я готова, — объявила она, радуясь восхищению в моих глазах, которое никогда не спрячешь от женщин. Я почему-то ощутил себя слегка пристыженным, как будто подсмотрели мой секрет.

— Я лучше не буду подходить, — ворчливо сообщил я не то ей, не то самому себе. — А то опять мама войдет…

Она засмеялась.

— Только давай поедем на моей машине, — объявила она. — Боюсь, что в твоем нынешнем состоянии за рулем ты опасен.

Мы вышли на улицу и забрались в ее ярко-желтый «хендай».

— В прошлый раз ты была без машины, — заметил я, когда мы тронулись в сопровождении моей охраны.

— Я стараюсь не садиться за руль, если предстоит пить, — отозвалась она, трогаясь с места. — Каждый раз приходится объяснять милиции, кто я такая. А я это не люблю. Вообще не могу терпеть любую зависимость. Я хочу жить своей жизнью. И чтобы она никому не принадлежала.

— Получается? — спросил я с тревогой. Мне почему-то очень хотелось, чтобы теперь она зависела от меня. Во всем. И чтобы ее жизнь принадлежала тому же человеку, от которого она зависела.

— Ты же отлично знаешь, что нет, — ответила она с иронией. — Я живу в квартире, которую устроил мне отчим, езжу на купленной им машине и трачу его деньги. Даже не знаю, на кого я за это сержусь больше: на него или на себя.

— Догадываюсь, что на него.

— Ну да. Наверное. Потому что, ко всему прочему, ему я еще должна быть благодарна. Хотя в последнее время наши отношения чуть потеплели. Раньше было хуже. Я даже на тот вечер в «Потенциал» пошла по его приглашению с единственной целью, посмотреть на его врагов в полном составе. Из чувства семейной солидарности.

— Значит, Кулаков твой отчим? — Я уже несколько минут не смотрел на нее и начал приходить в себя.

— Ну да. Представь себе, мэр нашего города — мой отчим. Муж моей мамы. Теперь ты на мне женишься?

— Мне жена не разрешает жениться на всех, кто мне нравится, — ответил я машинально.

— А спать с ними она тебе разрешает? — спросила она ядовито.

— Если ты помнишь, я и не сплю, — ответил я, чувствуя прилив гордости за свой нечеловеческий подвиг в понедельник.

Она улыбнулась.

— Кстати, почему ты не спрашиваешь, куда мы едем?

— Что значит, «куда»? — удивился я. — Ко мне, конечно. — Но, вспомнив про ее стремление к независимости, поспешно добавил: — Но если ты настаиваешь, то можно к тебе.

— Только не ко мне, — возразила она. — Дома я люблю быть одна.

Я считал, что для меня можно было сделать исключение, и немного обиделся. Между тем мы остановились возле какого-то полуподвального кафе. Здесь было бы мило, если бы не ревущая музыка, без которой в провинции люди не представляют себе процесс пищеварения. Кафе было забито молодежью: студенты, продавщицы и скучающий женский элемент. Очевидно, они не испытывали потребности в общении, поскольку из-за оглушительной какофонии звуков невозможно было разобрать не только голоса, но и собственные мысли.

Мы нашли свободный столик в углу. Во взгляде Гоши, который нас провожал, я прочитал недоумение. Он не понимал, что двое столь изысканных мужчин, как он и я, делают в таком гадюшнике.

— Под такую музыку гвозди сами заколачиваются, — прокричал я Наташе. — Молотка не надо.

Она подозвала официанта и знаками попросила сделать потише. Видимо, ее здесь знали, поскольку он немедленно побежал исполнять указание.

— А мне нравится, — сказала она, с удовольствием оглядываясь кругом. — Шумно. Весело.

Она, как в прошлый раз, заказала мартини, и я не стал менять традиций, ограничившись минеральной водой. У меня зазвонил мобильный телефон.

— Але, — услышал я приглушенный мужской голос. — Это я. Не узнаешь?

Я не являюсь сторонником этой распространенной у нас формы приветствия.

— Узнаю, — обрадовался я. — Вчера в ресторане вы по ошибке ушли в моем пальто. Там, в кармане, было еще пять тысяч долларов…

— Ты что, обалдел? — Мой собеседник на другом конце провода даже поперхнулся. — Какое пальто? Да это я! Плохиш!

— А что, пальто уже нет? — продолжал допытываться я. — Но деньги-то хоть остались?

До него, наконец, дошло.

— Разыгрываешь, — мрачно сказал он. — У меня разговор к тебе есть. Срочный. Ты где сейчас?

— Я вообще-то сейчас не один, — попытался объяснить я, забывая, что бандиты еще нетерпеливее, чем женщины.

— Да ты всегда не один, — заметил Плохиш, в число достоинств которого деликатность не входила. — Куда тебе столько баб! Мне всего две минуты надо.

— Ладно, — сдался я. — Приезжай. — И назвал адрес.

— Кого ждем? — спросила Наташа, когда я сунул телефон в сумку.

— Приятеля. Извини, пожалуйста. Но он ненадолго, — успокоил я.

Плохиш появился минут через пятнадцать. Он вошел в кафе в сопровождении четырех охранников и остановился посредине, ища меня взглядом. Потом подошел к нашему столику, хмуро кивнул Наташе и пожал мне руку.

— Как это тебя в такую тошниловку занесло? — спросил он, неодобрительно оглядываясь. — Пойдем на улицу, поговорим.

— Я скоро вернусь, — пообещал я, вставая.

— Я дождусь, не волнуйся. — Она погладила меня по руке.

Мы вышли наружу.

— Давай сядем ко мне в машину, — предложил Плохиш. — Чего торчать у всех на виду.

Мы забрались на заднее сиденье его джипа, откуда он предварительно шугнул охранника.

— Вечно вы с Храповицким лучших телок расхватываете, — недовольно заметил он, закуривая. — А нам всякая шняга достается. Чего они только в вас находят?

— То, что не находят в вас.

— Хочешь сказать, платим мало? — почесал затылок Плохиш. — Может, и правда мало. Да где взять-то? Косяк будешь?

Я поблагодарил и отказался.

— Короче, дело такое, — начал он. — Пономарь с Виктором сунулись в Нижне-Уральск. Ну, ты уже понял. Ильича при этом не спросили. Храповицкого тоже.

Я кивком подтвердил свою догадливость.

— Меня, между прочим, в долю не позвали, — обиженно продолжал он, надувая свои пухлые щеки.

— Может быть, думали, что у тебя просто нет таких денег? — предположил я.

— А при чем тут деньги? — возмутился Плохиш. — Не все, кстати, деньгами меряется!

— С каких это пор ты об этом задумался? — поинтересовался я.

— Да я всегда это говорил! — заявил Плохиш убежденно. — А дружба, по-твоему, ничего не стоит? Значит, на «стрелках» шкурой рисковать должен я. А бабки достанутся Виктору с Пономарем. Ты считаешь, это справедливо?

Учитывая сравнительно невысокую стоимость шкуры Плохиша, я считал, что это справедливо. Но свое мнение высказывать не стал. В конце концов, как гражданин свободной страны, он имел право на собственное суждение.