Страница 2 из 14
Сев возле грязного окна с красующимися на стекле кривыми цифрами 2005 и надписью, что, не смотря на начало февраля, все еще продолжала поздравлять посетителей с наступающим Новым годом, Гришка заказал пива и огляделся.
Беляшная служила местом встреч людей торговых, и за ее липкими от жира столами всегда можно было встретить спорящих о цене коммерсов или отдыхающих перед дорогой караванщиков. Григория здесь знали как толкового знатока севера и надежного проводника.
Посидев с часок за столом и узнав что по чем, Григорий наконец нашел нужного ему человека. Купца, на котором он остановил выбор, звали Остап. Был он малым честным, имел караван из пяти грузовиков ГАЗ-66 и, торгуя, никогда не обирал своих покупателей, ограничиваясь скромной, сугубо трудовой трехсотпроцентной накруткой на цену товаров. Да и был ли смысл делать купцу большую наценку, когда в его ГАЗиках были отлично оборудованные тайники для небольшой и сугубо честной криминальной торговли?
Аккуратно заведя разговор, мужчины быстро нашли нужную тему и две кружки спустя уже сговаривались о маршруте, расстелив на столе ветхую карту дорог СССР, не разваливающуюся только из-за уймы полос бумаги проклеивающих ее с обратной стороны.
–Мелко ты мыслишь Остап. Короче, ты «Капитал» Маркса читал? Я тоже нет, но, думается мне, там ясно написано, что довезти товар до Китежской области и там сбыть, это преступление против прибыли! Дальше надо на север ехать!
– Стремно на севере… Да я там и не был никогда…
– Зато я был. И, я тебе говорю, когда едешь на север, то цена на товар растет с каждым оборотом колеса. В Китежской области ты за мешок краснодарского чая получишь под тысячу рублей, а, сразу как пересечешь ее границу, уже не меньше тыщи трехсот. А если мы привезем чай вот сюда… – ноготь Гришки жестко подчеркнул название города на карте. – Продать можно будет по две тысячи за мешок и то, если чай будет пополам с сеном. Усть-Ажурск – последний город на севере – вот где надо торговать.
Проводник усмехнулся, замечая, как в глазах коммерса наконец начал разгораться огонек жадности.
– Гриш, а может тогда еще подальше махнуть? Там наверняка тоже люди есть…
– Не, не выйдет. Тут последняя точка, где в ходу наши хрустящие рубли. Дальше ни поселков, ни городов до самого ледовитого океана уже не будет, только племена, а у них уже натуральный обмен – ты им мешок муки, они тебе заточенный кол в брюхо.
– Привираешь, Гришка. Ты еще скажи, что торговли у этих племен нет.
– Короче, торговля у них промеж собой есть, но там заковыка – у них крышки вместо денег ходят.
– Какие еще крышки?
– А такие. От банок трехлитровых. Лето на севере короткое, край богатый: мясо с охоты, грибы, овощ какой-никакой идет. А дальше лютая зима. С засолкой тяжко – соли там мало, так что они все, что не сожрали сразу, про запас в банки консервируют. Только жестяная крышка в тех краях вещь дефицитная. Дефицитная настолько, что ходит на севере вместо монеты. И правда, ну какой толк от наших бабок им там? Только покойнику важному на глаза пару олимпийских рублей положить, да и все.
Остап снова взглянул на указанный Гришкой город и покусал ус, как делал всегда, когда предчувствовал легкие деньги, а затем потребовал больше рассказать об этом месте.
И Гришка начал говорить. Ему это было легко, ведь бывал он там не раз. Он рассказал о шахтерском городке, что стоит возле многокилометровой воронки алмазного карьера. Даже после Войны алмаз товар ходовой и Усть-Ажурск мог бы за последние годы вырасти и изрядно разбогатеть на торговле, но этого не произошло. Когда последние взрывы бомб отгремели над страной, из тайги, злые и голодные, в город пришли банды зеков, что перебили охрану на зонах. После нескольких штурмов, городок пал и бандиты заполнили его улицы. Вырезав всех, кто оказал сопротивление, зеки целый месяц барнаулили в городе, насилуя, грабя и опустошая склады с алкоголем. Когда водка наконец выветрилась, а ветер унес из города запах крови и гари, до протрезвевших блатных наконец дошло, что страна погибла окончательно, и на сотни километров вокруг не осталось сил, что могли их утихомирить, а потому встал резонный вопрос – кому владеть городом и алмазным карьером при нем? В междоусобной резне за власть погибло куда больше народа, чем при трех штурмах города и в результате единым хозяином этих северных земель стал криминальный авторитет Сема Воронок и его бригада. С тех пор алмазы приносили прибыль лишь ему и разбогател он жутко. От бывшей любовницы авторитета, Гришка уже давно прознал, что только в кабинете Семы, хранится камней почти на полмиллиона. Впрочем, эту часть повествования, он конечно не стал пересказывать купцу, чье общество ему нужно было лишь затем, чтобы быстро и с комфортом добраться на север.
Караван машин тронулся в путь через три дня, увозя в кузовах чай и махорку, консервы с мясом и сгущенным молоком, а главное дефицитные на севере медикаменты.
Много дней караван шел через руины страны. Сперва – пока вокруг были еще обжитые территории – ночевали в обнесенных колючей проволокой и прикрытых пулеметными вышками постоялых дворах, отстроенных специально для караванщиков. Затем, когда цивилизация исчезла окончательно, просто ставили грузовики в круг и укрепив проходы между ними колючей проволокой и запасенными ростовыми щитами, разбивали лагерь за этой стеной, ежеминутно готовясь отстреливаться от внезапных гостей.
Иногда охрана подмечала наблюдателей на деревьях, но винтовки и хорошо смазанный ручной пулемет – главная надежда отряда в случае действительно серьезной заварушки, обеспечивали им безопасность пути.
Только однажды Гришка из-за метели ошибся с местом стоянки и привел их в Плохое место. Замученные дорогой, все быстро легли спать, оставив снаружи лишь двоих караульных. Часовых так и нашли под утро – сидящими у костра и спокойно держащими руки на своих винтовках. Голов не было, лишь чистые, почти без крови, срезы на шеях. Все остальное в лагере осталось не тронутым. Только на снегу осталась цепочка детских следов, что уходила от костра в лес, да несколько алых капель, лежавших вдоль нее.
Проверять, куда ведут следы, конечно, не стали, а спешно принялись собирать вещи. Чтобы не тратить время на копание земли, хотели было кинуть трупы в кузов, да похоронить по-человечески, отмахав отсюда километров сто, но Гришка велел покойников оставить: «Такое может и увязаться», – бросил он. Охотников знать подробности не нашлось. Через четверть часа машины уже мчались по заснеженной дороге, уводящей караван все дальше на север.
II
Уже начинался март, когда грузовики наконец остановились у кирпичного здания с надписью «Таможенный пост» – последним препятствием на въезде в Усть-Ажурск. Машины тарахтели, фыркали, подставляя солнцу проржавелые бока своих кузовов, а купец и его проводник покуривали самокрутки со злым зерноградским табаком, ожидая, пока таможенники опишут привезенный караваном груз и выставят пошлину. Ну, точнее, называть себя они могли хоть таможенниками, хоть комсомольцами-ленинцами, а по сути, бритые парни с пистолетами в карманах, что сейчас шуровали в грузовиках, были обычными братками приставленными Семой Воронком, чтобы собирать дань с въезжающих в город торговцев.
Наконец, все посчитав и взяв с купца одну десятую от того, сколько, по их мнению, стоили все его товары, братки заставили караванщиков сверх этого занести в их «таможенный пост» три мешка краснодарского чая, два мешка табаку и пять ящиков сгущенки и, наконец, лениво дали добро на въезд. После этого купец и его проводник разошлись – каждый по своим делам.
Посвистывая, Гришка миновал улицу Большую Воровскую, свернул на Легавую, где еще щерились обломками руины здания милиции, и исчез в переулках. В сторону логова Семы Воронка вор не кинул ни единого взгляда. Успеется.
В каждом городе, куда хоть раз заносила жигана его лихая судьба, Гришка заводил себе девушек. Была у него пассия и в Усть-Ажурске, а потому он рассчитывал сперва получить теплый ужин, затем не менее теплую постель, и только после этого камушки, что хранил в своем кабинете Сема Воронок.