Все страсти мегаполиса

При мысли о такой перспективе Соню даже передернуло. Нет уж, это точно не для нее!

С набережной доносилась музыка – курортники уже съезжались в Ялту, и вечернее гулянье становилось долгим, набирало летнюю беззаботность. Мама потому и боялась ложиться спать с открытым окном, и Соню просила этого не делать. Мало ли что придет в голову какому-нибудь пьяному гуляке?

Как ни долго просидела Соня у подружки, как ни медленно шла домой, а правильный ночной покой все еще был ей некстати. Только теперь, нырнув в привычное домашнее умиротворение, она это поняла. Совсем ей умиротворения не хотелось.

Она закрыла окно и вышла из комнаты.

Конечно, Соня не очень хорошо помнила времена, когда ялтинская набережная выглядела иначе, чем сейчас. Да и умилением по поводу советского прошлого она не страдала. Но почему-то чувствовала, что набережная теперь какая-то… не такая. Хотя и не понимала, какой она должна быть. Может, только в это вот краткое апрельское время маячила у нее в голове какая-то смутная на этот счет догадка. Но апрель проходил быстро, и догадка не успевала стать мыслью.

Толпы на набережной еще не было, и шума, пьяного, бессмысленного ора, тоже еще не было, а были просто гуляющие люди, и были их разговоры, смех, и все это смешивалось с шумом волн, не заглушая его, как не заглушала его и музыка, еще не исступленная по-летнему, а просто веселая.

И люди, приезжающие в Ялту в апреле, тоже были еще не летние. В них не было той жадной однозначности отдыха, которой отличались отдыхающие в июле и особенно в самом дорогом месяце августе. Соне казалось, что те, августовские, люди даже воздух все вдыхают одинаково – как оплаченное, а значит, по праву принадлежащее им благо.

А апрельские люди все были разные, и Соня любила рассматривать их, стараясь угадать, кто они, откуда и зачем приехали в Крым.

Она прошла почти до самого конца набережной и села на лавочку под высоким навесом, который назывался «слоновьи уши». Наблюдать за гуляющими отсюда было удобно. К тому же Соня давно заметила: к девушке, сидящей под «ушами», почему-то гораздо реже пристают с намерением познакомиться. Наверное, было в этом странном сооружении что-то такое основательное, из-за чего мужчины проходили мимо, не задерживаясь. Потому что не за основательными же знакомствами они сюда приезжали.

Но на этот раз Сонино наблюдение не сработало. Только она пристроилась на краю лавочки и окинула взглядом женщину лет сорока, стоящую у парапета – очень интересная та была, вся переполненная нервной трепетностью, которой трудно ожидать от женщины такого возраста, – как сразу же услышала:

– Девушка, а вы замечали, как богата весенняя Ялта?

В тоне произнесшего эти слова мужчины не было ничего пошло-игривого. Он был даже приятный, этот тон. И голос тоже.

Мужчина сидел на противоположном краю лавочки и искоса поглядывал на Соню. Наверное, он присел сюда одновременно с нею, иначе она заметила бы его раньше. Он был довольно интересный. Во всяком случае, время разговора с ним, кажется, можно было не считать абсолютно потерянным.

– Чем это она так уж богата? – пожала плечами Соня.

– Хотя бы красками. Притом даже не в сравнении с Подмосковьем.

– А в сравнении с чем?

– Например, с Цейлоном.

– Вы были на Цейлоне?

Это было уже и вовсе интересно!

– Был. Работал там. Это очень яркий мир, но Ялта куда живописнее. Вы ведь местная?

– Да, – кивнула Соня.

Странно, что он об этом догадался. Обычно ее принимали за приезжую. И никогда не могли определить, откуда.

– Значит, привыкли. А я вот наглядеться не могу.

Разговор завязывался из тех, которые Соня любила. Легкий, необременительный, мимолетный разговор, в котором сразу чувствуется, что собеседник не преследует никакой тайной цели.

К женщине, стоящей у парапета, подошел молоденький парнишка. Ее лицо просияло, все его линии мгновенно переменились, нервное оживление искрами брызнуло из ее глаз. Парнишка взял женщину за руку, подвел к лавочке, и они сели между Соней и ее собеседником. Соня встала и заметила, что тот поднялся с лавочки одновременно с нею – не вслед за ней, а вот именно одновременно.

Они прошли вдоль парапета и остановились под вторым «слоновьим ухом».

– Да, так вот, – продолжая разговор, сказал он, – на Цейлоне природа буйная, так сказать, победительная. А здесь… Нет, пока не подберу слов. Все-таки я не писатель и даже не филолог.

«А кто вы?» – чуть не спросила Соня.

Она уже и рот открыла, чтобы спросить, да в последний момент cдержалась. Когда женщина задает такие вопросы на третьей минуте знакомства, да еще и не знакомства даже, это производит такое же впечатление, как если бы она поинтересовалась зарплатой.

– Скажите, а где у вас здесь варят приличный кофе? – спросил он.

– Да вообще-то везде, – пожала плечами Соня.

Кофеманкой она не была, и любой кофе, даже растворимый, казался ей на один вкус.

– Тогда не составите ли компанию? Во-он там, по-моему, симпатичное местечко.

Он указал на столики, уже выставленные на огороженной площадке перед гостиницей «Ореанда». Соня кивнула.

– Михаил Павлович, – представился он, когда они сели за столик.

Что он назвал себя не Мишей, а по отчеству, Соне понравилось. По крайней мере, молодиться не старается, как Лоркин возлюбленный. И животик вон отрастил. Хоть и неромантично, зато по возрасту. Не следит за собой.

Впрочем, общий вид у этого Михаила Павловича был вполне подтянутый. Да и животик, если честно, едва наметился. И вообще, выглядел он так, словно его покрыли очень тонким слоем воска, и это придало ему не глянцевитость, а респектабельность. Соня сразу догадалась, что это вот именно респектабельность, хотя никогда ее раньше не видела. Но в книжках она про нее читала и теперь с удивлением поняла, что наяву это свойство ни с каким другим не перепутаешь.

– Меня зовут Соня, – сказала она. – Соня Гамаюнова.

– Интересное имя. – Он чуть заметно улыбнулся.

– Обыкновенное, – пожала плечами Соня.

– Не скажите. Раз услышишь – не забудешь. Что вы будете пить, Соня? Или, может быть, хотите поужинать?

– Да нет, поздно уже ужинать, – отказалась она. – И кофе я не буду, а то до утра потом не усну и на работу просплю. Лучше горячий шоколад.

– А я думал, у вас отпуск, – заметил он. – Раз вы ночью по набережной гуляете.

– А может, я из-за своей романтичности гуляю, – усмехнулась Соня.

– Ну уж этого точно быть не может, – ответно усмехнулся Михаил Павлович.

– Почему?

– На романтичную особу вы ни с какого боку не похожи.

– А на кого же я похожа? – поинтересовалась Соня.

Ей в самом деле было интересно. И чем дальше, тем больше возрастало ее любопытство.

– На девушку с красивой внешностью и холодной головой. Но при этом не циничную. Привлекательное сочетание.

Никто еще никогда не делал Соне таких комплиментов! То есть что она красивая, конечно, говорили, да она и сама это знала. Но в таком вот перечне, да еще произнесенном невозмутимым тоном, это звучало почему-то так приятно, что у нее даже щеки порозовели.

– Потому я и подумал, – все с той же невозмутимостью добавил Михаил Павлович, – что вы сейчас в отпуске и можете себе позволить долгие разговоры под шум ночных волн. Но если вам завтра рано на работу, то задерживать вас долго я не стану.

– Да мне вообще-то не очень рано, – призналась Соня. – Завтра парикмахерская только после обеда открывается.

– Так вы парикмахер! Странно. А я-то гадаю, кем может работать в Ялте такая девушка. Что не бухгалтером, точно. Но и на музейного работника вы вроде не похожи.

– А что, в Ялте, по-вашему, только бухгалтеры и музейные работники живут? – засмеялась Соня.

– Похоже, что так. Ну, еще официантки и продавщицы. Во всяком случае, два дня наблюдений за местными жителями создали у меня именно такое впечатление.

– А зачем вы за ними наблюдали? – хмыкнула Соня.

– Но ведь и вы наблюдали, – заметил он. – Даже на скамеечку присели, чтобы удобнее было.