Музыка Океании

Лисса, кажется, успокоилась в его руках. Нести её становилось сложнее, они двигались в гору по очищенной от снега дороге, что вела к головному цеху. Нога начинала ныть.

— Пожалуйста! — прошептала она одновременно с тем, как искры счастья в её глазах сменились ужасом. — Не говорите никому! У меня дети, я должна спасти их! Как только накоплю достаточно денег мы уедем из Сциллы.

— В Харибде вам немногим лучше будет, — возразил Никто. — Через неделю вы станете опасной даже для своих детей!

— Нет! — возразила она. — Мы поедем не в Харибду, а дальше, в отменённые земли. Говорят, что Сопротивление выкупило часть билетов на последний экспресс. Может, они запустят ещё составы…

Она знает что-то о Сопротивлении? Неужели, кто-то способен поверить в силу ядерной бомбы?

— Вы знаете, кто такой Алкид? — осмелился спросить Никто.

— Что? — женщина прищурилась. — Нет. Никто не знает. Он руководит Сопротивлением. Это всё.

— Понятно, — кивнул Никто.

— Вы обещаете никому не рассказывать? — взмолилась она снова.

Я и есть Никто. Тень.

— Да, — лениво согласился он. Кому вообще ему рассказывать? И зачем? Чтобы просто разрушить последние дни её жизни? Нет, он не так поступал.

Никто взглянул на Лиссу. Слава великим богам, её веки сомкнулись, и она уснула! Во всяком случае не ляпнет ничего лишнего.

Он высвободил правую руку, забросив свою ношу на плечо. Нащупал в кармане связку денег и протянул незнакомке.

— Здесь немного, но вам хватит, чтобы уехать раньше. «Восточный Вестник», кажется, отправится через сутки. Другого поезда может и не быть. Уезжайте.

— Что вы… Нет, я не могу принять…

— Берите. Я серьёзно, — сказал Никто холодно. — Вам они нужнее.

— Спасибо! Спасибо вам огромное! — запричитала женщина, глядя на свёрток как на чудо. — Я буду молиться за вас.

— Нет, не надо, — качнул он головой. — Я не стою молитв.

— Тогда никто не стоит, раз вы так говорите.

— Я и есть Никто, — ответил он.

— Нет, вы ошибаетесь, — она покачала головой. — Вы хороший человек, я вижу. Нельзя терять веру. Нельзя забывать о том, кто ты.

Ты ничего не знаешь, бедняжка, — подумал Никто. — Поставив лишь одну свечу за меня, ты рискуешь назвать на себя гнев сотни душ.

— Удачи вам. И вашим детям, — ответил он. Дорога раздваивалась. Одна её полоса тянулась ко входу на завод, вторая ускользала в полусонные закоулки старых домов.

Он понёс Лиссу дальше, по чёрному гравию дороги. Женщина, постояв с несколько секунд, напряжённо глядя вслед мужчине, вскоре пошла к заводу.

Никто слишком хорошо помнил эти кирпичные обшарпанные стены. Словно дома никогда и не были новыми, словно их специально построили такими шаткими и безнадёжно холодными. Сквозь заиндевелые окна, как сквозь открытые раны, гуляли сквозняки, и несчастные, приговорённые жить в них, старались изо всех сил зашить эти ножевые ранения, заклеить обрывками старых газет, заколотить как можно плотнее, чтобы удержать хрупкие крохи тепла, уготовленные для них местной котельной, явно экономящей свои ресурсы для тех, кто не мог платить налоги должным образом. В этой луже грязи ежедневно зарождалась новая жизнь. Местные не походили на большинство тех, кто жил на Краю, они старались сохранить осколки благородства, не принимая испорченную и извращённую сторону Сциллы, однако постоянная нужда безнадёжно отталкивала их к далёким доисторическим временам, когда женщины рожали от пяти до семи детей с надеждой на то, что хоть один или двое из них сумеют дожить до двадцати и завести свою семью. Оборванные, вечно голодные дети носились стайками мальков по этой прибрежной луже. Они, в отличие от взрослых, хоть и успели уже вкусить бедности, отчаянно отказывались прогибаться под ней. В их юных сердцах ещё горело столько жизни и нерастраченной энергии, они играли в снежки, когда Никто со спящей Лиссой на руках шагнул внутрь этой суеты, смеха и тепла. Они словно издевались над концом света, превращая вечную зиму, катаклизм, с которым столкнулось человечество, в простую детскую игру.

Никто недовольно насупился, когда ребята заметили его. «Почему они узнают меня в отличие от остальных? Когда-то это может сыграть плохую шутку…»

— Привет, Никто! — заголосили дети, подбегая к нему. — А куда ты несёшь сумасшедшую Лиссу?

Он и сам не успел понять, когда десяток голодных блестящих глаз уставился на него, мигом забросив свои забавы.

— Привет, — отозвался Никто, постаравшись изобразить улыбку на своём каменном лице. — Вы знаете, где она живёт? Дома кто-то есть?

— Нет, за ней тётка следит, она, должно быть, работает сейчас, ночью. — Оттараторил парень лет десяти с огромными голубыми глазами, под которыми прятались фиолетовые синяки. — Наверное, утром вернётся.

— Спасибо, Лаэртес… Она уснула, вот только боюсь, не замёрзнет ли совсем, — сказал Никто. — Отнесу её пока к себе, постараюсь согреть.

Парень прищурился, его явно не устраивал такой поворот событий. «А может, догадался о чём-то…»

— Мы не видели тебя? — с сомнением спросил Лаэртес, предчувствуя вкус взятки.

— Как всегда, — очень серьёзно ответил Никто, прогнав чуждую ему улыбку. — Кто я? — спросил он, быстро обежав глазами остальных ребят, словно проверяя, может ли он всё ещё рассчитывать на них.

— Никто! — отозвался хор птенцов единодушно.

— Отлично, — кивнул человек. Он прекрасно понимал, что его отношения с мальчишками слишком рискованные, детям нельзя вверять тайны. Только укрыться от их вездесущих глаз он не мог. Они были повсюду в Шумах и слышали слишком много даже в часы, когда генераторы работали в полную силу. Куда лучше подкупать их регулярно, нежели пытаться скрываться от них. — Поищи в кармане, — сказал он Лаэртесу.

Мальчик неуверенно приблизился к мужчине. Да он ведь боится меня! — понял вдруг Никто. И не понимает, какую опасность сам представляет для меня, как я боюсь его — того, что он может сделать, может погубить меня. Лаэртес нерешительно потянулся рукой к чёрной пропасти в пальто мужчины. Остальные, затаив дыхание, смотрели на него. Должно быть, ни один из них не осмелился бы совершить нечто подобное, влезть рукой в карман человека, полного тайн. Только Лаэртес был старше остальных, он был их лидером, а лидеры никогда не боятся.

С секунду Никто ощущал присутствие чужой руки в его кармане, и, ему пришлось отдать должное парню, тот действовал уверенно. Сначала изъял алое яблоко, вопросительно взглянул на человека с женщиной на руках, тот кивнул ему, дал знак продолжать поиски. Лаэртес вернулся в карман и вынул свёрток, полный шоколадных конфет.

— Пусть твоя рука никогда не дрожит и впредь, — шепнул Никто мальчику так, чтобы остальные не слышали. — Когда-нибудь это может спасти тебе жизнь.

Лаэртес в последний раз взглянул в лицо страшному человеку и коротко покивал с очень серьёзным видом. Затем шагнул назад к остальной гурьбе, демонстрируя всем подношение. Мальчишки встретили его радостными возгласами.

— Последнее, — крикнул Никто так, чтобы все слышали его. — Кого вы видели?

— Никого! — отозвались дети дружным хором. — Спасибо! — загудели они затем наперебой.

— Теперь прочь отсюда, — скомандовал он им, и стайка рыбок бросилась делить добычу.

Лаэртес задержался на секунду. Кажется, конфеты уже вырвали из его рук, он стоял с яблоком и оглядывался вслед Никому.

— Она больна, её тётка говорила уже. Не лихорадка, но всё равно. Поэтому… просто, чтобы вы знали…

— Я понял. Ты всё сделаешь правильно, Лаэртес? — спросил Никто очень серьёзно. Пусть парень знает, что нет здесь места шуткам. — Скажешь, что нужно.

— Да, — уверенно ответил мальчик. — Вы можете не бояться… Они тоже ничего не скажут.

— Я верю, — пришлось опять наслать улыбку на губы, чтобы не пугать парня окончательно. Лаэртес всегда нравился Никому. Такие не несут чепухи даже в детстве, не болтают без дела. — Беги к остальным.

Тот кивнул, бросив очередное «спасибо» на прощание и, надкусив сочное яблоко, побежал догонять друзей.