Страница 2 из 25
Решив прогуляться по Принцесс-роуд и побывать в нескольких магазинчиках, приобрести подарки для мужа и двух своих младших сестер. Выбрав и рассчитавшись за подарки, двинулась неторопливым прогулочным шагом вдоль самой знаменитой торговой улицы, скорее главной торговой улицы Эдинбурга.
Но мысли все вертелись вокруг завтра. И мужа. За эти двадцать лет не один раз нас пытались развести. Ещё бы, Михаил вполне успешный, состоятельный, красивый мужчина, разве ему подходит такая замухрышка? Конечно, нет! А вот я, красавица (как вариант, моя шикарная дочь) вполне достойна этого богатства! И даже мне пытались подсовывать любовников. Но ничего не вышло. В этом мире мы с мужем верили только друг другу.
Последняя попытка развести была предпринята одной ушлой девицей, работавшей у нас в доме экономкой, примерно месяцев семь — восемь назад. Меня не было дома дней пять, летала во Францию, в Лимож, там как раз проходила крупная выставка лиможского фарфора, ну и ещё пару дней пошаталась по Парижу. С Мишкой мы созванивались постоянно, звонила я ему и накануне прилёта. Он ныл, что должен один, как собака, тащиться на какой-то мальчишник, его деловой партнёр в очередной раз женится на точно такой же, как и предыдущая супруга, модельке с ногами от ушей и мозгами от курицы. И я в шутку предложила ему напиться в первые же полчаса в стельку и ложиться спать, где придется.
Самолёт из Москвы приземлился ближе к обеду, и к двенадцати я уже заходила в дом. Меня поразила тишина в доме и разбитая ваза (одна из моих первых гончарных изделий, но я свое авторство не признавала, и гости, разглядывая ее, уважительно цокали языком — надо же, период династии Мин! А может, и Цин) в прихожей. Мишку я нашла в его кабинете. Вид у него был… называется — после вчерашнего. Взлохмаченный, с покрасневшими глазами, отекшее лицо. Он сидел, запустив руку в волосы и периодически дёргая себя за них. Перед ним на столе лежала стопка фото. Я изумилась.
— Миш, ты чего так надрался-то? Перестарался? Может, чая тебе покрепче или рассольчику?
Мишка мрачно глянул на меня, подвинул фото ко мне.
— Вот, сама смотри!
Я осторожно взяла фото, просмотрела, презрительно фыркнула.
— Миш, да это же Фотошоп! И полная ерунда!
На фото был мой супруг, лежащий на постели вниз лицом (вот поэтому так лицо и отекло!) целомудренно прикрытый простынкой до пояса, но с голым торсом, и рукою обнимавшей шикарную, голую же полностью сисястую блондинку, нашу экономку. На другом фото она прильнула к нему, страстный поцелуй, вот она шарит под простынкой по Мишке. Интересно, что она там пытается найти? Я точно знаю, если Мишка набирается вот так, мертвецки, то он полная недвижимость, и в плане сексуальных утех тоже. Никакая Виагра и даже строительный кран не поможет.
Так что не получилось у нас ни развода, ни скандала. Хотя нет, скандал был. Когда увольняли экономку.
Прогуливалась я почти до вечера, убивая время, потом двинулась к себе в отель, Квин Мария.
Спокойно приготовилась ко сну, на сон грядущий выпила воды из графина, стоявшего на прикроватной тумбочке, и легла спать, мудро рассудив, что так быстрее пройдет томительное ожидание. Внезапно у меня начала сильно кружиться голова, но сил открыть глаза уже не было, и шевельнуться тоже. Сердце сильно забилось, потом понеслось вскачь, потом начались перебои и наконец, в последний раз, гулко как-то бухнув в пустоту, оно совсем замерло. Навсегда.
И я уже не видела, как через полчаса, ко мне в номер осторожно вошли две молодые женщины. Одна из них была дежурным портье этого отеля, а вторую, если бы я была жива, могла бы опознать, как свою бывшую экономку. Но этого я уже не узнаю никогда. Как и того, что они осторожно положили на тумбочку письмо с логотипом моей клиники, где было написано, что лечение бесполезно и детей у меня не будет никогда. Они ещё не знают, что их афера будет легко раскрыта королевским коронером, так как в клинике скажут, что такого письма они никогда не отправляли, наоборот, все было успешно. И у миссис Дубровин не было никаких абсолютно причин принимать смесь бешеного количества снотворного и сердечных гликозидов. И что усилия добиться внимания Михаила Дубровина тоже потрачены даром.
В эту же ночь Михаил Дубровин погиб по дороге в аэропорт, не справившись с управлением на скользкой от дождя дороге.
Глава 2
Сознание возвращалось медленно, толчками, я то плавала в красном горячем тумане, то слышала чьи-то голоса, тонкий заунывный плач, то опять погружалась в приятную темноту, где не было ничего… в одно из выныриваний из темноты почувствовала, что красный туман становится светло-розовым и голоса становятся отчётливее. И почему-то сильно пекло спину, малейшая попытка шевельнуться, даже вздохнуть поглубже, вызывала такую вспышку боли, что я опять погружалась в темноту, но вначале чувствовала, как по спине бежит что-то мокрое и горячее.
Помню, ещё удивилась — где это я так успела обгореть на солнце, что так печет спину? Как-то, ещё лет в пятнадцать, я заснула на пляже и получила солнечные ожоги, вот примерно такие ощущения у меня были тогда. Но в сентябре, в Шотландии, невозможно обгореть. Погода не та.
Не знаю, сколько так продолжалось, но я теперь стала четко слышать голоса, вернулось обоняние, и надо сказать, пахло отвратительно. Попросту воняло. И лежала я хоть на чем-то мягком, но колючем, на животе, вниз лицом и что-то непрерывно лезло в нос, вызывая острое желание чихнуть. Спину ещё жгло, но чуть-чуть меньше, я хотя бы могла дышать без обмороков.
Тонкий, дрожащий детский голосок тихонько бормотал что-то, и ребенок явно плакал, хотя громко всхлипывать боялся.
— Мамочка, мамочка, не умирай, останься со мной, как же я один останусь… Мамочка, останься, не умирай…
Не успела я даже удивиться, к кому это ребенок обращается, хотя по моим ощущениям, малыш сидел рядом со мной и пытался погладить мне руку, как чей-то грубый голос невдалеке крикнул.
— Да перестань ты скулить, дай помереть мамке спокойно! И нам всем покой будет! А то ты да старуха ваша все ноете, не даёте помереть ей, и нам мешает!
Визгливый женский голос деланно засмеялся.
— Верно, говоришь, Ричи! Надоело это семейство! Ишь ты, благородные нашлись! Подумаешь, покувыркалась бы с молодым господином чуток, так не убыло бы, небось! А так кнута получила, а теперь стонет все, людЯм мешает, все помереть не может!