Страница 11 из 16
К концу июня, когда случился переезд, Агата начала читать «Гарри Поттера» между смыванием с себя приключений и приходом мамы или папы. Раскладывая вокруг колес бутылки из Средиземья, Агата сказала, что теперь они живут в Дырявом Котле. Но Настя и Коля не читали и не смотрели «Гарри Поттера», они даже не знали, что такое котел. Это как кастрюля, только круче, сказала Агата. Тогда пусть наша крепость и называется кастрюлей, сказал Коля. Пусть будет Старая Кастрюля, котел мы не запомним, сказала Настя.
Мама коленасти действительно все время была дома, но совсем не смотрела за детьми и занималась какими-то своими бесшумными делами, в основном в компьютере. Однажды Агата спросила, почему их мама такая тихая. Она на больничном, но раньше работала на заводе и была там важной, сказал Коля. Правда, мы этого не помним, потому что завод испортил маму, когда мы были маленькие, сказала Настя. Папа говорит, что раньше мама была веселая и пела в грузинском хоре, сказал Коля. Ну а теперь невеселая и даже заразила папу невеселостью, сказала Настя.
Коля и Настя проживали на улице все свои дни. Еще до Агаты коленастя сделали крепкий шалаш из досок и металлических листов, уложили там фанерный пол, закрыли его одеялом и сложили внутри все фонари, что нашли, – правда, ни один из них не работал. Настя и Коля ходили только в уличный туалет и мыли руки без мыла под дергающимся огородным краном. Агата, как и обещала маме, делала свои дела только в доме. Раз в несколько дней она видела коленастину маму, худую и голубоватую, иногда та говорила «здравствуй», но чаще не видела Агату. Однажды вечером, перед уходом домой, Агата снова забежала по-маленькому и заметила, что дверь в комнату коленастиной мамы открыта. Агата, конечно, заглянула – перед пестрым экраном неподвижно сидела коленастина мама в ночнушке и двигала только одной рукой. Под ее кистью щелкала мышка, с каждым щелчком изо рта экранной лягушки вылетал шарик и лопал другие шарики такого же цвета.
Агата сделалась всегда голодной, потому что от Старой Кастрюли до ее дома было сильно дальше, чем от Средиземья, и она совсем не забегала на обед или перекус. Коленастя не голодали, они просто вставали посреди дня и шли на заброшенные дачи, а когда в июле появились абрикосы и яблоки, им стало совсем сыто. Но Агата к такому не привыкла и спросила, почему их никогда не зовут на обед. Мы только завтракаем и ужинаем, обед мама не готовит, сказал Коля. Просто папа завтракает и ужинает дома, сказала Настя. Мама Агаты раз в неделю привозила в Старую Кастрюлю всякие продукты, но из них ничего не нарезали, не жарили и не варили. Дома Агата врала, что питается хорошо и за одним большим столом с коленастей и их мамой.
В середине лета обитатели Старой Кастрюли учредили Клуб Любителей Ящериц. Ящерицы часто прошмыгивали по каменной дорожке придомового луга, иногда наскакивали на пупырчатые от комаров ноги, бывало, усаживались на тракторные колеса и смотрели в солнце. Агата, Настя и Коля решили полюбить пока одну ящерицу, обложить ее заботой и с помощью волшебных трав сделать сильнее и, может быть, даже умнее. В тот же день Агата поймала ящерицу и назвала ее Гермионой, а коленастя сунули ее в двухлитровую бутылку, которую заранее выстелили изнутри мхом, травой и камешками. Закрутили продырявленную крышку. Сели писать кодекс в новой тетрадке. Любить, охранять и уважать ящериц. Не вредить ящерицам, даже если это будет стоить нам жизни. Стараться сделать ящерицу сильнее и умнее любыми способами. После этого в бутылку пихнули несколько волшебных цветков, налили немного воды, чтобы мох был влажным, и снова закрутили крышкой. Когда вся противоположная гора зазолотилась, Настя спросила, а что получится, если ящерица станет огромной. Наверное, динозавр, сказала Агата. Главное, успеть пересадить ее в пятилитровку, сказал Коля. Бутылку с тихой, чуть ползающей туда-обратно ящерицей положили в штаб, то есть в шалаш, и разошлись по домам.
Когда утром Агата пришла в Старую кастрюлю, лица Коли и Насти, особенно в окологлазье, розовели и поблескивали. Агата все сразу поняла и тоже заплакала, они втроем обнялись, а после сели на колеса и решили, что Гермиону нужно похоронить в красивом месте и, наверное, прямо в ее пластиковом доме. Агата вылезла из штаба с бутылкой, прижатой к тому месту, под которым сердце, а Коля и Настя встали по бокам. Всей похоронной процессией они пошли наверх, за оборванный конец улицы Змейской, туда, где уже не было никаких улиц и где никто из них пока не бывал.
Над Агатой, Колей и Настей навис лес, он становился темнее и понемногу стирал тропинку, которая, отползая от больших камней, все время подпрыгивала вверх. Не заблудиться бы, сказала Настя. Давайте кидать листья, чтобы по ним выйти обратно, сказала Агата. Остановились. Агата держала пластиковый гроб, а коленастя ощипывали подрагивающее дерево. Потом пошли дальше, добавляя свежую листву в тропиночную, засохшую. Пахло цветочной душностью, грязной водой и грибами. Настя и Коля сделались совсем тихими, Агата тоже молчала, но шумела всем телом, потому что дергалась больше обычного, спотыкалась и делала шаги разной длины. Тропинка прыгнула вверх, на платформу, за которой был свет. Агата, Коля и Настя, хватая друг друга за ладони, вытянулись к свету и еще через десяток шагов нашли себя на утесе.
Верхушка утеса, на которой оказались Агата, Настя и Коля, была вся травянистая и бездеревная, утес взвинчивался над городом и воротил от него подбородок. Противоположную гору было видно всю, а еще было видно, как в ее древесно-пушистое тело врезается белый поясок из зданий. Это даже не сосиска, а кишка, сказал Коля, и все засмеялись, будто не были похоронной процессией. Смотрите, сказала Агата и показала свободной рукой чуть правее. Все перестали смеяться, потому что увидели драконью спину, горный хребет, высоченный и колючий. Никто из жильцов Старой Кастрюли не бывал там, хотя в школе только и говорили о поэте, который как раз там бывал, а потом умер за их маленькой горой. Вау, сказала Настя. Вау, сказал Коля. Ни фига себе, подтвердила Агата.
Ящерицу закопали уже совсем без слез. Вряд ли бы Гермиона сюда добралась, сказала Настя. А теперь будет смотреть в такое небо, сказал Коля. Бутылку с ящерицей пропихнули в землю и засыпали горкой, и тогда Агата, Коля и Настя легли на траву. Небо было и правда такое. Синее, как жвачка-тянучка, от которой язык красится на весь день. Как лист цветной бумаги. Как одинокая рыбка-петушок в Агатином аквариуме и как мамины топазовые серьги, которые однажды вставляла в свои уши Агата. Надо будет поставить ей крест, сказала Настя. А она крещеная, спросил Коля. Ну, наверняка крещеная, сказала Агата. В тот момент все поняли, что Клуб Любителей Ящериц закрылся навсегда.
Агата, Настя и Коля то сидели, то лежали в короткой нагорной траве, из которой ветер целыми днями плел косы. Им не хотелось уходить с утеса, хотя утес был точно не для детских тел. Хорошо, что нас никто не ищет, сказала Настя. Хорошо, сказала Агата. Они смотрели то в хребет, то в город, много молчали, а иногда говорили. А что, если весь мир обвалится и останутся только наш город и наши горы? Как будем жить? Хватит ли нам двух речек и двух гор? Наверное, мои мама и папа перестанут работать за горой и тогда вы сможете играть в нашем дворе. И наш папа не будет работать, а мама, может быть, повеселеет. А ящерицы убегут? Куда им бежать, они останутся тут.
Спуск с утеса решили начать до золочения противоположной горы, хотя всем очень хотелось посмотреть на затемнение неба и дотянуть до появления на нем искорок. В другой раз, сказала Настя. Когда возьмем фонарики, сказал Коля. Идти в Старую Кастрюлю было легче, потому что тропинка то падала, то сползала. Настя теперь шла впереди, и, когда она вдруг встала, в нее вплющился Коля. Возле Настиного сандалия лежал серый растормошенный комок. Он шевелился и имел клюв, потому Настя и остановилась. Бедненький, сказала она. Нельзя его здесь бросать, сказал Коля. Совсем маленький, сказала Агата. Птенца назвали Бубльгумом, положили в лопушиный лист и понесли в Старую Кастрюлю.