Страница 11 из 21
Силуэт спустился на пару ступенек, и я облегчённо вспомнил о том, что умею дышать.
– Поглоти тебя Бездна и её бесы, Лилёк!
Она не ответила и устремилась к углю. Я схватил ведро и поднял, чтобы Соплежуйка не дотянулась. Она повисла на бадье, а я пытался стряхнуть девчонку. Мы беззвучно боролись, но грубая мужская сила всё же одержала верх, и я, гордо подняв трофей над головой, поднялся по лестнице лаза.
Верша месть за снежную зиму, три недели молчания, нескончаемое зерно с мышиным помётом и отсутствие кроватей, я успокоился, только когда ведро опустело. Соплежуйка таскалась за мной и мешалась под ногами.
Я уже понял, что деревянных дикарей не так легко пробудить к жизни, но всё равно каждый раз вздрагивал и переживал, когда Лилёк в темноте натыкалась на корзины, мётлы и прочую утварь, расставленную у стен.
До рассвета было ещё далеко, но цифры на моём запястье уже показывали четвёртый час утра. Остатками угля я вымазал мордочку Соплежуйки и нанёс боевой раскрас на себя. Затем сунул руку в снег, чтобы её отмыть, и ногой прикопал образовавшуюся чёрную кляксу.
Прислушался к тишине – только хруст снега от наших неловких движений. В небе, в окружении молочной дороги звёзд, подмигивал хитрюга-месяц. Лилёк помахала ему, и, на ходу заметая следы, мы вернулись домой. В норе я припрятал бадейку вглубь кухоньки, под мешки, и, опьянённый чувством выполненного долга, рухнул в запечное пристанище.
Визг. Возмущение. Хохот. Так началось то радостное утро. Я не спешил вылезать из угла и наслаждался концертом. Дикарки носились, топали, грели воду и размазывали уголь по щекам. Лилёк тёрла чёрные сопли по лицу и медленно поворачивала голову, пытаясь уследить за девчонками, мечущимися пчелиным роем.
Я лениво оделся и отправился на улицу, чтобы не стоять в очереди за водой. По дороге споткнулся о Соплежуйку и прихватил её с собой. Пока одевал малявку, заметил, что то ли девчонка подросла, то ли её шубейку кто-то подшил, потому что она перестала волочиться по земле и оказалась девчонке впору.
За дверями норы ярким солнечным лучом нас ослепил праздник жизни. Обычно пустынная деревня бушевала разноцветием весёлой суеты. Лилёк бухнулась в сугроб, я присел рядом и принялся оттирать лицо от угля. Пахло весной. Тепло обнажило чёрные тропинки, а ледяная корка снега подтаяла и пропитала землю своим соком.
Деревенщины ругались, разыскивая виновника торжества. Кто-то, как мы с Лилёк, сидел в сугробе, радуясь редкому развлечению, кто-то яростно тёрся снегом.
– Идём, – злобно рявкнула Девочка и решительным шагом протопала мимо нас. Лицо её всё ещё было чумазым, а взгляд обещал утопить кого-нибудь в сортире.
Я неохотно потянулся и отправился за ней. Соплежуйка шлёпала по грязи следом.
Дикари галдели и делились впечатлениями, размахивая руками. Вокруг с хохотом носились чумазые дети.
– Это ты сделал, сын драной собаки? – Девочка остановилась и резко обернулась на пятках так, что чёрные косички хлестнули меня по лицу.
Я на миг зажмурился и отпрянул.
– Нет. – Я столь же злобно прищурился, глядя ей в глаза.
Сейчас ударит.
Но нет.
Девчонка схватила Лилёк за волосы и накрутила их на кулак:
– Думаешь, не найду на тебя управы?
Шея Лилёк вывернулась, малявка закричала и забилась испуганным воробушком в руках мучительницы. Не думая, я со всей силы толкнул Девочку в плечо. Она пошатнулась, но не упала, разжала пальцы, выпуская жертву, и в полуприсяде бросилась на меня. Я рухнул под её весом на дорогу, и мы покатились по грязи, пытаясь придушить друг друга. Девчонка, сильная как зверюга, подогреваемая злостью, не уступала мне, кусалась и пыталась выцарапать глаза. Я вцепился дикарке в косы и оттаскивал её от своего лица.
– Ха-ха, – раздалось над ухом.
Лилёк сидела в луже на тропинке и смеялась, глядя на нас.
– Что ржёшь, дура? – Девочка откатилась от меня и вскочила на ноги, подняв Лилёк за капюшон. – Если ещё раз прикоснёшься ко мне ночью, я отрежу ей пальцы, понял? – И рванулась разгневанной медведицей прочь.
– Это был не я, – крикнул я на бегу, еле поспевая за ней. – Если ты такая тупая, что готова во всех бедах обвинять меня только потому, что я чужак, не буду разубеждать тебя.
При виде нас бабуля уронила шитьё на колени и всплеснула руками.
Девочка буркнула что-то на дикарском и, не глядя на меня, с грохотом, достойным обрушившейся лавины сковородок, начала забрасывать дрова в печь.
Я устало опустился на подушки рядом с бабулей.
– Как ваши дела? У нас проходил сеанс угольного омоложения лица и омовения в сугробах. Полезно для кожи, между прочим.
Девочка всё ещё злилась на меня, но всё же переводила:
– Не слыхала о таком. Что ж меня не позвали? Вам-то что омолаживать? Малы ещё, а я бы как раз морщины свои разгладила. – Бабуля заулыбалась, и дорожки складок собрались в гармошечки. – Глядишь, хоть помру красивая!
Лилёк пробовала на вкус одну из подушек.
– Плюнь, Соплежуйка, – окликнул я её, но у мелкой чесались зубы, и она продолжала вгрызаться в ткань.
Бабуля махнула рукой, мол, пусть грызёт, не жалко, и, блаженно прижмурившись, раскурила трубку.
А я сфокусировался на сушёной морковке, подвешенной около окошка в потолке. По ней неспешно ползла капля воды, просочившаяся из щели снаружи. Капля текла по верёвочке, устремляясь вниз по кожуре и, падая с морковки, разбивалась о землю. Я размышлял о том, как незаметно подвести разговор к амультаре так, чтобы ни Злая Девочка, ни бабуля не заподозрили лишнего.
– Алекс, о чём задумался? – спросила старушка.
– О еде, конечно, о чём мы вообще спрашиваем?! – Девочка не дала мне ответить и указала бабушке на морковку.
– Ох, она, поди, пересушенная. – Бабуля расстроилась.
– Нет, хотел спросить, почему у вас столько заброшенных жилищ?
– Мрёт потихоньку деревня наша, – сказала бабуля. – Молодёжь переселяется новые края. Вот и мельчают деревеньки. – Она покачала головой. – И почему им не сидится? Ведь от амультары уходят! Совсем страх потеряли.
– А что она делает, ваша амультара? – услышав заветное слово, я едва не выдал своё волнение и прикусил костяшки пальцев.
Не слишком ли странный вопрос?
Девочка прищурилась и вздёрнула верхнюю губу, обнажая клыки. Она не торопилась переводить, и я затараторил, чтобы оправдать своё невежество:
– У нас, у вещих, тоже есть такие кристаллы. Они даруют энергию для наших летучих кораблей.
Чтобы моё враньё звучало убедительно, я приправил его щепоткой правды. Девочка опустила плечи, отвела глаза и начала обсуждать с бабушкой мой вопрос.
– Это защита богов, – улыбнулась старушка.
– Эра даёт нам силу взамен на кровь, отданную амультаре, – с гордостью произнесла Девочка, вскочила и сделала знак руками, воздавая уважение божеству.
– Какую силу? От чего защита? – Я впился пальцами в обшивку подушки, на которой сидел.
– Амультара издревле защищает нас от пришельцев с той стороны, – сказала бабуля, понизив голос.
С той стороны…
Здесь два варианта. Либо имеется в виду мир мёртвых, некие тёмные силы, которых может бояться деревенское дурачьё. Этими пришельцами может быть любая неизвестная чушь, призраки, дикие звери или просто чужаки… Либо… Еще одна талая капля скатилась по морковке.
– Да съешь уже эту морковь! – Девочка, следившая за моими размышлениями, бросила в меня сушёнку.
Я схватил её на лету и покрутил в пальцах, пытаясь не потерять след уже готовой созреть идеи.
Либо… Пришельцы – это мы. Инопланетяне. И амультара – защита от просветов в другие десять миров.
Впервые о таком слышу.
Наши учёные умы должны были знать об этом. Наверняка они и знали, только отчего-то со мной не поделились.