Страница 4 из 29
его видел… ещё утром, во дворе… Вот и объясняйся… если сможешь…
Кухня в доме деда.
…Ангора жарила блинчики, ловко, как повар, подбрасывая
их на сковородке, складывала аккуратной стопочкой на тарелке, приговаривала:
– …Это что ещё за дела, от родителей бегать? А, Женюшка?
Ты что, беспризорник какой? В милицию захотелось? А если б
под машину угодил?
– Не угодил бы, – Женя жадно смотрел на растущую стопку
блинов. – И в милицию бы не попал, не догнали бы, Ангора, я
бы- стро бегаю…
– О-о-х, бегун… – вздыхает бабка. – Мал ты еще, Женюшка…
мал характер свой показывать…
– Ничего я не мал. Смотри, я уж почти с тебя ростом, – Женя
встает и меряется с бабкой ростом, при этом незаметно поднимается на мысочки. – Вот… видишь? – ладонью отмеряет верх своей
13
головы и упирается бабке под грудь. Бабка улыбается.
…Женя брал блинчик, ещё горячий, обжигая руки, дул на него, подносил близко к лицу, вдыхая аромат, и только потом запихивал в
рот почти целиком, жевал, еле ворочая языком…
– …Потерпеть не можешь, оголодал? Не кормят тебя? С вареньем хочешь или с творогом?
А Женя уже брал из стопки другой блинчик. Позже, наевшись, выедал серединку и смотрел через неё на верхушки деревьев, на небо, на птиц… Потом – на бабушку.
Бабушка гладила его по рыжим нечёсаным волосам, вздыхала…
…Позже она усадила его перед собой на низенький табурет, надела
на протянутые вверх руки кольцо шерстяной нити, сама же, устроив-шись на кушетке, покрытой персидским ковром, принялась накручи-вать клубки – один за другим – и складывала их рядом с собой.
Вначале Жене было интересно.
Ангора напевала себе под нос какую-то непонятную песню, ловко двигались её морщинистые руки, скользила нить по его рукам, росли аккуратненькие клубки около неё на кушетке.
– …Свяжу тебе свитерок, – прерывала она песню. – Хочешь?
Мальчик кивал головой.
– …И варежки… с шарфиком… хочешь?
Он опять же кивал.
Но вскоре это ему надоело, да и Ангора устала. Её клонило в сон, и она всё чаще и чаще сникала головой, забывая слова своей песни…
Когда она и вовсе уснула, захрапев, Женя встал осторожно, надел нитки на спинку стула и, оглядываясь то и дело, на цыпочках
пошёл в другую комнату – в дедовский кабинет, куда, как он знал, заходить строго-настрого запрещалось.
Кабинет деда.
…В кабинете сумрачно. Задвинуты тяжёлые шторы. Письменный
стол в углу завален книгами и журналами. Стена напротив окон уве-шана коллекционным оружием – шпаги, сабли, кортики, несколько
пистолетов позапрошлого века, несколько ружей, тоже старинных…
Посреди комнаты – стол, точнее, стенд со стеклом, под которым на чёрном бархате – несметное количество бабочек…
Женя молча обходит стол, подолгу рассматривая их, потом
подходит к стене с оружием и, приподнявшись на носки, пытается
14
дотянуться до пистолета с длинным стволом. Это ему не удаётся.
Тогда он придвигает к стене стул, поднимается на него и снова протягивает руку к пистолету. Стул поставлен чуть далековато от стены, и ему опять приходится тянуться. Ещё… и ещё чуть-чуть…
…Вот он уже почти у него в руках…
Но тут стул отъезжает от стены, и Женя с грохотом падет на пол…
…Вбегает в комнату бабушка, перепуганная насмерть со сна. Внук
лежит на полу, рядом с ним пистолет…
Она, всплеснув руками, заголосила…
Коридоры тюрьмы.
…Как обычно, два конвоира. И опять коридоры, двери, решётки…
Его ведут к адвокату.
Комната для встреч с адвокатом.
Адвокат Жене не понравился.
Был подслеповат, через очки с толстыми линзами смотрели
в разные стороны неестественно большие зрачки. Жидкие, жирные
волосы начёсаны на лысину от самого уха. Бумаги читал, чуть ли
не водя по ним носом.
Так он и встретил своего подзащитного – не глядя на него, уткнувшись в папку с документами.
– Я, естественно, изучил все нюансы вашего дела, Ангелин…
Обвинения очень серьёзные… Даже более чем… Но я постараюсь
сделать всё возможное… Конечно, если вы мне поможете… Срок
сократим, но… не более того… И это будет победа, поверьте… Я, как видите, честен с вами…
– Чем я могу вам помочь? – усмехнулся Женя.
– Сотрудничать со следствием необходимо… в вашем положении… и с теми фактами, которыми оно располагает, —
бубнил он под нос, листая дело. – А помогать будете не мне, Ангелин,
а себе… Так что давайте разберёмся… только правду…зачем вам
понадобилось убивать столько человек? Ведь каждое преступление имеет… должно, по крайней мере иметь, свои мотивы…Я должен знать всё… Возможны смягчающие обстоятельства… За них
мы с вами и уцепимся… Это я обещаю…
Женя резко встал со стула, не дослушав последние слова. Кон-войные бросились к нему, однако он быстро успокоился – остано-15
вился и ждал их со сведёнными за спину руками.
Когда его выводили, бросил через плечо:
–
Вот ты и цепляйся. А я не обещаю.
Тюрьма. Камера.
Женя спит лицом вниз. Руки вытянуты над головой. Дышит
неспокойно, замирая на какое-то время. Потом судорожно ловит
воздух широко открытым ртом. Но не просыпается…
Сон Жени.
…Волк смотрел на него большими, по-человечески грустными
глазами. По голове его стекала струйка крови. Пузырилась крас-новатая пена в уголках пасти… Волк дышал тяжело, с перерывами, совсем как Женя во сне…
…Он протянул руку, будто хотел погладить волка по голове…
Тюрьма. Камера.
…Его разбудил осторожный стук в дверь камеры. Женя вздрогнул, открыл глаза. Видение волка исчезло. Женя прислушался.
Стук повторился. Тогда он встал, неслышно, на цыпочках, подошёл
к двери. Затаился…
– Ангелин! Где ты там? Подойди… – шёпот за дверью.
– Здесь я, – также тихо ответил он. Осторожно приоткрылась
створка окошка. Рука просунула сквозь щель бумагу – сложенный
вчетверо мятый листок.
– От матери, – прошептал тот же голос. – Добивается свидания… Просила передать, чтоб никаких признательных показаний
не давал… Остальное там, в письме…
Женя читал письмо, перечитывал, медленно рвал его на мелкие
кусочки и бросал в унитаз.
Прислушался. Размеренные шаги охранника успокоили его.
Он спустил воду и лёг на кровать. Спать уже не мог. Лежал с открытыми глазами и смотрел в потолок.
Воспоминание Жени. Комната в доме деда.
…Узкая щель в двери.
Сквозь неё мальчику удаётся увидеть лишь небольшую часть
дедовского кабинета и самого деда, да и то не полностью: только
16
со спины – одно плечо, часть крупной седой головы и рука, в которой он держит на специальной булавке большую чёрную бабочку
с красной каймой на крыльях.
Женя осторожно толкает дверь – так, чтобы она вдруг
не скрипнула. Это ему удаётся, и тогда он видит мать.
– Это мой единственный внук, – говорит с расстановкой
дед, – и я не дам его в обиду… никому… Запомни – никому, хоть матери… хоть отцу… Особенно отцу… Ты меня поняла?
Мать сделала несколько шагов в сторону, исчезла из видимости, потом снова появилась, а когда опять отошла, Женя услышал её голос:
– И ты запомни, отец, это – мой дом, моя семья, мой сын… и я никому не позволю вмешиваться в мои дела. Даже тебе. Ты меня понял?
Наступила тишина.
Вдруг, опрокинув стул, резко поднялся дед, и тоже, то исчезая, то появляясь в проёме двери, стал метаться из стороны в сторону
широкими, быстрыми шагами. Было слышно его тяжёлое дыхание.
И только потом он остановился, крикнул громовым голосом:
– Что? Ты это кому? Мне? Вон отсюда! И чтоб ноги твоей
здесь больше не было! Вон! И боксёра твоего тоже… чтоб не
видел!
А мальчика ещё хоть раз коснётесь пальцем, отдам под суд… И прав
лишу! Всё! Свободна!