Трупы в озере

Ранним утром, обречённо вздыхая, вышли они, с мамкой вдвоём, шерстить лесистые окрестности, отчаянно надеясь на чудо. Но чудес в тот день так и не произошло. Павел бесследно исчез.

Спустя несколько суток дядя Паша обнаружился в одной из городских больниц, в реанимации. Он был худой, с расцарапанной грудью и без сознания. Лесник нашёл едва живого человека, раздетого и израненного, лежащим в лесу, за несколько километров от дачи Бессоновых. А кто-то из медперсонала узнал в незнакомце Павла и доложил Анькиной матери. Но толку от такого мужа уже не было.

Кто только несчастного дядю Пашу не осматривал! Одно время отчаявшаяся Анна даже перед Яничкиным, помешанном исключительно на уникальных случаях, унижалась, но тот лишь пожимал плечами и качал головой. «Это бесперспективный пациент», – гнусавил мудак с ехидной ухмылкой, – «Такое впечатление, что ты, Анна, не врач, а санитарка необразованная. Стыдно».

И Анна отправилась сегодня, во вторник, посреди рабочей недели, в психоневрологический интернат. Навестить дядю Пашу. На электричке.

Взять незапланированный отгул, тем более во вторник, могут позволить себе только очень уверенные в себе люди! И она, Анна Михайловна Яничкина, именно такая! Почему электричка? А почему бы и нет? Анна любила электрички. Именно в электричках она знакомилась со своими многочисленными партнёрами, когда отвязно развлекалась.

Ей вообще в то время казалось, что заниматься случайным сексом здорово. Встретились, получили то, что нужно, и гудбай. Никаких соплей и дешёвых разборок, никаких сомнительных игр в глупую любовь. В этом была своя суровая правда, голая и единственно верная. Анна не понимала, что не здорова, и считала, что это мир, возносящий любовь и брак на пьедестал вечных ценностей, болен. Что хорошего в том, чтобы быть привязанной к единственному мужчине всю свою жизнь? Терпеть его безумные ужимки и смиряться с отвратительными недостатками? Кроме того, очень немногие мужчины умеют доставлять женщине настоящее удовольствие. Слишком мужики эгоистичны. И чем чаще с ними спишь, тем меньше они стараются.

Она и с Лёхой в электричке познакомилась. Скорее всего, он тогда воровством промышлял, но трахаться с красивой бабой хотелось сильнее, чем стащить её бумажник. Тем более, что знающая Анна принципиально не носила дорогих украшений и не держала при себе денег. Зачем золотом мужчин соблазнять? На золото только уголовники ведутся. Настоящие мужчины ведутся исключительно на женскую, особенно в хлам разболтанную, половую чакру. Анна улыбнулась. Сколько их таких, настоящих, водила она с собой в придорожные кусты, до рая и обратно! Всех и не сосчитать. А теперь всего ЭТОГО ей вообще не надо. И чёрт его знает, как лучше. Последние дни она всё чаще ловила себя на мысли, что хочет попробовать заняться с кем-то сексом. Хотя бы поцеловаться. А вдруг?

Окунувшаяся в воспоминания, как в глубокую воду, Анна чуть не подпрыгнула от неожиданности. Ироничная улыбка мигом сползла с её красивого, слегка побледневшего лица. В почти пустой вагон вошёл… Серый.

То, что это Серый, сомнений не оставалось. У Аньки с детства неплохая память на лица, а этого мимолётного товарища ей очень хотелось запомнить. Тем более, что Серый был одним из тех, немногих, кто попытался доставить ей, ненасытной в дурном пороке, болезненное удовлетворение. Что он делает в электричке? Тоже ностальгирует? Осунулся. Постарел. Потерял свою брутальность. Впрочем, в темноте даже мотылёк ужасающим монстром кажется, а при ярком дневном свете ОНО – всего лишь обычная серая моль.

– Добрый день! Свободно? – блядь, он тупой, что ли? Конечно, тут ВСЁ свободно. Раздосадованная неприятной встречей Анька решила перейти в наступление.

– Не такой уж и добрый день. Поганый день, прямо скажем. В одиночестве хотелось проехаться. Но нет. Не судьба, видимо. Вы тут. По мою душу явились. Хм. С перрона меня приметили? Глазастый такой. За что ж Вы меня так? Сесть, что ли, негде?

– Ну, к красивой женщине меня завсегда тянет, – офигевший от её агрессивной тирады Серый, посмотрел на Аньку с нескрываемым восхищением. Красивая. Зубастая. Умная. Форменная дрянь. На коленки б такую поставить. В кустах черёмухи.

– А меня к Вам, уважаемый, вообще не тянет. Вот, досада, – Анька брезгливо скривилась и демонстративно отвернулась. Пейзаж за окном менялся с нарастающей скоростью. Деревья, кусты. Кусты и деревья. Вдалеке блеснула золотыми куполами случайная церквушка. Но Серый в окно не смотрел. Брюки в районе промежности явно стали ему тесноваты. Как она это делает? Зараза. Сейчас довыделывается, что он разозлится и прямо здесь, в вагоне, её трахнет. Всё равно нет никого. Ори-не ори, никто не услышит.

– Злая какая. Не трахалась, видать, давно? – нечего перед высокомерной дрянью расшаркиваться. Он, Серый, не лапоть какой-нибудь. Может, и за волосы сучку недотраханную оттаскать. С ним мужики не связываются, боятся, а эта, смотри, дерзкая нашлась. Фифа в розовых колготках.

– А ты что ж, выебать меня решил? Небось прямо здесь. Готов уже. Вижу, – Анька медленно повернула к Серому недовольное лицо, пристально и нескромно его разглядывая. То, что не узнал её, шмару обречённую, это хорошо. Но то, что возбудился, очень плохо, – Анна, – представилась хитрая Анька, нарочито скромно улыбаясь. Серый обомлел. До чего бабы ему ТАКИЕ нравятся! Ничего не боится. Разделала его, мужика опытного, за пять минут, как кролика. Анна. Охеренная! Опасная! НАША.

Как ей представиться-то? Серёжа. Обосравшийся перед красивой тётей мальчик Серёжа. Ещё пару секунд назад трахнуть её хотел, с нежным извратом. Ага. ЭТА сама, кого хочет, трахнет. В мозг. И в сердце. В сердце, которое в последний раз стучало ТАК несколько лет назад, когда он шлюшку дешёвую пытался выручить. Та тоже светленькая была. Очень жалко было Серому ту маленькую дуру. Как её звали? Впрочем, какая разница? Наверняка, кто-нибудь другой в расход пустил. Или покалечил. Такие бабы здоровьем не пышут и долго не живут.

– Ну, допустим, Сергей, – как-то не очень, – Мама так назвала, – вообще не то. Оправдывается будто, – Куда едешь? – нечего на именах фиксироваться, лучше беседу поддержать.

– К отчиму. В интернат.

– В психический? Пожрать небось везёшь? Там их кормят неважно. Воруют.

– Неа. Зачем ему жратва? Он в коме. Приеду, за руку подержусь, санитарке денег суну, медсестре опять же. Да и назад поеду.

– В коме?

– Ну.

Поговорили, блин. Даже грустно стало. Сколько лет Серый на зоне чалился, скольких дешёвых гнид в драках покалечил, сколько кровавой жести в непростой жизни повидал, но женщин и стариков жалел, как слюнявая тряпка, а инвалидам и вовсе тягостно сочувствовал, будто впечатлительная дама. Мягкий. Самому от себя тошно. И бабу эту чёткую он точно сейчас профукает, если и дальше будет сопли по роже размазывать. Телефончик надо спросить. Даст – не даст? Такая может не просто НЕ ДАТЬ, а ещё и унизить. Задвинуть в угол, как табуретку. Как мебель убогую. Как…

– Не сердись на меня, Серёжа. Раздражает, когда в транспорте пристают. А ты, я вижу, человек неплохой, душевный. Понял меня сразу, – нездоровая фантазия, пришедшая Анне в голову, уже манила её своей мнимой доступностью. Несколько долгих лет пыталась она выйти на след заикающегося Лёхи, вероломно пустившего её тогда, как жирную свинью, на убой. Но тот, как назло, словно испарился. А если ещё и Макса найти? От одной только мысли о беспредельщике становилось жарко. И что же она с НИМИ сделает? В глаза посмотрит. Да, именно. Посмотрит В ГЛАЗА! Сладострастная, маленькая давалка ничего не смогла бы. Но сегодняшняя сука, в которую та наивная дешёвка превратилась… Циничная сука. Божественная сука!

Суки могут ВСЁ. Абсолютно ВСЁ. Она просто посмотрит тем уродам в глаза, как умеет, прямо и не отводя взгляда, и решит. ВСЁ решит.

– Зачем мне на тебя сердиться? Вначале подумал, конечно, что ты сука злая. Уж извини. Но теперь-то понимаю, что у тебя просто жизнь сложная. Как ты доброй будешь, с такою-то жизнью?