Страница 76 из 78
В бездушном, матовом свете европейской логики все допустимо, что не таит в себе непосредственной угрозы человеку — но ведь почему-то мало кто думает о том, что за все есть и неотвратимое наказание, которое непременно наступает со временем! Малагасиец об этом — слава богу! — думает. Вряд ли, к примеру, он полностью согласится с тезисом о том, что причиной отказа принимать в пищу фуди (так здесь зовут ткачиков) является лишь услуга, которую человеку оказали воробьи: с ними занахари (бог) прислал на Мадагаскар рис. Это будет частичным объяснением, полуправдой. Главное же в том, что подобная трапеза разрушит идеальное состояние жизни и духа на данный момент. Причины здесь чисто религиозные. «Проклятие тому, кто дерзнет нарушить фади!» — это произнесено много лет назад при посвящении в табу и помнится всю жизнь так же крепко, как и то, чем чревато его нарушение. Табу — это запрет на вещи, противопоказанные здоровью и процветанию, как личному, так и общественному.
Первоочередной интерес солдата, отправляющегося на войну, — быть храбрым, победоносным и сохранить жизнь в бою. Те же самые цели у мятежника или грабителя. Целиком на себя люди никогда не надеются, если они не глупцы. На Мадагаскаре в помощь себе обзаводятся фетишем (талисманом) «знаменитый дикий вепрь», который действует при условии соблюдения соответствующих фади. Порицаются и не допускаются поведение и действия, благоприятствующие трусости и страху, поражению и смерти. Все, что противоречит поставленной цели, мешает идти по пути, ведущему к ней, запрещено. Запрет — это здравая идея, разумная мысль, подаваемая при определенных обстоятельствах. Солдату заказано: входить в дом, где недавно был покойник, есть остатки пиши с поминок, мясо застреленных животных, лежать на животе и пить проточную воду — поскольку все это напоминает о возможности смерти. Текущая вода уносит все с собой, убегает в неизвестность, в небытие. Один вид ее напоминает о невозвратном, тогда как цель — вернуться домой целым и невредимым.
Чтобы не набраться трусости, нельзя есть ежей и дикобразов, побежденных петухов и быков. Воину и вору нельзя сидеть на краю утеса или на выступе голой скалы — не будет твердости и надежности в его действиях. Если он притронется с голода к подгорелому рису, прилипшему ко дну кастрюли, то деревня, на которую он собирается напасть, сплотится и даст ему отпор.
Все детали надо учитывать! Лишь выполняя эти табу, можно победить и вернуться домой на щите — только тогда сработает талисман. Сам по себе, без помощи человека, он бессилен.
Цель любого табу реалистическая — противодействовать всему, что неприязненно, враждебно человеку, исключить все это из своей жизни. Возбраняются вещи и поступки, имеющие сходство или связь со злом, наводящие мысль на зло.
Некоторые табу — дети обычая. Свою силу и добродетель они черпают в таких институтах, как семья и община. Для малагасийца обычай — нечто большее, чем простая привычка. Иначе говоря, это предписанный всем житейский этикет, установившийся стиль поведения, которого обязан придерживаться каждый. Здесь нет четкой религиозной основы, однако налицо неизменно, но вместе с тем стихийно, по-разному проявляющаяся, естественная реакция на определенные ситуации, присущая островитянам. В этой облеченной в эмоции реакции в каждом конкретном случае выражаются твердость, энергия воли или сила желания, любовь или ненависть, месть или ревность, страсть, сочувствие, симпатия или антипатия и стихийное отвращение от чего-то, ужас при соприкосновении с чем-то нежелательным, сулящим опасность… Влияние фади выражается в совершенно определенных и разнообразных эмоциях.
Идеал малагасийца и главный его интерес — жить мирно и в безопасности, в знакомой обстановке, среди хороших, добрых вещей и добрых дел. Случайно или нет, но он не станет обгладывать косточки птичьего крыла, а отвернется от них. Откажется спать на подушке, набитой птичьими перьями. Птичье крыло олицетворяет бесцельное движение, неустойчивость, то есть нечто, противоположное безопасности и миру. Перья же противоречат самому ощущению безопасности. И малагасиец предпочитает ночью сложить ладони вместе, положить их под щеку, а не спать на мягкой подушке.
Рассуждения и действия, построенные на антитезе, на контрасте, на противопоставлении противоположностей — основа всех запретов, что позволяет лучше вникнуть в их природу и внешние проявления, то есть в национальную психологию малагасийцев. Путем ограничений они ведут нескончаемую войну с противниками жизни и здоровья, счастья и процветания, безопасности и послушания воле предков, с антиподами всех идеалов: малагасийцы лелеют свои идеалы, как то, что необходимо в высшей степени для правильной жизни. Табу, одетые в многоцветье яркой символики в сочетании с пестротой экзотики, активно атакуют все, что противоречит представлениям малагасийцев об идеальном существовании.
Глава пятнадцатая
МОИ ПРЕДКИ — ПЧЕЛЫ
Африканский мир совсем не похож на наш, и более всего меня поражает его неизъяснимая духовность. В нем значительно меньше корысти, которой насквозь пропитаны суетные будни европейцев. Порой в Черной Африке чувствуешь себя будто в сказке. Достаточно пожить там несколько лет, подышать ее воздухом и без всякого предубеждения, с искренним желанием понять, погрузиться в человеческую среду, как все вокруг тебя оживет, заговорит, начиная с маленького холмика или камушка и кончая животными и насекомыми… В Африке с человека быстро сходит тонкий лоск якобы убежденного атеиста.
…Каждое утро этот странный человек погружает в такси, стоящее у его дома в кажущемся необъятным африканском пригороде Йоханнесбурга — Соуэто, все «инструменты» своего хитроумного ремесла: травы, коренья, кости, шкуры, бутыли с магическими эликсирами — и не забывает запрятать за пазуху четыре-пять священных пчел. Дэвид Нкоси — известный в округе иньянга (знахарь) и сангома (прорицатель, чародей), в могуществе которого никто здесь не сомневается.
Проехав десять километров, у остановки такси в Саутгейте он выходит, раскладывает на тротуаре свои волшебные принадлежности — и начинает готовить пищу для роя пчел, который вот-вот должен прилететь на трапезу. Священные пчелы, которых он сразу выпускает на волю из-под рубашки, носятся над ним в ожидании роя.
Медоносные насекомые не заставляют себя ждать. Они прилетают пунктуально, в один и тот же заранее назначенный час. Их жужжание распугивает всех людей окрест — еще бы, пчелы способны победить даже слона! «Если слон думает, что он сильнее всех на свете, то он ошибается: пчелиный рой одолеет его» — так исстари принято говорить у южноафриканского народа суто. Но пчелы Дэвида никого не трогают.
Для Дэвида они больше чем простые насекомые — они добрые друзья, духи предков, источник дохода, и знахарь не жалеет для них пяти килограммов сахара, трех литров прохладительного напитка «Швепс Гранадилья» (кока-колу они не трогают) и двух килограммов африканского картофеля. Этого хватает, чтобы кормить ежедневно 3400 пчел.
Он даже разрешает крылатым друзьям жалить себя.
— Это их способ общения, — оправдывает он их укусы.
Не в пример обычным пчелам его подопечные реагируют на сигаретный дым или дым легкого наркотика дагги, которым он, шутя, попыхивает в их направлении.
— Я разговариваю с ними, будто они мои друзья или дети, — улыбается иньянга. — Пчелы — мои самые надежные сторожа и к тому же посредники в общении с духами. Без них я не смогу заниматься своим делом так успешно, как я справляюсь с ним сейчас…
Большинство людей недоверчиво моргает глазами, когда Дэвид утверждает, что разговаривает с пчелами, как с разумными существами, и пользуется их услугами при лечении людей, — и тут я не был исключением. Но, проведя с ним целый день в его лечебнице под открытым небом, я стал думать по-иному.