Почему нельзя?

И вот мама обречённо присела на другую табуретку рядом со мной для разговора, скрестив руки на коленях. И заговорила, наконец, предварительно взяв с меня твёрдое обещание никому не рассказывать о нашем разговоре. Теперь уже нет на этом свете ни мамы, ни того соседа и я не нарушаю свою детскую клятву рассказывая эту невыдуманную, простую и сложную одновременно, историю.

В то время наш город был очень молод, только начали строить новенькие многоквартирные дома для нефтяников Башкирии, и начали появляться первые улицы из новостроек. Жилья катастрофически не хватало всем рабочим и специалистам, прибывшим на новое нефтяное месторождение со всех республик огромной страны. Поэтому и мы сначала жили в неуютном и холодном от сырости бараке до того, как нас переселили в квартиру. Вынужденно на время в новые дома заселяли по две семьи в одну квартиру. Мы тоже с самого начала жили с подселением с другой семьёй по фамилии Барановы. Предполагалось скорое расселение семей в отдельные квартиры, но этот процесс начал затягиваться. И нам уже всем очень хотелось жить в своих отдельных квартирах, всех начинало немного утомлять совместное проживание с чужими семьями и жизнь с оглядкой. Мы, дети, постоянно подслушивали разговоры взрослых на лавочке во дворе о том, как это будет и когда.

А дома только и слышали от своих родителей приглушённое предупреждение:

– Дочь, туалет занят сейчас, подожди когда выйдут.

– Сейчас в кухню не заходи, там тётя Люда готовит ужин.

– Дети, тише, не шумите, дядя Миша отдыхает, он сильно простыл и заболел теперь. Ему надо поспать, а вы мешаете.

Мне, неугомонной торопыге, сильно досаждало это постоянное торможение в свободном передвижении по квартире. К обоюдной с Барановыми радости, нашу квартиру расселили в числе первых, потому что нас в семье было трое детей и у них ещё двое. Поэтому в доме шум и гвалт стоял хороший, как в мини – детском саду. Переезд соседей был одновременно радостным и печальным событием, для обеих семей, потому что мы дружили – и родители и дети.

О чём это я… Ах, да, – вот тогда, после ухода соседа, опустив глаза к полу, – было видно, что маме неприятен этот разговор, под страшным секретом мама рассказала мне:

– Всеми нами уважаемый сосед, позавидовал нашему расселению и задумал самостоятельно ускорить этот процесс в его квартире. Он не стал ждать своей очереди на расселение и решил, для этого применить свои профессиональные знания юриста.

Я знала, что семья Ефима Яковлевича жила в двух комнатах такой же трёхкомнатной квартиры, как наша. Третью дальнюю по расположению комнату в квартире с ним занимала одинокая женщина тётя Надя Чернова с дочерью, которая немного постарше меня по возрасту. Тётя Надя была очень худой и некрасивой, чем вызывала во мне оторопь и жалость к ней. А её отталкивающая внешность самым комичным образом совпадала с её фамилией.

У нее было очень худое вытянутое длинное лицо с темной землистого цвета кожей. На этом уже достаточно непривлекательном лице были тонкие, почти незаметные губы и заметные усы. В довершение, над всей этой непривлекательностью, нависал тонкий длинный горбатый нос крючком. А если ещё учесть, что у нее были черные, жидкие неухоженные волосы, то можно было сделать очевидный вывод, что это и было причиной её одиночества. Мужчины у неё не было. Мне, как и Ефиму Яковлевичу тоже, наверное, не хотелось бы встречать тётю Надю каждое утро на своей кухне. Наша соседка по квартире тётя Люда была гораздо симпатичнее и приветливее.

Но при такой отталкивающей внешности, тётя Надя не была шумной и скандальной, а напротив, умела всегда быть какой-то тихой и незаметной. Такой вот несимпатичный молчаливый и, совершенно беззлобный и безобидный человечек жил в добрососедстве со всеми. Удивительно, что от неё можно было иногда услышать несколько скупых слов. Она просто работала и растила одна дочку Люсю, и больше ни в чем она мной замечена не была. А от таких, как я любопытных и вездесущих детей трудно что-нибудь скрыть.

Расстроенная мама через силу продолжала:

– Ефим Яковлевич решил оклеветать тетю Надю для того чтобы её поскорее отселили от него из квартиры.

Вздохнув, мама добавила:

– Это желание скорейшего расселения понятное и естественное, но метод достижения цели очень непорядочный. Предлагаемое мне на подпись заявление не было простым ходатайством в местный комитет профсоюза об ускорении его расселения с тетей Надей. Он написал заявление о том, что она не даёт ему спокойно жить, пьянствует и водит к себе разных мужчин. Куда денется оклеветанная им одинокая женщина с ребёнком – ему было не важно. Куда он хотел эту свою бумагу направить, мне тоже неизвестно, наверно в милицию, а может сразу в суд, не знаю, да и не это важно.

Чем больше говорила мама, тем шире у меня открывались глаза. Когда мама договорила о помышлении соседа и подняла взгляд на меня, то она поразилась моей бурной реакции, поэтому тут же ещё раз предупредила меня о молчании. Она объяснила мне:

– Этот человек проявил себя непорядочным в высшей степени, он может причинить вред и нам, если услышит от других наши комментарии о нём, и может задумать отомстить мне за то, что я не поддержала его клевету.

И предупредила меня как вести себя дальше:

– Поэтому теперь и тебе и нам всем надо быть с ним внимательней, осторожней в словах и поступках.

Но на эти слова я даже не обратила тогда внимания, потому что меня захлестнула буря эмоций негодования. Да так, что я слова не могла вымолвить, и кипела, как самовар. Я только глазёнки таращила и, шарами надув щёки, со свистом выпускала пар возмущения. Так мне стало обидно за эту, и без того несчастную женщину! Тогда я не страх, а только это чувствовала в своей детской душе, а осмысление, почему мама и все опасались этого соседа, пришло гораздо позже, по мере взросления.

Только сейчас я понимаю, какой отважной была моя мама, потому что она рисковала спокойствием своим и всей нашей семьи, для того, чтобы не позволить приклеить позорное клеймо распутницы невинной женщине. Немного позже мы все успокоились, потому что выяснилось, что никто из соседей не подписал эту проклятую бумажку – все жильцы дома проявили порядочность.

Главная героиня моей книги расцвела и торжествовала! Зря Ефим Яковлевич старался в сочинении своей бумажки, ходил по квартирам и уговаривал всех соседей подписать её, потому что эта затея только подорвала его авторитет и опозорила его самого, а не его жертву. Так я впервые в своей жизни стала свидетелем того, как работает вселенский закон «бумеранга». И это было только начало ответа ему свыше.

Новые дома тем временем строились, их сдачу в эксплуатацию ускорили и вскоре после его сорвавшейся попытки все семьи нашего дома расселили в отдельные квартиры. Суета переездов и светлая радость того события хранится в моей памяти и по сей день. Мы все потом стали ходить в гости друг к другу и, продолжая дружить, вместе отмечали дни рождения и свадьбы, вместе провожали в последний путь ушедших от нас навсегда. Всё происходило, как в известной песне “Городок”.

К нашей общей радости и тёте Наде с дочерью тоже дали отдельное жильё. Они переехали в новую собственную квартиру на соседней улице, и зажили там спокойно. А вот незадачливый Ефим Яковлевич вообще оказался в полной изоляции от всех, оставшись один не только в квартире. Вскоре на работе у него тоже произошли какие-то крупные неприятности, и он вынужден был уволиться с хорошей должности на крупном промышленном предприятии. Даже мы дети с тех пор не водили дружбу с его детьми ни дома ни во дворе. И если раньше мы побаивались их отца, то после этой истории, даже мимо их двери пробегали с невольным чувством брезгливости.